ГНИЛЬ - Константин Соловьёв

— Пойду спать, — сказал Маан, вставая, — Чувствую себя ужасно сонным.

— Спокойной ночи, дорогой, — сказала Кло, не оборачиваясь.

Гниль не тратила даром ни одной минуты. Маан избегал смотреть на грудь, по которой разрасталась твердая шершавая чешуя, которой суждено стать его новой кожей, но чувствовал, как она отвоевывает все новое и новое пространство. Ей понадобилось два дня чтобы достигнуть живота. Через четыре она уже коснулась паха и подмышек. Днем и ночью он ощущал эту отвратительную пульсацию под кожей, свидетельствующую о том, что его перерождение не прекращается ни на секунду. Каждый раз, взглянув на свое тело, он мучился приступами тошноты, поэтому Маан старался и вовсе на него не смотреть. Что приятного наблюдать за превращением в чудовище? Он носил плотную майку и, в дополнение к ней, шерстяную рубашку, уверяя Кло, что ему зябко. Верила она или нет, но подозрительности не проявляла. Хотя некоторые ее фразы, обращенные к нему или взгляды, по-прежнему казались Маану двоякими, скрывающими под собой что-то зловещее.

Однажды за ужином — Кло купила по пути со службы бутылку «Couronne et de la branche» и выпила ее почти всю одна — она вдруг обняла его. Бесс ушла спать, на следующий день у нее была контрольная. От этого объятия Маан окаменел. Рука Кло легла ему на плечи. Обычно невесомая, теперь она давила на него тяжестью свеже-отлитого металла.

Стоило ей спуститься на десять сантиметров ниже…

— Дорогой, тебе не кажется, что у нас есть пара свободных часов? — промурлыкала она ему на ухо. Ее ногти нежно царапали его правое плечо. Если бы они переместились самую малость левее, он бы уже услышал твердый хруст красивых ухоженных ноготков по чешуе.

— Мммм… Не знаю, может быть.

— Я знаю, — она уже дышала ему в ухо, — Мы уже месяц не занимались этим. Ты помнишь? Месяц. Для меня это чертовски большой срок, дорогой.

Возможно, в другой ситуации он почувствовал бы вожделение. Она снова использовала те духи, которые ему нравятся — и не случайно. Но сейчас, слушая ее пьяный шелестящий голос, чувствуя тепло ее дыхания, щекочущее в ухе, Маан ощутил лишь отвращение. Как будто рядом с ним сидело и похотливо обнимало его за плечи существо совершенно другой природы, не относящееся к человеческому роду, настолько далекое от него и чуждое, что стоило огромного труда не вскочить, отстранившись.

«Не она, — вдруг понял Маан, — Я. Это я уже не человек. Все верно».

— Голова кружится, — сказал он через силу, — К вечеру бывает. Знаешь, я…

— Давай же.

Она начала расстегивать на нем рубашку. Первая пуговица поддалась легко, скользнула в ушко. Маан, обмерев, молча наблюдал за тем, как она перешла к следующей. Раз, два, три… На четвертой она замешкалась, видимо пуговица оказалась слишком тугая. Кло попыталась поддеть ее ногтем, тот соскочил и…

— Ай, — она потянула палец с сорванным ногтем в рот, — Джат!..

Он даже не ощутил этого прикосновения. Его новая хитиновая кожа не обладала чувствительностью.

Когда Кло попыталась вновь обнять его, он быстро перехватил ее руку и сказал серьезно, глядя в глаза:

— Не сегодня, Кло. Не сегодня.

Несколько секунд она смотрела на него в немом удивлении, затем презрительно искривила губы, встала и молча вышла из гостиной. Потом он услышал шорох постельного белья в спальне. Кло ложилась спать.

Ему стало трудно ходить. Он и раньше передвигался лишь в пределах дома, большую часть дня проводя в апатичном оцепенении, теперь же его ноги начинали ныть, стоило ему сделать десяток шагов по комнате. Он начал сильно сутулиться, держать спину прямой было сложно, от этого сразу начинал жаловаться позвоночник. Некоторое время он пытался бороться с этим, как смертельно-больной отчаянно борется с признаками своей болезни, пытаясь сделать вид, что не замечает их. Но борьба эта была тщетной и проигранной еще до своего начала. Можно бороться со многим — с врагами, с окружением, с неприятностями, но нельзя бороться с собственным телом, заложником которого является твой разум. Маану пришлось понять это и, в конце концов, смириться. Когда Кло и Бесс не было дома, он передвигался шаркающей стариковской походкой на полусогнутых ногах, ссутулившись и прихрамывая. Если в этом не было необходимости, то и вовсе не менял своего местоположения на протяжении всего дня. Апатия и равнодушие, поселившиеся в нем с приходом Гнили, все набирали силу, и Маан просиживал дни напролет в блаженной отрешенности, впав в подобие глубокой дремы, из которой его вырывал только звук открывающейся двери.

Ему стало трудно действовать руками. Видимо, Гниль поедала и мышцы под кожей. Руки Маан стали неловкими, тяжелыми, безвольно свисающими, иногда даже чтобы сделать что-то простое, например включить свет, ему приходилось тратить до полуминуты. Он уже не боялся этого. Гниль сделала его равнодушным.

Когда позвонил Мунн, развитие второй стадии длилось уже десять дней. Маан не сразу сумел подцепить непослушными твердыми пальцами трубку войс-аппарата. И услышав в ней спокойный негромкий голос Мунна, вдруг ощутил, как хрустит и трескается мягкий пластик.

— Здравствуй, Маан.

Как вызов с того света. Голос с небес. Направленный луч света, от которого не скрыться за самыми толстыми стенами, и в этом свете неумолимо высвечивается вся правда… Некоторое время Маан чувствовал себя оглушенным — как будто над ухом кто-то выстрелил из большого калибра. Звон в голове, а окружающий мир почему-то становится плоским и каким-то удаленным, точно его скрыли за толстым слоем прочного стекла.

— Здравствуйте, господин Мунн, — сказал он автоматически.

Хорошо, когда тело, привыкшее за много лет к повседневным ритуалом, само берет контроль.

— Как ты поживаешь? Как твое здоровье?

Вопрос был задан участливым тоном, не для проформы. Мунну действительно было интересно, как он себя чувствует.

«Я покрываюсь какой-то дрянной коркой, — мысленно сказал ему Маан, — И еще я скоро не смогу ходить. Но это мелочи. Пожалуй, я чувствую себя отлично».

— Неплохо, господин Мунн. Наверно, неплохо. Я имею в виду, мне уже лучше, чем… раньше.

— Значит, врачи мне не врали, отдых и домашняя обстановка могут поставить тебя на ноги, — Мунн засмеялся, — Отличная новость. Я слышал от твоих ребят, что ты и в самом деле вполне неплох. Даже уложил Гнильца на операции.

— Извините. Я не участвовал в ней официально. Группу вел Геалах.

— Да, я знаю. Ты застрелил очень интересный образец, но уж корить тебя за это я точно не стану… В общем, говорят, ты готов к работе?

В груди, под толстой неподвижной коркой, отчаянно зачесалось. Точно там выступил огненно-горячий едкий пот.