Книга гор (сборник) - Сергей Лукьяненко

Я смотрел, как Ромик с подружкой приближаются к нам. А в глубине души звучал вкрадчивый шепоток рассудка: «Успокойся. Опомнись, Сергей. Прошло пять лет. Почти пять… Можно влюбиться в семнадцать лет, но глупо вспоминать в двадцать два детскую любовь. Она просто похожа».

Очень похожа.

Я пожал Ромкину ладонь. И почему у него вечно влажные руки? Граф бесцеремонно спросил:

– Ты с новой подружкой?

Ромик покосился на девушку, уклончиво сказал:

– Как видишь.

– Я пока не твоя подружка, – рассматривая нас, сказала девушка. – Ты меня представишь?

– Знакомьтесь, это Ада. С биофака… – начал Ромик.

– Вначале представляют мужчин, – брезгливо произнесла Ада. Она оценивающе смотрела на меня. Так изучают манекен в витрине.

Подвинув плечом Доса, я взял Аду за руку. Потянул к себе:

– Садись.

Она молча села.

– Меня зовут Серж. Будешь со мной?

Ада пожала плечами. Взглянула на Ромика. Тот косо улыбнулся.

– Не беспокойся, он разрешит, – объяснил я. – На той неделе я ему уступил свою девчонку, так что за ним должок. Верно, Ромик?

– Серж, ты оборзел, – тихо сказал Ромик.

– Исчезни, – приказал я.

Ромик взял со стола полную стопку. Залпом выпил. Бросил на меня ненавидящий взгляд. И вышел.

Он меня знал.

Я прикрыл глаза, затянулся, глотая сладковатый дым, услышал голос Графа:

– Поговорить с ним, Серж?

Я покачал головой:

Он в своем праве, Граф. А я и верно оборзел. Сам разберусь.

Сигарета дотлела почти до фильтра. С каждой затяжкой табак казался все крепче.

– Мне не нравится, что ты куришь, – негромко сказала Ада.

Я кивнул, доставая из кармана пачку. Перебросил ее через плечо, в темный провал окна, сплюнул на пол окурок. Граф тоскливо посмотрел в окно. Сказал, ни к кому не обращаясь:

– В валютном брал…

– За мной, – успокоил я его. – Граф, мне нужна пустая комната.

Граф кивнул. Подхватил Доса, потянул из кухни. Парочка и третий парнишка смылись еще раньше.

– И что это значит? – отстраняясь от меня, спросила Ада.

Я жадно разглядывал ее. Похожа. Но той девчонке сейчас лет восемнадцать. Ада старше.

– В тебя можно влюбиться? – выделяя каждое слово, спросил я.

Ада пожала плечами:

– Это твое дело. Рискни…

…И что-то словно раскололось. Похожие черты стерлись. Обаяние исчезло. Рядом сидела обыкновенная двадцатилетняя девушка, в меру красивая, в меру наглая. С крашенными в модный цвет волосами. В сексапильных шортиках, сооруженных из старых джинсов.

Та девчонка ответила бы по-другому. Не знаю как, но не так деланно-небрежно, с видом роковой женщины, прошедшей огонь, воду и медные трубы.

– Пить ты мне разрешаешь? – грубо спросил я и потянулся за бутылкой. Ада кивнула. Я глотал водку прямо из горлышка, не чувствуя обжигающего пламени на губах.

– Оставь, – попросила Ада.

Я протянул ей бутылку с плещущимися на донышке остатками. Вдохнул полной грудью. Рот, горло – все словно загорелось, налилось жгучей тяжестью. В сознании мелькнула четкая, предупреждающая мысль: «Через полчаса я отключусь».

Я посмотрел на Аду. Она допила водку точно так же – из горлышка. И ничего, сидела спокойно, заложив ногу за ногу. Я вдруг заметил, что ноги покрыты редкими волосиками. Несильно, да еще и старательно обесцвеченными, но…

«Что может быть страшнее волосатых женских ног? Волосатая женская грудь».

