Молодость Мазепы - Михаил Старицкий

Наступили ранние зимние сумерки. На раду еще было рано отправляться, а между тем Мазепа уже не мог ничего делать от какого-то тревожного чувства, охватившего его. Тревожно шагал он по своей комнате, то покручивая усы, то подходя к окну и смотря задумчиво на беспрерывно въезжавших во двор всадников, когда у дверей его комнаты раздался легкий стук, и в светлицу вошел сияющий счастьем молодой Кочубей, который тоже получил за последнее время повышение и переведен был из младшего в старшего подписка генеральной канцелярии.

— А что это, пане генеральный писарю, ты тут сумерничаешь? — обратился он весело к Мазепе. — Небось, и у тебя «мурашкы» поза спиной бегают?

— Да, есть малость, — ответил Мазепа, — приветствуя Кочубея, — а что, собираются?

— Скоро негде будет и яблочку упасть… А вот только одного я опасаюсь: что как пан гетман Бруховецкий со своей «згодою» обманывает нас, заманит всех с войсками на левый берег, а потом и отдаст москалям? Не верю я что-то и послу его… лисица… у!.. Стреляная лиса!..

— Не бойся… Бруховецкий на этот раз не обманывает нас; он потому к нам и ластится теперь, что ему некуда податься.

— О? Откуда ты знаешь?

— Сорока на хвосте принесла.

— Да и добрые же у тебя, пане, сороки вести приносят.

— И все добрые вести, — усмехнулся Мазепа, лукаво подмигивая бровью, — а когда же свадьба, пане подписку? Надо бы стараться поскорее, ведь гетману казаки в войске надобны.

— Поспеем, — тряхнул весело головой Кочубей. — А слышал ли новость — и от Сирко послы из Запорожья прибыли.

— Ну? — оживился Мазепа. — Наверное?

— Сам видел.

— Ну, так идем, идем скорее… «Цикаво»! Что-то они привезли с собой.

Товарищи вышли из флигеля, в котором жил Мазепа, и направились по двору к замку, в парадной зале которого назначена была рада.

Беспрерывно по пути их обгоняли группы старшин, спешивших во дворец, все они весьма дружелюбно приветствовали Мазепу и Кочубея. Замок уже горел огнями. Наши путники поднялись по широким ступеням и вошли во дворец.

Ярко освещенные широкие коридоры дворца были уже наполнены народом; всюду сновали прохаживающиеся группы, везде слышался оживленный говор, беспрерывно то там, то сям повторялись имена гетмана Дорошенко и Бруховецкого, и тогда, как имя первого произносилось всегда с восторгом, ко второму прилагались весьма нелестные эпитеты. Издали доносился сдержанный гул множества голосов.

Пробираясь осторожно среди этих снующих пар, Мазепа и Кочубей достигли, наконец, до высоких, окованных медью и бронзой дверей и, отворив их, очутились в большом парадном зале.

Зала была уже полна народа. Приглашенное на раду почетное духовенство занимало приготовленные ему направо и налево от высокого золоченого стула гетмана места; за колоннами, вдоль стен и перед гетманским креслом помещалась казацкая старшина и украинская шляхта, а ближе к выходу стояли отдельной группой почтенные купцы и горожане, выделявшиеся от всех остальных сословий своими темными длиннополыми одеждами и отсутствием оружия. Рядом с гетманским стулом приготовлен был такой же стул для митрополита, а по левую руку меньшее кресло для гетманши. И духовенство, и казачество, и шляхетство — все блистало самыми драгоценными одеждами. Десятки люстр, усеянных восковыми свечами, заливали всю залу целыми потоками яркого света, придавая ей необычайно торжественный вид.

Гетмана еще не было, а потому все присутствующие, стоя в разных местах группами, вели между собою оживленный разговор. Говор сдержанных голосов, словно однообразный шум волн морских, наполнил весь зал. Появление Мазепы и Кочубея было сразу замечено.

— А, пан писарь, наш генеральный писарь, — окликнул его кто-то из близ стоявшей группы казаков.

— Сюда, сюда, к нам пожалуй!

Мазепа подошел к окликнувшей его группе и пожелал всем доброго здоровья.

— Здоров, здоров! — отвечали ему несколько голосов.

— Ты вот скажи нам, пане генеральный писарь, — продолжал подозвавший его казак, — тебе это теперь лучше знать, неужели гетман наш в самом деле думает отдать свою булаву этому антихристу?

— Да мы тому псу такую булаву покажем, что он и на том свете не выдыхает, — закричали гневно казаки.

— Стойте, стойте, панове, — остановил их Мазепа, — вы так очень на. него не нападайте, а то ведь он и от «згоды» откажется. Да и что бы с того вышло, если бы гетман наш уступил ему булаву?

— Как что? — перебили его отовсюду голоса. — Отдать нас в руки этому гаспиду, этому Иуде!..

