Тени заезжего балагана - Дарья Кочерова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Принц взял зеркало обеими лапами. Оно оказалось неожиданно тяжёлым. Задняя его сторона была покрыта зеленоватым налётом патины – похоже, старинная вещица.
Когда Тэцудзи бросил взгляд на своё отражение, он поначалу только и мог, что глупо моргать, не смея поверить в увиденное. Из глубины зеркала смотрело его собственное человеческое лицо: огромные испуганные глаза, всклокоченная шевелюра, почти неделю не видевшая хорошего гребня…
– Это же я, – пробормотал принц. – Я, в своём настоящем, человеческом облике!
Монах кивнул и забрал у него зеркало.
– Ты не солгал, и я это ценю, – произнёс он, пряча вещицу в рукаве. – Так что постараюсь помочь тебе, чем смогу.
Не успел Тэцудзи и слова сказать, как Ямада подхватил его и усадил на плечо. Принцу поначалу пришлось крепко вцепился когтями в ткань кимоно, чтобы не упасть, но Ямада и бровью не повёл.
– Ты хромаешь и поспевать за мной не сможешь, – на ходу пояснил он. – Не обессудь, но так мы дойдём быстрее.
Тэцудзи нисколько не возражал. Шаг у Ямады и впрямь был широкий, и ему с больной лапой было бы нипочём не угнаться за монахом.
– Что это за зеркало? – Тэцудзи по-прежнему не мог прийти в себя от увиденного. Даже то, что Ямада согласился помочь ему, не огорошило так же сильно, как собственное человеческое лицо в отражении, которое по прошествии стольких дней стало казаться не больше чем далёким воспоминанием.
– Это Кёсин. Оно показывает истинное лицо того, кто в него посмотрит.
– Вот оно что. Занятная вещица!
– И она подтвердила твои слова, – кивнул монах и покосился на Тэцудзи. – Но это не освобождает тебя от обещания рассказать всю правду о себе и о том, что связывает тебя с балаганом и Рюити Араки. Надеюсь, ты сдержишь своё слово и не заставишь меня пожалеть о содеянном.
Тэцудзи кивнул, хотя изнутри его ещё продолжали снедать сомнения. Мог ли он доверять этому монаху до такой степени, чтобы раскрыть всю правду о себе? Кроме принца, больше никто не знал о заговоре колдунов. Если Тэцудзи не сумеет добраться до столицы и предупредить отца, то одному Дракону ведомо, чем может закончиться для империи очередное восстание…
С другой стороны, в одиночку ему будет гораздо сложнее разыскать Ямамбу и убедить её помочь. Чтобы на пути к ведьме с ним ничего не случилось, чтобы целым и невредимым вернуться в Дайсин, Тэцудзи понадобится защитник. Очередной встречи с соломенной шляпой и его хозяевами он мог попросту не пережить. А Ямада выглядел крепким и надёжным – и к тому же владел колдовством и мог понимать принца в мартышечьем облике. А ещё он помог освободить ёкаев. Разве этого недостаточно, чтобы поверить, что монах точно не на стороне колдунов-заговорщиков?
Тэцудзи ненавидел читать исторические трактаты, но отчего-то именно теперь ему на ум пришло изречение, которое однажды встретилось в дневниках одного великого полководца. Старик писал о том, что лучшие союзы испокон веков собирались не из дружественных кланов, а против кого-то, кто не устраивал все стороны разом.
Враг моего врага… А ведь из этого и впрямь могло что-то получиться.
Пока Тэцудзи предавался размышлениям, они с Ямадой вышли на опустевшую торговую улицу. Вся толпа собралась у деревянных подмостков, на которых теперь под заливистые трели флейты танцевали трое юношей в лохматых масках горных духов.
Пока их не заметил никто из гостей балагана, Ямада спрятался за шатром и снял Тэцудзи с плеча.
– Лучше тебе пересидеть где-нибудь до конца представления, – проговорил он. – Слишком уж ты заметная персона.
Тэцудзи усмехнулся. Знал бы Ямада, насколько точными оказались его слова…
Прятаться в шатре принц не захотел – слишком свежи оказались воспоминания о сидении взаперти. Похоже, Ямада понял, какие чувства одолевали Тэцудзи, потому как без лишних разговоров подсадил его на верёвку, унизанную цветными бумажными фонариками, и по ней принц вскарабкался на верхушку ближайшего шатра.
– Постарайся никому не попадаться на глаза, – предостерёг Ямада, прежде чем влиться в толпу. – Если что случится, я могу не успеть тебе на подмогу.
– Я не буду высовываться, так что ни одна душа меня не увидит, – пообещал Тэцудзи. Он с мстительным удовольствием представлял, как перекосит колдуна Араки, когда тот обнаружит, что пленники сбежали. И поделом!
С того места, где затаился принц, было хорошо видно подмостки. Над ними в несколько рядов висели бумажные фонарики, мягкий свет которых напомнил Тэцудзи, как они с братом и матушкой ходили в театр кабуки. Ему вдруг как наяву послышались напевные речи актёров, шелест вееров и тихие смешки зрителей. А рядом сидел Такаси, то и дело утиравший рукавом кимоно выступившие на глазах слёзы. Тэцудзи часто получал нагоняй от матушки за то, что дразнил брата. Тот всегда заливался слезами, когда его одолевал особенно сильный приступ хохота. Императрица нечасто журила Тэцудзи вслух: один лишь взгляд её строгих, изящно подведённых тушью глаз справлялся с усмирением младшего из принцев гораздо лучше пустых увещеваний.
Тэцудзи с трудом сглотнул подступивший к горлу комок. Славные были времена, жаль только, что возврата к ним больше нет…
Отогнав от себя печальные мысли, Тэцудзи снова посмотрел на подмостки. По обеим сторонам сцены стояли расписанные огненными птицами ширмы – там скрывались уже выступившие артисты, а им на смену приходили новые.
Когда трое танцоров в масках ушли, на сцену поднялись двое: старик с флейтой и девчушка, руки которой были плотно прижаты к телу. Приглядевшись получше, Тэцудзи понял, что у девочки не было рук вообще! Пустые рукава её алого кимоно, расшитого бабочками, безжизненно висели вдоль тела. Но когда девчушка принялась танцевать, рукава одеяния начали изящно виться, вторя её движениям. Под заунывную мелодию флейты она спела песню про героев таких стародавних лет, что даже имена их уже изгладились из народной памяти. Голосок у девчонки был что надо – даже в столице редко встречались подобные дарования.
Следующей на сцену вышла дородная и коренастая женщина в таком ярком кимоно, что у Тэцудзи от неё зарябило в глазах. Следом за женщиной с утробным мявом выскочило с десяток разномастных кошек, которые, повинуясь одному лишь взмаху руки дрессировщицы, то прыгали, то вдруг замирали на месте, словно глиняные статуэтки.
Чем дольше Тэцудзи смотрел на набеленное лицо женщины, тем крепче росло в нём подозрение,
