Любовник из Северного Китая - Маргерит Дюрас

— Только после какой-то другой войны, уже не помню какой, китайцы в конце концов осознали, что они не одни на свете. До этого момента они полагали, что Китай — он повсюду, правда им было известно, что существует еще и Япония. Вот что я забыл тебе сказать: уже много веков все китайские императоры были родом из Маньчжурии. Вплоть до самого последнего. А потом стали уже не императоры, а вожди.

— Как ты все это узнал?

— Мне рассказывал отец. А потом в Париже я читал кое-какие справочники.

Она улыбается ему.

— Когда ты говоришь о Китае, ты говоришь на таком странном французском, он мне так нравится…

— Я забываю французский, когда говорю о Китае, мне хочется говорить быстрее, я боюсь наскучить. Я не могу говорить о Маньчжурии в этой стране, потому что китайцы из Индокитая, они все из провинции Юньнань.

Приносят счет.

Девочка смотрит, как китаец платит.

— Ты опоздаешь в пансион, — говорит он.

— Я могу вернуться, когда захочу.

Китаец немного удивлен. Почему девочка пользуется такой свободой? Это начинает тревожить его. Он улыбается девочке, а в глазах страдание — отчаянное, почти детское. Она молча смотрит на него.

— Ты в отчаянии. Сам этого не знаешь. Даже не подозреваешь. Но я-то вижу.

— Почему я должен быть в отчаянии?

— Из-за денег. Моя семья тоже страдает из-за них. Для твоего отца и моей матери они слишком много значат.

Она спрашивает у него, что он делает, когда наступает ночь. Он отвечает, что ходит со своим шофером в бар на берегу реки. Они пьют рисовую водку и болтают о том, о сем. Иногда возвращаются с восходом солнца.

Девочка спрашивает, о чем же они с шофером болтают. «О жизни», — отвечает он и добавляет: «Я все рассказываю своему шоферу».

— О нас с тобой тоже?

— Да, даже о богатстве моего отца.

Ночь, пансион «Льотей».

Двор пустынен. Возле столовой молодые слуги играют в карты. Один из них поет. Девочка останавливается. Сразу узнает песню. Она хорошо знает вьетнамские песни. Стоит и слушает. Молодой слуга, что смотрел на пасодобль, проходит по двору, они кивают друг другу, улыбаются.

Из-за жары все окна спален открыты. Девушки запрятались в белые клетки — занавески от комаров. Их едва можно узнать. В голубом свете коридорных ночников они выглядят совсем бледными, прямо умирающими.

Элен Лагонель шепотом спрашивает, как все прошло «с китайцем». Просит описать его. Девочка говорит, что ему двадцать семь лет. Что он худой. И, наверно, в детстве был болезненным. Но никакой серьезной болезни у него нет. Он не работает, он вообще ничего не делает. Будь он беден, был бы просто кошмар, он бы умер с голоду, потому что не сумел бы себя обеспечить. Правда, сам он об этом не думает.

Элен Лагонель спрашивает, красив ли он. Девочка думает. Потом говорит: да. «Очень?» — спрашивает Элен. Да. Кожа — сама нежность, золотистая, и руки очень красивы, да и вообще все. Он красив с головы до ног.

— А его тело?

— Таким станет тело Пауло через несколько лет.

Девочке так кажется.

Элен говорит, что, возможно, опиум ослабляет его.

— Возможно. К счастью он очень богат и работать ему не нужно. Правда, богатство тоже сил не прибавляет. Он занимается только тем, что спит с женщинами, курит опиум и играет в карты… Понимаешь, миллионер — бездельник… — Девочка смотрит на Элен Лагонель. — Странно, именно таким он мне и нравится.

Элен говорит, что, когда девочка рассказывает о китайце, у нее, Элен, тоже появляется желание отдаться ему.

— Когда ты о нем так рассказываешь, я тоже желаю его.

— Очень?

— Да. Но с тобой, вместе с тобой.

Они обнимаются. Ведут себя неприлично, начинают громко рыдать, так что молодые слуги перестают петь и подходят к лестнице, ведущей в спальню.

— Я желаю его. Именно его. Ты это знаешь. Ты сама этого хотела.

— Я и сейчас этого хочу.

— Тебе, наверно, было больно.

— Очень больно.

Молчание. Потом Элен спрашивает:

— Так больно… что ни с чем не сравнимо?

— Да. Но это быстро проходит.

Молчание.

— Ты теперь обесчещена.

— Да. Навсегда — девочка смеется — раз и навсегда.

— Ты не страдаешь от того, что это сделал не белый мужчина?

— Нисколько. Мне совершенно все равно.

Молчание. Элен Лагонель тихонько плачет.

