Тайну хранит звезда - Галина Романова

Она пошла в свою классную комнату, надеясь просидеть там оставшееся до звонка время в тишине и одиночестве. Но возле дверей стоял весь ее класс и ждал ее.

– Ребята, вы чего?! – ахнула она и на часы тут же глянула. – У вас же физкультура!

– Нас отпустили, – соврал тут же кто-то. – Нам надо с вами поговорить, Анна Ивановна.

– Ладно, – махнула она обреченно рукой, не занятой сумкой. – Идемте, раз поговорить хотите.

Ребята плотно сбившейся массой перетекли из коридора в класс, расселись по местам, уставились на нее.

Петровского нет, вдруг отметила Анна. Почему? Снова проблемы в семье или снова урок не выучил?

– Ребята, – начала она тихим и срывающимся голосом.

И вдруг затихла, не зная, что говорить дальше. Они смотрели на нее странно одинаково. Они ждали! Чего-то ждали от нее? Чуда?! Она не волшебница. Она просто учитель. Не самый лучший, как сказала только что Кольская. Учитель, который способен довести взбалмошную девушку до самоубийства.

Молчать она тоже не могла.

– Ребята. – Она вдруг села на стул, чего не позволяла себе никогда почти на уроках. – Сегодня я вас спрашивать не стану. Мы просто в конце урока запишем домашнее задание. Надеюсь, вы разберете его самостоятельно? Хотя… У вас же физкультура. Господи…

По классу пробежал одобрительный гул, и снова стихло.

– А сейчас надо поговорить. Вы готовы?

– Да, – ответила за всех староста Оля Кочетова. Девушка выбралась из-за парты, оглядела класс. – Мы готовы говорить. Но говорить будем только с вами.

– Да, Анна Иванна! – выкрикнул с задних рядов один из «умников» по вчерашней проверке контрольных. – С ментами говорить не будем!

Она кивнула согласно. Возмущаться его лексикону смысла сейчас не было. Он взрослый парень, уже через месяц закончит школу. Способна она за эти четыре недели изменить его? И подговаривать детей к сотрудничеству со следствием тоже не будет. Это их выбор. И выбор их родителей. Научат, порекомендуют, предостерегут.

– Хорошо.

Она положила левую руку на стопку тетрадей с проверенными контрольными. Там не хватало одной-единственной работы. Ее забрал Володин. А перед этим шмурыгала в руках Кольская.

– Я проверила ваши работы, ребята, – начала она издалека. – Есть хорошие отметки, есть не очень. Галкиной я вчера поставила двойку.

Стало так тихо, что слышен был гул чьей-то работающей во дворе машины. Хотя изоляция была великолепная. Пролети сейчас внезапно проснувшаяся муха, услыхали бы. Взгляды ребят начали меняться. Кто-то разбавил тревогу недоумением, кто-то обидой. А кое-где в глазах блеснула откровенная неприязнь.

Как же так??? Ее больше нет, а вы ей двойку!!! Это гадко и неправильно!!!

– Когда я проверяла ее работу, я еще не знала, что случилось. Не знала, что она…

– Да не она это!!!

Звонкий, напрягшийся от горя и слез, голос прорезал тишину так внезапно, что Анна вздрогнула.

– Оля?!

Староста сгорбилась, голову опустила низко-низко, почти касаясь подбородком парты. Анне была видна ее коротко стриженная макушка, растянувшийся воротник бежевой водолазки и острые лопатки, перехлестнутые бретельками лифчика.

Она плакала.

– Оля. Тебе что-то известно? Скажи нам, мы тут все… – Она подумала, подыскивая нужное слово, и, чтобы избежать ненужного фырканья, закончила единственно верным словом: – Не чужие друг другу люди. Одиннадцать лет вместе.

Ольга громко шмыгнула носом, вытерла лицо ладошкой, глянула на нее.

– Не могла она, Анна Ивановна! Не могла! Мы сегодня в гости с ней собирались пойти. Она по этому случаю платье на распродаже выцепила отпадное просто! Она так радовалась, так… – Девушка громко всхлипнула, благодарно приняла протянутый откуда-то сзади бумажный носовой платок. – Мы с ней вчера часа полтора на телефонах висели.

– О чем говорили-то? – спросил с галерки двоечник Никитин. – Все про тряпки, что ли?

– Не только, – пожала худенькими плечами Ольга.

– О чем они еще могут говорить, Никита?! – фыркнул его друг по парте. – Тряпки, пацаны и снова тряпки. На этой почве у них крыша и едет. С этого и из окон сигать начинают!

Анна подняла вверх руку, призывая к тишине. Дай волю – разойдутся, разорутся. А Кольская могла змеей под дверью свернуться и ждать ее очередных проколов.

