Отель «Нью-Гэмпшир» - Джон Уинслоу Ирвинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Schlagobers и кровь, — передразнил Арбайтер Швангер, но она просто улыбалась, со своим пистолетом.
Лилли вырвало. Когда Швангер склонилась над ней, чтобы ее успокоить, у меня был шанс перехватить пистолет. Но я недостаточно ясно соображал. Арбайтер взял пистолет у Швангер, как будто он — к моему стыду — соображал быстрее, чем я. Лилли все еще рвало, и Фрэнни тоже стала ее успокаивать, но Эрнст продолжал говорить.
— Когда Арбайтер и Шраубеншлюссель вернутся сюда и доложат об успехе, мы убедимся, что нам нет никакой необходимости причинять какой-либо вред этой замечательной американской семье, — сказал Эрнст.
— Американская семья, — сказал Арбайтер, — это институт, который американцы обожают с такой же сентиментальной чрезмерностью, с какой они обожают своих спортивных героев и кинозвезд; они без ума от семьи, так же как от суррогатной пищи. Американцы просто помешаны на культе семьи.
— А после того, как мы взорвем Оперу, — сказал Эрнст, — после того, как мы уничтожим то, что венцы обожают с такой же отвратительной чрезмерностью, с какой они обожают свои кофейни и прошлое, ну… после этого в нашем распоряжении останется американская семья. У нас будет в заложниках американская семья, причем пережившая трагедию. Мать и младший ребенок уже пали жертвами катастрофы. Американцы обожают катастрофы. Они думают, что бедствия — это очень мило. И вот мы имеем отца, который бился, чтобы вырастить четверых детей, и все они у нас в плену.
Отец не очень хорошо уловил эту часть речи, а Фрэнни спросила:
— Чего вы будете требовать? Если мы заложники, то чего вы будете требовать?
— Ничего, милочка, — сказала Швангер.
— Мы ничего не будем требовать, — терпеливо разъяснил Эрнст. — Мы уже получим то, что хотели. Взорвав Оперу и заполучив вас в заложники, мы добьемся всего, что хотели.
— Аудитории, — почти шепотом сказала Швангер.
— Довольно широкой аудитории, — сказал Эрнст. — Международной аудитории. Не только европейской, не только этой аудитории, которая любит Schlagobers и кровь, но и американской аудитории тоже. Весь мир будет слушать то, что мы скажем.
— О чем? — спросил Фрейд. Он тоже говорил шепотом.
— Обо всем, — очень логично ответил Эрнст. — У нас будет аудитория для всего, что мы захотим сказать, обо всем.
— О новом мире, — пробормотал Фрэнк.
— Да! — сказал Арбайтер.
— Большинство террористов терпят провал, — резонно заметил Эрнст, — потому что они берут заложников и угрожают насилием. Но мы начнем с насилия. Все и так уже увидят, что мы способны на насилие. А после мы берем заложников. Тут уж все будут слушать.
Все посмотрели на Эрнста, что, конечно, Эрнсту очень понравилось. Он был порнографом, который хотел убивать и калечить — не во имя некоего благородного дела, что могло бы показаться довольно глупо, а дабы заполучить аудиторию.
— Совсем чокнулся, — сказала Фрэнни Эрнсту.
— Ты меня разочаровываешь, — сказал ей Эрнст.
— Что?! — воскликнул отец. — Что ты ей сказал?
— Он сказал, что я его разочаровываю, пап, — сказала Фрэнни.
— Она тебя разочаровывает?! — воскликнул отец. — Моя дочь тебя разочаровывает?! — крикнул он в лицо Эрнсту.
— Успокойся, — спокойно сказал Эрнст отцу.
— Ты оттрахал мою дочь, а теперь говоришь, что она тебя разочаровывает! — сказал отец.
