Блокада. Запах смерти - Алексей Сухаренко

– Ты, что ли, Слава Петраков? – спросил руководитель организации.

– Да, – кивнул парень.

– Пойдешь с нами, – приказал мужчина, которого Артур называл Михаилом.

– Куда? – поинтересовался Вячеслав.

– Куда надо, – недовольно поморщился Артур. – Придет время, все узнаешь.

Шли долго. В конце концов пришли в квартал полуразрушенных домов, который больше всего пострадал от дальнобойной немецкой артиллерии. Сюда и сейчас по нескольку раз в день прилетали многокилограммовые снаряды. Как раз одновременно с тем, как Славка с мужчинами подошел к кварталу, в его конце после характерного воя летящего снаряда раздался оглушительный взрыв.

– Где? – повернулся Финютин к Курпатому.

– Вон в том доме, – указал тот на небольшое административное здание, из трех подъездов которого целым остался только один.

Они вбежали в подъезд, но пошли не наверх, а стали спускаться по лестнице в подвал, где обнаружилось бомбоубежище с тяжелой металлической входной дверью. Там Артур зажег спичку, а от нее заранее приготовленную керосиновую лампу. В помещении по периметру стояли деревянные скамьи, на стенах висели плакаты гражданской обороны и агитационные лозунги. Славке стало не по себе. Он посмотрел на мужчин, которые словно чего-то выискивали.

– Рядом с трубами… – ткнул пальцем Курпатый, указывая Финютину на длинную металлическую цепь, какие обычно используют в деревенских колодцах.

– Иди сюда! – позвал мальчика Финютин, громыхнув металлом.

– Зачем? Что вы хотите? – Испуганный Вячеслав кинулся к выходу, но был остановлен железной хваткой Курпатого.

– Не балуй, хуже будет, – предупредил мужчина, с силой сдавив ему плечо.

На ногу ничего не понимающего, испуганного парня Финютин прикрепил цепь, а другой ее конец он намотал на трубу, проходящую под потолком бомбоубежища.

– Смотри, как здорово, пацан, ты даже можешь ходить от одной перемычки до другой, – улыбнулся Артур.

– Отпустите, а то хуже будет, – подал голос Славка, – у меня отец в НКВД служит.

– Да что ты говоришь? – рассмеялся Финютин. – Может, и впрямь отпустим, а, Курпатый? Ведь товарищ Сталин говорил, что сын за отца не отвечает.

– Может, и отпустим, когда папашку кончим, – добродушно согласился напарник.

Славка, услышав слова Курпатого, сжался в комок от страха за себя и за отца.

– Ладно, посиди здесь пока, только тихо, – предупредил Артур. – Если будешь себя вести хорошо, то раз в день будем тебя кормить.

Мужчины задули керосинку и вышли из подвала, оставив парня в кромешной, холодной темноте бомбоубежища. «Вот, получил, идиот, за то, что побоялся рассказать отцу всю правду, – мысленно выругал сам себя Славка. – А теперь и он из-за меня в опасности, и вся семья».

Подросток попробовал на прочность прикрепленную к ноге цепь, но она была посажена надежно. Встав, он пошел на ощупь вдоль стены по направлению к двери, надеясь, что, может, верхнее крепление не выдержит и оборвется, но через несколько метров цепь натянулась, больно врезавшись в тело, а до двери еще оставалось с десяток метров. На душе у Славки стало настолько гадко, что он не выдержал и заплакал навзрыд. Раздался вой очередного снаряда, и здание сотряслось от взрыва. Со стен на лицо и волосы посыпались цементная пыль и штукатурка. Стало еще страшнее, но мысли мальчика продолжали возвращаться к отцу, которому по его вине угрожала смертельная опасность.

…Алексей Петраков пришел на работу, ощущая ноющую боль в сердце. В нагрудном кармане его форменного френча лежала фотография сына, которую он решил предъявить свидетелю для опознания расклейщика листовок. В назначенное время в кабинет вошел пожилой мужчина в овчинном тулупе.

– Разрешите, гражданин следователь? – почти по-военному обратился он. – Опилкин Ф.В. по вызову прибыл.

– Присаживайтесь, гражданин Ф.В. Опилкин, – усмехнулся Петраков.

– Федором Валерьевичем меня зовут, – поправился охранник.

Майор внимательно посмотрел в его серое лицо, на котором выделялись большие запавшие глаза, обведенные темными кругами. Опилкин, по-своему расценив пристальный взгляд работника милиции, заерзал на стуле.

– Я вас пригласил для того, чтобы показать одну фотографию, – решился наконец Петраков. – Внимательно посмотрите. Вы должны сказать, этот ли парень наклеивал антисоветские листовки, свидетелем чего вы были.

