Французский детектив - Лео Мале
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Минутку, — сказал я. — Цыгане, которых вы бросили, никогда не пытались забрать вас назад или отомстить вам?
— Нет.
— Им что, тоже наплевать на цыганские обычаи?
— Я думаю, их это устраивало.
— Что вы хотите этим сказать?
Ее хорошенькое личико стало замкнутым.
— Ничего.
— Хорошо, что вы в это верите!
Она поколебалась секунду.
— Ну ладно… Раза два-три я заставала Бенуа за разговором с Долорес… Долорес — это та женщина, которая недавно была здесь… Или с Сальвадором, молодым цыганом. Он груб, при случае может пустить в ход нож, но не дурак и глупостей старается не делать… в общем я надеюсь… Так вот, как раз перед вашим приходом Долорес мне сказала, что у Бенуа была с ними договоренность, и она, конечно, не лгала.
— Сделка?
Ее глаза наполнились слезами.
— Он меня купил. Он платил им, чтобы они оставили меня в покое, и работал, как вол, чтобы расплатиться с ними. Таким образом они получали за меня больше, чем если бы я была с ними.
— Каждый день я понемногу расстаюсь с иллюзиями, — вздохнул я. — Мне казалось, что этот народ покрепче. А выходит, что за деньги и с ним можно сделать что угодно. Чего только не бывает на свете. Хотя, в сущности, разве в самом деле не лучше договориться?
— Есть одно, чего бы они ему никогда не простили, — сказала она.
— И это…
— Это если бы он спал со мной.
— А он…
— Он до меня не дотронулся. И они были в этом уверены, а иначе дело кончилось бы плохо. Они знали, что между нами такие отношения, как между товарищами. Мы, цыгане, некоторые вещи чувствуем инстинктивно.
— Вы, цыгане…
— Кое-что цыганское во мне еще осталось.
— Должно быть, именно так думает Долорес, — сказал я. — Каким-то образом она узнала, что старик больше не сможет платить выкуп, и пришла забрать вас назад, ведь так?
— Да.
Да еще с хлыстом в руках. Чертова Долорес! Явилась к женщине с инструментом, который советовал иметь при себе в этом случае Ницше, хотя, в отличие от Ленанте, она никогда этого философа не читала.
Я молча посмотрел на Белиту. Ее будущая жизнь представлялась мне отнюдь не в розовом свете. Не надо быть ясновидящим, чтобы понять это. Один раз я вырвал ее из когтей гарпии, но не всегда же я буду рядом, чтобы ее защитить.
— Вернемся к моему приятелю, — сказал я. — Итак, три дня назад, ночью…
Она повторила мне то, что рассказала полицейским и что я уже знал со слов Фару, добавив кое-какие ранее неизвестные мне детали. Ленанте был тяжело ранен, и она думала, что он умрет у нее на руках. Она попыталась оказать ему помощь, но быстро убедилась, что все ее усилия тщетны. Тогда она сказала, что надо ехать в больницу. Он воспротивился: нет, ни за что. Она настаивала, и он в конце концов дал уговорить себя. Он видел, что его отказ сильно огорчает девушку.
— Ну, если в больницу, то в Сальпетриер, — сказал он. — Ты меня оставишь там без всяких объяснений. Моя частная жизнь никого не касается. Меня слегка подпортили, но я выкручусь. (Он говорил это, чтобы меня успокоить.) Если мной займется полиция, я их одурачу.
— Он сам выбрал больницу?
— Да.
— Он сказал почему?
— Мне показалось, что у него там был знакомый врач.
— Как зовут врача?
Он не назвал фамилии, он спешил сказать Белите, чтобы она спрятала бумажник и на все вопросы отвечала так, как он ответил бы сам: на него напали и его ограбили арабы. Полиции знать больше ни к чему. Потом он потерял сознание. Удивительно, как он смог продержаться так долго Тогда она вывела его грузовичок и повезла раненого в Сальпетриер.
— Мне было наплевать на последствия. Я имею в виду полицию и что они там могли обо мне подумать. Я хотела, чтобы его лечили и спасли. Я знала, что он не может совершить дурного поступка. За четыре года я успела оценить его прямоту, порядочность и великодушие.
В душевном порыве она крепко сжала мою руку. Грудь ее трепетала, карие глаза странно заблестели.
— Он научил меня… он попытался внушить мне, что месть — это чувство, которое надо перебороть. Но не стоит требовать от меня слишком многого. Я из рода, который не прощает. Наверно, это во мне просыпается предрассудок, но с ним я ни за что не расстанусь. Бенуа слишком много сделал для меня, и я не могу не отомстить за него. Я хочу, чтобы подлец, который убил его, заплатил своей кровью, капля по капле, — добавила она, охваченная бурным чувством, от которого стала еще красивее. — Вы ведь отомстите за него, мсье? Отомстите? Я вам помогу.