С грудью мы разобраться успеем.

– Ты про меня слыхала? – спросил я, чувствуя, что язык повинуется с некоторым трудом.

Ада кивнула:

– Да. Ты Сергей-Серж. Держишь весь район, а мог бы держать и город. Каратист. Инструктор рукопашного боя в спортклубе.

– Что еще? – требовательно спросил я.

– Воевал где-то на юге с сепаратистами. Был ранен в Каспийском десанте. Учился в меде, бросил. Сейчас восстанавливаешься.

Ничего себе известность…

– Еще, – почти закричал я.

Ада помолчала.

– Ты никогда и никому не признавался в любви. Даже тем, с кем спал. А их было немало. Говорят, что лет пять назад, еще при Союзе, ты спас от бандитов девушку и полюбил ее. Она подарила тебе кольцо, которое ты с тех пор носишь. Это оно?

Я поднял правую руку – нестерпимо тяжелую и неуклюжую. На безымянном пальце тускло желтело кольцо. Бледной искоркой светился вдавленный в золото крошечный бриллиант.

– Ему не нравится, – тоскливо сказал я. Голову застилал колеблющийся туман, перед глазами все плыло. – Видишь, как оно потускнело? Я делаю дрянь, я веду себя как свинья…

Приблизив лицо к Аде, я шепнул:

– Ты на нее похожа, ясно? Снаружи…

Ада понимающе кивнула:

– Я поняла. Ты ведь ни у кого не отбивал девчонок. Они сами к тебе липнут.

– Ты про меня все знаешь, – задумчиво сказал я. – Давно за мной охотилась? Я же в тебя не влюблюсь…

– Мне нравятся сильные мужчины. – Она тряхнула челкой. – Те, кто сильнее меня.

– Кто подавляет твою волю… Кому хочется подчиняться. Мне жаль тебя, Адка, – как в бреду прошептал я. Комната исчезла. Были лишь неяркий свет, вязнущий в сигаретном дыму, и девчонка с хищными глазами. – Хочешь, чтобы я тебя взял? Ладушки, возьму.

– Прямо здесь? – иронично спросила она.

– Да.

Я подцепил пальцами поясок на шортах, дернул:

– Снимай!

Она соскочила с подоконника. Секунду глядела на меня – показалось, что Ада сейчас двинет мне по морде и уйдет… А я брошусь вслед, захлебываясь в оправданиях, в пьяной вере, что все-таки нашел ее, девчонку из детского сна, из первой любви…

Ада расстегнула пуговицу на шортах, с треском развела молнию. Стоптала шорты, оставшись в кружевных белых трусиках.

– Дальше! – сползая с подоконника, велел я. – И блузку…

2. Зов

Я проснулся к полудню. Раскалывалась от боли голова. Во рту пересохло, губы покрылись сухой белой гадостью.

А еще мне было нестерпимо стыдно. За избитого в ванной парня. За пижонство с сигаретами. За опозоренного Ромку.

За синеглазую симпатягу с коротким именем Ада.

Я посмотрел на кольцо – оно казалось скорее серым, чем желтым. Бриллиант походил на стекляшку.

– Я сволочь, – вставая со скомканной простыни, прошептал я. – Сволочь, которая держит район. Сволочь, которая учит сопляков драться и заколачивает на этом деньги.

По пути в ванную я включил магнитофон, и квартиру наполнил грохот электронной музыки. Старина Жан-Мишель Жар старался вовсю.

Холодный душ. Потом – горячий: тугие струи кипятка, бьющие из гибкого шланга. И снова – ледяная вода под предельным напором.

Я замерз и обжегся. То постанывал от удовольствия, то визжал от боли. Потом, не вытираясь, вылез из ванны, прошлепал на кухню, поставил греться чайник. Квартира была пуста – родители давно ушли на работу. Мои хорошие родители, гордящиеся хорошим сыном.