– Заткнись, придурок! – Ольга вскочила с места, в два прыжка домчалась до задней парты и больно щелкнула умника по затылку. – Много ты знаешь о нас! Мы с Нинкой… Мы с ней обо всем могли говорить. О разном то есть…

– Оля, вернись, пожалуйста, на место, – попросила Анна, заметив, как сжимает она кулаки, готовая снова врезать. – И скажи в двух словах, что примерно говорила Нина вчера? Тревога? Чувствовалась в ее голосе какая-нибудь тревога?

– Нет! – Оля медленно прошла по ряду, юркнула за парту, задумалась. – Нет, никакой тревоги и не было. Говорю вам, она готовила сначала, потом собиралась уроки делать.

– К слову, об уроках. – перехватила ее в нужном месте Анна. – Она вчера написала в контрольной, что я должна ее понять и простить, что у нее проблемы в семье, как у Петровского. Кстати, а где он? Почему его нет в классе?

И снова повисла могильная тишина. И ответ, который тишину ту должен был взорвать, уже ее страшил. Плотная сгрудившаяся в горе масса вдруг начала распадаться на фрагменты. Часть ушла в тень – опустив голову ниже допустимого. Часть превратилась в извергов – циничных, холодных, ухмыляющихся злорадно. Часть сердилась.

Что еще?! Что еще могло случиться,

– Мне кто-нибудь ответит, где Петровский?

– В ментуре он, Анна Иванна! – зазвенел радостью голос Никитина.

– Что? Где?

Мысли тут же заметались. Что случилось? Почему он там? Тут же попыталась протянуть параллель к случившемуся с Галкиной. Ничего не выходило. Его фамилия никак не потревожила Володина. Никак! А он бы знал, если что. А прочтя записку Нины в тетрадке, где упоминалось про Петровского, он никак не среагировал. Вышколен настолько?

– Вчера вечером кто-то грохнул любовника его мамки, – оскалился в мерзкой ухмылке Никитин. – Рядом с домом, где тот жил, вроде Петрыч слонялся. Вот его и загребли к ночи ближе.

– Господи! – ахнула она. – А отец? Что отец Петровского?!

– А он что? Он где-то в командировке за бугром, небось тоже с любовницей. Семейка веселая.

Он ему завидовал. Конечно, завидовал! Красивому, спортивному, умному Петровскому невозможно было не завидовать. Он всегда и во всем был первым, всегда и во всем был удачливым. Умел быть красноречивым, умел уговорить. Умел нравиться.

Никитин ничего этого не мог. И радовался теперь его беде. А беда была страшная. И не наврал ей Петровский, когда просил не спрашивать его. Семейные проблемы существовали, и еще какие!

– У него… У него есть адвокат? – спросила она, не понимая вообще, зачем она лезет.

У Ирки! У Ирки есть целая свора знакомых адвокатов. И мало оплачиваемые и чуть подороже. Она сумеет помочь. Надо срочно звонить. И еще Володину надо звонить. Господи, а куда?! Номер мобильного он ей оставлял, а он дома вместе с телефоном. Забыла, ну забыла, и что! Так…

Он обещал сегодня к ней приехать, вот! Тогда они и поговорить сумеют. Обо всем! И про Нину, и про бедного Петровского, которого обвиняют бог знает в чем. Ну не мог он! Не мог, конечно! Поставить крест на своей судьбе из-за не разобравшихся в своих судьбах взрослых…

Это глупо! А Петровский – мальчик умный. Он не мог так поступить с собой.

– Адвоката у него нет, он звонил мне ночью, – вдруг открыла рот их скромница Алена Степанова, милая серая мышка, проходившая в школу с одной сумкой четыре года, но не унесшая в ней ни одной тройки и двойки. – Мать не хочет его видеть. Отец в командировке, недоступен почему-то. Он один… Совсем один, понимаете?!

И еще одна девочка из ее класса расплакалась безутешно.

И еще одна радость Никитину, он захихикал, заулюлюкал. Могла бы, тоже врезала его по затылку.

– Это решим, – вдруг пообещала она не им, скорее себе. – Он не мог. Я знаю это… Петровский не мог… убить человека.

– А вы? Вы могли бы?

Кто это прошептал?! Кто посмел поддеть ее самым отвратительным, самым постыдным способом – исподтишка! Кто посмел задать ей этот вопрос, с одним-единственным ответом-подтекстом: не могли бы, а убили. Нина упомянула вас, Анна Ивановна, в посмертной записке. Ни директора, ни отца, ни друзей и парня, а классного руководителя.

И после этого она может считать себя порядочной? После этого она может судить, кто способен, а кто нет убить человека?!

Все это Анна безошибочно угадала в мерзком шепоте из-за чьих-то спин. Расстроилась, конечно. Но не настолько, чтобы позволить выбить у нее землю из-под ног. Она сильная, она выдержит. Многолетняя выучка позволяла ей долгие годы оставаться неуязвимой. Останется такой же она и теперь.

– Нина Галкина оставила предсмертную записку, в которой обвинила в своем самоубийстве меня, – спокойно произнесла Анна и пошла по классу вдоль рядов. – Мне совершенно непонятен смысл этой записки. Смысл ее самоубийства и…