Восемнадцать лет. Записки арестанта сталинских тюрем и лагерей - Дмитрий Евгеньевич Сагайдак

Первый раз собирал с девчатами, прессовщицами завода. Со смехом они сортировали моё ведро грибов. Годных осталось с десяток, остальные — поганки, и даже несколько мухоморов. Из беды они же меня и выручили: из своих корзин и лукошек набросали мне ведро грибов. Смеялись до упаду, вогнали меня в краску, довели до состояния ненависти к грибам, а в результате и утешили своей складчиной.

Вечерами с плановиком, поступившим на завод почти одновременно со мной, отбывавшим свой срок в Нарымском крае, мы играли. Я на гитаре (аккомпанировал), а он — на мандолине. Играл он превосходно, знал хорошо ноты.

Стук в дверь. Входят три девушки.

— Разрешите послушать?!

За ними ещё три:

— А можно потанцевать?

Сперва танцевали парами, а потом разошлись — плясали «Барыню» и пели частушки. Разошлись поздно.

А рано утром робкий стук в дверь.

— Мы тут вчера у вас наследили, так вот пришли помыть пол!

Помыли сегодня, мыли завтра и послезавтра, топили плиту, носили воду. Мне было стыдно, я протестовал, но всё было бесполезно.

— Да вы ж, мужики, без бабы пропадёте! Не ломайтесь, дайте нам душу отвести. Ну вот и чистенько! А ваш-то придёт сегодня? Пусть приходит, последний вечерок попляшем, а там неделя перерыва — работаем в вечёрку. Вы не стесняйтесь, ежели надоели — скажите — мы не гордые!

А через неделю опять всё сначала.

Состав технического отдела в основном молодёжь. Самый старый я — уже сорок пять.

Близко схожусь с технологами Антоновым, Боровой, Савватеевой. Антонов — техник по образованию, воевал, был в немецком плену. Жена его работает продавщицей в магазине. У них хорошая заводская квартирка, садик, собственная коза. Часто провожу у них вечера. Оба сильно хотят иметь ребёнка, но пока что это только мечта — что-то не получается. Посоветовал отпуск провести в Москве и заодно показаться врачам. Предложил остановиться на нашей квартире.

Пробыли они у нас месяц, а через некоторое время Катя забеременела. Благодарили меня, а за что — так и не пойму.

Аня Савватеева — ещё совсем девочка. Сразу по окончании техникума пришла на завод технологом. Стройная, белокурая, со вздёрнутым носиком, часто улыбающаяся, прямо Снегурочка. Производила на всех очень хорошее впечатление своей любознательностью, способностями и исключительно тёплым отношением к окружающим. Каждую субботу она уезжала в Александров к родителям. Много раз при поездках в Москву мне доводилось иметь её своей попутчицей до Александрова. Тут я узнал о её любви к театру. Это послужило сближению её с моей семьёй. Приезжая в театр, она останавливалась у моих, оставалась ночевать. В семье была принята как родной человек.

Попробовал привлечь её в клубный драматический кружок. Согласилась, но «актрисы» из неё не получилось. Любить театр — это ещё не значит самому уметь заставлять людей терпеть себя на сцене. Исключительная стеснительность связывала её речь, сковывала движения. Она это хорошо чувствовала и ушла, сославшись на занятость, необходимость уделять больше внимания родителям и больному брату, возвратившемуся в 1945-м году из немецкого плена. Таким образом она освободила меня от тяжёлой обязанности изыскивать мотивы для её устранения. В начале 1948-го года она вышла замуж за молодого Полозова, хорошего конструктора штампов.

* * *

Об отмене карточек и денежной реформе мы узнали накануне после полудня. Слухи и разговоры об этом ходили задолго перед этим, но ник то толком не знал, во что это выльется и что это даст каждому из нас.

Наезжая частенько в Москву, я слышал, да и видел сам, что какая-то категория людей буквально сходит с ума. В магазинах стало пусто, хоть шаром покати. Люди покупали всё, что было на прилавках — дорогие многотысячные ковры, громадные, годные только для театра или клуба, люстры, картины, никому не нужные дорогие подсвечники, канделябры, шёлк, бархат. Нас это, конечно, мало касалось, так как бешеных денег мы не имели, а самое главное — совершенно не понимали цели этих людей.

Подходит ко мне Антонов и конфиденциально сообщает, что водка и после реформы останется в прежней цене, и если у меня есть деньги, он сможет устроить мне приобретение на них водки, даже с возвращением её завтра же обратно в магазин. Денег у меня оказалось на три литра, я их отдал ему, а вечером он принёс водку ко мне.

Долго она потом стояла у меня, пока не удалось половину её реализовать в обмен на масло, а вторую половину внести как пай на дружескую встречу кружковцев клуба.

Но не так легко оказалось на другой день после начала реформы достать хлеба. Пока мы были на работе, магазин являл собою буквально осаждённую крепость. В течение двух часов весь хлеб был продан. От конструкторов нашего отдела Павла Гулина, Денисенко, Чернова, Акимова (все — местные жители) узнал, что крестьяне из окрестных сёл берут хлеб для корма скота, причём Гулин довольно активно оправдывал это явление: — не подыхать же скоту!

А как будут жить люди — это его не интересовало. Сам он без хлеба не останется. У него мать, сестра, кажется, два брата — они достанут и для коровы, и для него.

Через несколько дне хлеб стали завозить прямо на завод для работающей смены, по два килограмма на человека.

* * *

В ночь на 8-е марта я выехал в Москву. В рюкзаке картошка, в бидончике — молоко, купленное на рынке, расположенном прямо против общежития.

Приехал в Москву как обычно, около двух часов ночи. В пути произошёл казус, который надолго испортил настроение. Только выехали из Александрова, а ехал я со слесарем прессового цеха, также не имеющего права проживания в Москве (он был трижды судим за воровство и грабёж и по амнистии 1945-го года возвратился из Караганды), заходят в вагон два милиционера, начинают проверять документы. Закрываю глаза — «сплю». Так уж вышло, что на этот раз я не получил командировочного удостоверения (очевидно, потому, что ехал всего на один день), а паспорт мой был «жёлтым».

Появилась опасность быть высаженным на первой же остановке, что совсем не входило в мои планы. Целый месяц не был дома и очень хотелось побыть хоть денёк с семьёй.

— Предъявите документы!

Я глаз не открываю, продолжаю «спать». Сосед протягивает паспорт.

— Куда едете?

— В Москву, к матери на праздник.

— Вам в Москву ехать нельзя и вы это хорошо знаете.

— А я поеду,