Девочка не замечает ее слез.

— А я бы смогла с китайцем, как тебе кажется? — спрашивает Элен плача.

— Раз ты задаешь себе такой вопрос, значит нет.

Тогда Элен просит девочку, чтобы она не обращала внимания на ее слова, она сказала их, потому что волнуется. Потом она спрашивает девочку, как все-таки она решилась на такое.

— А по-твоему, как? — говорит девочка.

— По-моему все дело в том, что ты очень бедна.

— Возможно, — говорит девочка и смеется — она взволнована. — Мне бы очень хотелось, чтобы с тобой это тоже случилось. Правда, правда. И главное, чтобы это был китаец.

Элен, глядя на нее недоверчиво, ничего не отвечает.

Все те же молодые слуги поют в глубине двора, возле столовой. Девочки слушают песни на вьетнамском языке. Может быть, они даже тихонько подпевают, тоже по-вьетнамски.[5]

Утро следующего дня.

Элен Лагонель еще в кровати, слышит городской шум, объявляет во всеуслышание, что это поливочные машины. И что даже у них, в спальне пансиона можно почувствовать, как замечательно пахнут вымытые улицы.

Она будит остальных, которые вопят, чтобы их оставили в покое.

Но Элен не унимается. Говорит, что пахнет свежестью еще и от реки Меконг. И вообще пансион стал им родным домом.

После этого заявления Элен начинает петь. В эти дни Элен Лагонель выглядит счастливой, ей кажется, что она тоже влюблена в китайца, особенно когда ей рассказывает про него девочка из Садека.

Девочка идет по улице Льотей. Идет медленно. Улица пустынна. Она подходит к лицею. Останавливается. Все ученики уже в лицее. На улице — никого. Слышно, как во внутреннем дворике шумят дети — у них перемена.

Девочка остается снаружи, у входной двери.

Она не ждет китайца. Дело не в том: она хочет входить в лицей, пока не закончилась перемена. Звенит звонок. Она входит, медленно идет по коридору туда, где ученики ждут учителя.

Появляется учитель.

Ученики входят в класс.

Учитель улыбается дочери директрисы туземной школы Садека.

Коридор в лицее, он пуст.

Солнце освещает пол и часть стены.

Снова пустой в коридор, в этот момент звонок, возвещающий окончание занятий.

Солнце уже не освещает пол коридора.

Девочка — мы видим ее со спины — выходит из лицея.

Перед ней, недалеко от двери лицея — лимузин китайца. В нем только шофер. Завидев девочку, он выходит из автомобиля, чтобы открыть ей дверь. Девочка ничуть не удивлена. Не задает вопросов. Она знает, что шофер отвезет ее к любовнику. Сегодня ее поручили шоферу. Это ее устраивает.

Во время всей поездки мы видим только ее: она в этот вечер смотрит в окно, ничего не видя,

Автомобиль проезжает по всему городу. Они минуют театр «Шарнер», собор, кинотеатр «Эдем», китайский ресторан для белых. Вот и «Континенталь» — самая красивая гостиница в мире. И наконец река — это волшебство и днем и ночью, безлюдная или наоборот — полная джонок, перекликающихся голосов, смеха, песен и морских птиц, которые долетают сюда с Тростниниковой равнины.

Китаец открывает дверь, не дожидаясь, пока девочка постучит. На нем все тот же черный халат. Она переступает порог, и они застывают на месте. Он берет ее портфель, бросает на пол, раздевает ее, потом они оба опускаются на пол прямо у двери. Китаец не торопится. Медлит. Говорит шепотом:

— Подожди.

Он проникает в темноту тела девочки. Стонет от безумного желания, остается недвижен, говорит совсем тихо:

— Еще… подожди…

Она становится его вещью, как бы тайно проданной ему одному. У нее больше нет имени. Она отдана ему, украдена им. Он один полный ее владелец и может использовать по своему усмотрению. Девочку теперь невозможно узнать — она потеряла свое лицо, она стала просто его принадлежностью, его собственностью, и это ее превращение не определить никаким словом, она как бы сплавилась с ним, растворилась в некоем целом, тоже только что появившемся на свет, в том, что испокон века ошибочно принято называть грехом.

Мы видим их «потом»: они так и лежат на полу недалеко от двери. Наконец-то они стали любовниками из книги.

Кровать пуста. Любовники все еще лежат на прежнем месте. Над ними крутится вентилятор. У китайца закрыты глаза. Он ищет руку девочки. Находит ее, держит в своей руке. Потом говорит:

— Вчера вечером я пошел в публичный дом, чтобы еще раз заняться любовью… как бы с тобой… Но я не смог… Я ушел оттуда.