Он вырвал у Фрейда бейсбольную биту. Никто и глазом не успел моргнуть. Он ухватил «луисвильский слаггер» так, будто сросся с ним давно и прочно, и размахнулся в горизонтальной плоскости, доворачивая всем корпусом; отличная подача, от такого удара мяч будет еще долго лететь по восходящей. А замешкавшийся Эрнст-порнограф, только и успев, что втянуть голову в плечи, подставил ее в качестве мяча. Крек! Сильнее любой из тех подач, когда отец играл со мной или с Фрэнни. «Луисвильский слаггер» угодил Эрнсту в лоб, точно промеж глаз. Первым, что ударилось об пол, был затылок Эрнста, затем выбили короткую дробь каблуки; казалось, после удара головы об пол прошла целая секунда, прежде чем тело Эрнста недвижно замерло. Между его глазами выросла алая шишка размером с бейсбольный мяч, а из уха вытекла капля крови, как будто внутри у Эрнста разорвалось что-то очень маленькое — его мозг или его сердце. Глаза его были широко открыты, и мы поняли: теперь он может видеть все, что видит Фрейд. Выйти из открытого окна Эрнсту помогло короткое быстрое движение бейсбольной биты.
— Он мертв? — воскликнул Фрейд.
Не закричи Фрейд, Арбайтер, наверно, застрелил бы отца; выкрик Фрейда, похоже, заставил медлительный мозг Арбайтера поменять решение. Он ткнул стволом пистолета в ухо моей младшей сестры Лилли; Лилли задрожала, но у нее не осталось больше ничего, чем бы ее могло вырвать.
— Пожалуйста, не надо, — прошептала Фрэнни Арбайтеру.
Отец держал бейсбольную биту крепко, но неподвижно. Сейчас у Арбайтера было более сильное оружие, и отцу следовало дождаться нужного момента.
— Спокойно, — сказал Арбайтер.
Шраубеншлюссель не мог оторвать глаз от алого бейсбольного мяча на лбу у Эрнста, но Швангер продолжала улыбаться — всем сразу.
— Тихо, тихо, — ворковала она. — Давайте не будем волноваться.
— И что мы будем делать теперь? — спокойно спросил отец у Арбайтера.
Он спросил его по-английски; Фрэнку пришлось перевести.
Следующие несколько минут Фрэнк играл роль переводчика, так как отец хотел знать все, что происходило. Он был героем; он был на причале старого «Арбутнота-что-на-море», но только на этот раз человеком в белом смокинге был он. Он был главным.
— Отдай биту обратно Фрейду, — сказал Арбайтер отцу.
— Фрейду еще потребуется его бита, — глупо сказала моему отцу Швангер.
— Отдай биту, пап, — сказал Фрэнк.
Отец отдал «луисвильский слаггер» Фрейду и сел рядом с ним; он обнял Фрейда за плечи и сказал:
— Тебе не надо будет вести эту машину.
— Шраубеншлюссель, — сказала Швангер, — ты сделаешь все, как мы и планировали. Бери Фрейда, и идите, — сказала она.
— Но меня нет в Опере! — в панике выпалил Арбайтер. — Меня там нет, чтобы посмотреть, не начался ли антракт, чтобы убедиться, что антракта нет. Шраубеншлюссель должен увидеть, как я выйду из Оперы, иначе как он поймет, что все в порядке, что время настало.
Радикалы уставились на своего мертвого лидера, как будто он мог подсказать, что им делать. Им его не хватало.
— В Оперу пойдешь ты, — сказал Арбайтер Швангер. — Я лучше управляюсь с пистолетом, — сказал он. — Я останусь здесь, а ты пойдешь в Оперу. Когда убедишься, что антракта нет, выйди из Оперы так, чтобы тебя увидел Шраубеншлюссель.
— Но я не одета для Оперы, — возразила Швангер. — Это ты одет для Оперы, — сказала она Арбайтеру.
— Тебе не надо разряжаться для того, чтобы зайти и спросить,