— Как?
— Не знаю. Но я сделаю все, что вы мне скажете.
— Успокойтесь, девочка, — сказал я. — Единственный способ отомстить за него согласно его последней воле — это помешать напакостить тому типу, о котором он пишет в письме, потому что именно этот тип и есть его убийца. Только я ведь не чудотворец! Я готов поднатужиться, чтобы раскрыть это дело, но мне нужен хоть какой-то след. Прикинем: то, что преступник из ваших, к примеру парень по имени Сальвадор или еще кто-то другой, исключается полностью, не так ли? Если только Ленанте не начал заговариваться, когда писал мне. В тексте письма ничего подобного нет. Можно было подумать в момент передачи письма, что он бредит?
— Вовсе нет. Он вообще считал себя вне опасности, только торопил меня.
— Он больше ничего не сказал?
— Нет.
— Вернемся немного назад. Итак, вы везете его в больницу. Как там все произошло?
В больнице она сказала более или менее правду, не скрывая ми фамилии, ни адреса пострадавшего. Ее не стали задерживать, и она вернулась в проезд Отформ. На следующий день по сигналу из больницы явились с обыском полицейские, они допросили Белиту, не проявив ни чрезмерной настойчивости, ни подозрительности. Ей даже разрешили навестить раненого.
— Вот тогда он и отдал мне письмо, — сказала она. — Он написал его тайком. Но у него не было конверта…
— Да, конверт купили вы, вы же надписали на нем мою фамилию и адрес.
— Это он мне сказал, чтобы я нашла ваш адрес в справочнике.
— А больше он ничего не сказал? Постарайтесь вспомнить. Может быть, это окажется очень важным. Мне иногда хватает самой малости, чтобы мигом раскрутить дело.
В последнем я был почти так же уверен, как в том, что выиграю в следующем тираже национальной лотереи, не имея лотерейного билета. Белита нахмурилась и стала старательно вспоминать:
— Так. Он говорил, что чувствует себя лучше, что очень скоро выйдет из больницы, но что время проходит и надо торопиться. Кроме того, ему казалось, что полицейские распознали в нем старого анархиста и уже из-за этого будут за ним следить. Он рассказал мне о вас, сказал, чтобы я не боялась, несмотря на то что вы сыщик, потому что вы отличный парень.
— Это все?
— Да.
— Это все равно что ничего.
— Какая я дура, — сказала она. (Ее хорошенькое личико еще больше помрачнело.) — Дура, если не сказать хуже. В первый раз в жизни я усомнилась в словах Бенуа.
Она с недоверием отнеслась к тому, что он говорил обо мне, о моей профессии. И все тянула, не опускала письмо. Наконец вчера вечером решилась, но было уже поздно. Внезапно состояние Ленанте резко ухудшилось, и сегодня утром он умер. Она узнала об этом в больнице. Тогда она подумала, что если я действительно товарищ ее приятеля, то отомщу за него. На почте висело расписание доставки корреспонденции, и она приблизительно высчитала, в котором часу я получу письмо. Она бродила вокруг моего бюро, надеясь на встречу со мной. Каким-то образом она ухитрилась разузнать, каков я из себя…
— …Я видела, как вы вышли, и пошла за вами. Если бы вы пошли в полицию, я бы все бросила. Но если бы вы ответили на призыв Бенуа как настоящий товарищ…
Я улыбнулся:
— И я выдержал испытание?
Она тоже улыбнулась мягкой, доверчивой улыбкой.
— Да.
— К несчастью, — вздохнул я, — от этого нам не легче. Если бы в своей записке он упомянул хоть одно имя!
— Он писал наспех и не думал, что часы его сочтены.
— Да, конечно. Послушайте, а уж не в больнице ли его прикончили, а?
Она не нашлась, что ответить на этот вопрос. Мы завершили нашу скромную трапезу. Пока Белита готовила кофе, я стал набивать трубку. Проблема состояла в следующем: некий злонамеренный субъект нападает на Ленанте, этот же субъект намеревается совершить то же самое в отношении других людей. Наших общих с Ленанте приятелей, если я правильно понимаю. Впрочем, это все, что я понимаю. Я не виделся с Ленанте с 1928 или 1929 года. Подразумеваемых приятелей я потерял из виду приблизительно в то же время. Если составить список ребят, с которыми я более или менее сходился за последние тридцать лет, и пуститься на их розыск, не хватит всей моей жизни. Удобнее всего было бы допустить, что Ленанте впал в маразм и что все это ничего не значит. Но, к несчастью или к счастью, не знаю, что-то мне подсказывает: все это не лишено смысла.