— Хе, хе, хе, панове, вы шумите заранее, — усмехнулся Мазепа, — в том-то и дело, что ни нас, ни нашу булаву никто не смеет помимо нашей воли кому-нибудь отдавать. Так вот, если бы гетман Дорошенко и отдал Бруховецкому свою булаву, а мы бы того не захотели, так разве смог бы Бруховецкий без нашей «згоды» над нами гетмановать? Эй, панове, панове, вы и забыли, что если кого и камнем ударить хочешь, то надо перед ним прежде нагнуться до земли. То-то и выходит, что можно так всякую вещь устроить, что и волки будут сыты, и овцы будут целы!

— Хо, хо! Да ты умеешь рассуждать, голова! Так оно добре выходит! — раздались отовсюду одобрительные возгласы.

Слова Мазепы полетели в одну группу, в другую, а он, довольный тем, что меткое слово его произвело благоприятное впечатление на казаков, двинулся дальше.

Но в этот раз ему, кажется, не суждено было добраться до своего места. Едва только сделал он несколько шагов, как его окликнули с другой стороны, и снова он должен был принять участие в разговоре и разъяснить слушателям возникшее недоразумение. Словом, каждая группа, мимо которой проходил он, подзывала его к себе для разъяснения какого-нибудь вопроса или встречала дружественным приветствием. Это всеобщее внимание приятно щекотало самолюбие Мазепы.

«Гм, черт побери, — думал он про себя, покручивая молодцевато усы и пробираясь вперед, — что я тут, долго ли, полгода — не больше, а вот уже все знают меня, все за советом идут. Гм, фортуна, кажется, ухватилась за мое плечо рукою и хочет, чтобы я ее повел, куда захочу. Шутка! За полгода генеральный писарь! Да если так пойдет и дальше, так и пророчество Сыча, быть может, не окажется химерой».

При этой мысли Мазепа улыбнулся, как улыбаются люди какой-нибудь несбыточной фантазии, неисполнимой мысли, но вместе с этим он почувствовал, что к щекам его прилила горячей волной кровь. Так дошел он до ближайших к гетману мест и остановился с Кочубеем за гетманским креслом. Оглянувшись кругом, он заметил, что невдалеке от него стоит Самойлович, окруженный несколькими шляхтичами и казаками. Очевидно, он рассказывал своим слушателям что-то веселое и забавное» так как лица их были оживлены, и до слуха Мазепы долетели веселый смех и одобрительные восклицания, покрывавшие речь Самойловича. «Вербує», — решил про себя Мазепа и перевел свой взор в противоположный конец зала.

Сквозь открытые двери вливались в зал с каждой минутой новые толпы людей; шум все возрастал… Но вот, вдруг, словно по мановению чьей-то волшебной руки, шум сразу оборвался, — в двух, трех местах еще вырвались отдельные, не успевшие умолкнуть фразы, и все затихло.

Двери, из которых должен был выйти гетман, распахнулись.

LXXIII

Впереди появились джуры с гетманской булавой и бунчуками, за ними шел Дорошенко, а за ним митрополит Тукальский, Гедеон Хмельницкий, Богун и другая знатнейшая старшина. Все молча приветствовали гетмана наклонением головы; но вот гетман взошел на ступеньки, ведущие к его креслу, и остановился. В зале стало совершенно тихо, слышно было даже, как кто-то в глубине залы шаркнул ногой, как кто-то перевел громко дыхание.

Кочубей подошел к гетманскому креслу и, отвесив низкий поклон, произнес:

— Ясновельможный гетман, прибыли к твоей милости послы от славного войска Низового запорожского.

Лицо Дорошенко вспыхнуло, в глазах отразилась необычайная радость.

— От Сирко? — переспросил он поспешно.

— Так, ясновельможный гетмане! — отвечал Кочубей.

— Веди!

Кочубей вышел из залы и, отдав распоряжение, снова вернулся на свое место. Большие входные двери распахнулись, и в светлицу вошло человек десять богато разодетых запорожцев.

Все оглянулись в их сторону.

Впереди шел почтенный седой запорожец с широким шрамом, пересекавшим лоб; за ним выступали попарно его товарищи. Запорожцы были одеты с необычайной роскошью: расшитые золотом и серебром жупаны их украшало драгоценное оружие, пышно завитые чубы молодцевато закручивались вокруг уха и спускались еще на плечо. Все молча следили за тем, как запорожцы стройно и чинно проходили среди двух рядов занятых старшинами мест.

— Что за чертовщина! — думал и. Мазепа, не отрывая взгляда от старшего казака с шрамом. — Сдается мне, что я его где-то видел… не вспомню… а видел где-то… верно!.. Да в Сичи Запорожской! — чуть не вскрикнул он вслух. — Фу ты, дьявол, вот засновало все в памяти… Шрам, старый Шрам! Это я у него в хате и ночевал. Только как нарядился! Кто бы теперь узнал его! — улыбнулся Мазепа, вспомнив, в каком откровенном костюме был старый казак, когда они познакомились в Сичи.