Опилкин, узнав причину вызова, выдохнул с облегчением и, кажется, даже стал выше ростом. Он поддался вперед, выражая полную готовность.

– Это я со всей ответственностью.

– Только не торопитесь с ответом, от ваших слов зависит судьба человека.

Он протянул фотографию сына свидетелю. Опилкин взглянул на нее и перевел оживленный взгляд на майора. Затем снова вперился глазами в фотографию Славы и опять многозначительно посмотрел на Петракова, словно показывая всем своим видом, что давно может сказать, но не торопится, как его настоятельно просили.

– Итак? – не выдержал Петраков.

– Он! Я этого гаденыша хорошо через стекло разглядел. По нему и стрелял, да, жаль, поторопился. А второй патрон заклинило.

– Идите, вы свободны, – произнес Петраков, ощущая холодную пустоту внутри.

– Простите, – не понял Опилкин, – вы разве не будете оформлять протокол?

– Я сказал, идите, – громче повторил майор. – Вас дополнительно вызовут.

Свидетель ушел, а Петраков все не мог прийти в себя. В мозгу носился рой мыслей, но ни одной он не мог разобрать. Голова просто отказывалась анализировать ситуацию. Его сын – предатель Родины?! «Нет, нет! Его могли заставить какими-либо угрозами», – мелькнуло спасительное предположение, за которое, словно за спасательный круг, потрясенное отцовское сознание моментально ухватилось.

Петраков сначала хотел посоветоваться с Виктором Солудевым, дружба с которым уже прошла проверку. Но затем передумал, решив, что нечестно пользоваться добрым отношением коллеги, ставя его в опасность. «Сейчас самое главное увидеть сына, а дальше я что-нибудь придумаю», – подумал Петраков, и к нему понемногу стала возвращаться уверенность.

Он выскочил с работы и почти бегом направился к дому. «Так, надо успокоиться и взять себя в руки, а то всех домашних перепугаю», – быстро входя во двор, приказал самому себе Петраков-старший.

У подъезда он увидел подростка в темном драповом пальто и сначала подумал, что это Славка, но подойдя ближе, понял – обознался. Хотел пройти мимо, но неожиданно пацан протянул ему сложенный во фронтовой треугольник листок.

– Вам просили передать, – выпустил он тут же бумагу из рук и кинулся прочь.

В связи с появлением Николки, Ивана и их спутников отцу Амвросию пришлось временно отказаться от проведения служб у себя во флигеле. Сейчас священник больше всего был обеспокоен состоянием Николки, который, узнав о смерти бабушки, замкнулся и перестал разговаривать. Мужчины, пришедшие с ним, внушали ему большое опасение. По их лексикону и из разговоров батюшка понял, что они явно не те, за кого себя выдают, не поверив объяснению Нецецкого, что их группа комиссована и направлена из госпиталя по домам, но вынуждена из-за блокады оставаться в городе. И потом, продуктовый ассортимент, который имелся у каждого в вещмешках, явно изобличал ложь. В ленинградском госпитале свежего сала, колбасы и настоящего сгущенного молока никак не могло быть в помине. Чудом выживший в жерновах НКВД Иван при встрече повел себя очень странно – сделал вид, будто не знаком с ним, что также говорило отцу Амвросию: визит этот не простой. Выждав время и оставшись с Зарецким наедине во дворе для распилки бревен, священник не выдержал:

– Иван, объясни мне, что происходит? От Николки я слова добиться не могу.

– Он на могиле бабы Фроси? – оглядевшись и убедившись, что их не подслушивают, спросил Иван.

– Там, сердешный, – вздохнул Амвросий.

– Всего сказать не могу, но знай: кроме Николки, меня и Сереги, остальные звери. Убьют и глазом не моргнут, – торопливо пояснил Зарецкий.

– Уголовники? – попытался узнать побольше отец Амвросий. – Или…

– Вот именно, – многозначительно кивнул Цыган.

– Спаси нас Господи! – перекрестился священник. – А вы с Николкой как среди них?

– Среди покойников, что ли, лучше? – вопросом на вопрос ответил Зарецкий.

– По-разному бывает, – неопределенно ответил Амвросий.

– А я помирать не хочу. Есть у меня на этой земле один человечек, ради которого хочется жить, – улыбнулся Цыган.

– Тут ко мне неделю назад братишка Насти заходил, – начал издалека отец Амвросий, не зная, как сказать Ивану о переменах в жизни его любимой.

– Славка? – обрадовался Зарецкий, оторвавшись от распилки дров. – Ну как она? Жду не дождусь встречи с ней.

– Он мне сказал, что тебя расстреляли, – все собирался с духом священник.

– Как видишь, нет, – нетерпеливо перебил Ванька в ожидании продолжения.