Измена (Книга Слов - 2) - Джулия Джонс

Этот праздник весьма любим в народе - возможно, из-за присутствия мокрых полунагих дев, - и готовятся к нему месяцами. В этот день каждый ребенок съедает семь вишен, каждый мужчина выпивает семь стаканов вина, а каждая женщина надевает на руки семь браслетов. Предложение Гамила благословить двух-трех странников вместо семи граничит с кощунством.

- Заплати той старой карге на кухне, и пусть орлом займется она. Сам я не имею возможности. - Публичными церемониями нельзя пренебрегать, особенно теперь, когда он особенно нуждается в народной поддержке. В случае войны рорнцы должны довериться ему полностью - иначе он не сможет управлять событиями. Кроме того, ворожить самому опасно: его всегда могут застать за этим делом. Лучше поручить такую работу другому - в случае чего на этого другого и свалят вину.

- Что-нибудь еще, ваше преосвященство?

Тавалиск смерил секретаря холодным взглядом.

- Раз ты преподал мне сегодня столько уроков, Гамил, то и я преподам тебе один - урок для зарвавшегося слуги.

Джек осваивал науку сосредотачиваться на чем-то одном. Боль, усталость, голод и жажда чувствовались, но смутно, как во сне. Он был точно пьян - не тем хмелем, который делает мысли легкими, а тем, что будто свинцом наливает голову и ноги. Это напоминало Джеку о тех временах, когда мастер Фраллит заставал его пьяным. После обильных возлияний и последующей трепки в сочетании с руганью Джек чувствовал себя очень странно и телом, и духом.

Он улыбнулся про себя. Теперь он почти тосковал по тем трепкам. Замок Харвелл в воспоминаниях представлялся ему тихой гаванью, где заботы пустячны, а жизнь проста и даже скучна немного.

Сейчас он охотно поскучал бы чуточку. Снова пошел дождь, рассекая воздух тяжелыми гневными струями. Ветер вился вокруг ног, словно назойливая собачонка, и было не по-весеннему холодно. В такую ночь хорошо сидеть у огня, а не искать приключений.

Джек шел уже несколько часов. Два холма, так долго маячившие впереди, теперь бросали тени ему в спину. Почва стала ровнее, и Джек, хотя и не узнавал примет, знал, что приближается к дому Роваса.

Стемнело. Деревья, холмы, тучи и дождь - все вносили свою лепту в копилку мрака. Джек видел только свои ноги да деревья, на которые натыкался, - остальное таяло во тьме. Он шел вслепую, помогая себе пением. Фраллит научил его множеству пекарских песен. Одни из них были озорными балладами, повествующими, как пекарь кладет любовное зелье в свои пироги, другие - рифмованными рецептами, которые лучше запоминались, положенные на музыку, а третьи - медленными, мерными напевами, под которые месили тесто. Эти месильные песни Джек любил больше всего. Теперь, в темноте и одиночестве, они поднимали ему дух. Они, словно талисман, воскрешали милые воспоминания.

Я парень неумный, себе на беду,

Мешу я все утро и сплю на ходу.

Всю долгую ночь раскаляю я печь,

А днем, хоть убей, отправляюсь прилечь.

Пусть мастер бранится, пеку не спеша,

И жизнь у меня, как ни глянь, хороша.

Ноги Джека двигались в лад словам, как некогда его руки. После десяти куплетов даже самое тугое тесто выпекалось славно, с хрустящей корочкой. После одиннадцатого Джек обычно начинал зевать - мотив не отличался живостью. Зато слова были простые и честные, и в каждой строчке сквозила любовь к пекарскому делу. Сейчас Джеку как раз и требовалось нечто такое знакомое и размеренное, чтобы не думать о боли и усердно переставлять ноги.

Дорога уже шла под уклон. Он пощупал ногой землю, поскользнулся и поехал вниз. Как он ни махал руками в темноте, зацепиться было не за что. Ветки, за которые он хватался, ломались, а ноги знай ехали по скользкому склону в поджидающую внизу тьму. Он оцарапал о колючки щеку и ударился коленом обо что-то твердое и зазубренное. Впереди маячило что-то белое. "Камни!" - было последнее, что он подумал.

XXIX

Очнулся он от того, что дождь кончился. Стук дождя сопровождал его сон, а когда этот стук прекратился, Джек во сне оказался вдруг на краю пропасти, вздрогнул и проснулся. Над ним нависало серое ненастное небо, снова предвещающее дождь.

Он лежал на покрытых грязью камнях, и руки-ноги у него застыли, словно ручки от метел. Приподняв руку, он осторожно ощупал свой затылок.

- А-ай! - Что-то большое и мягкое, величиной с яйцо ржанки, не желало, чтобы к нему прикасались. Он обвел пальцами вокруг шишки. Волосы слиплись может, и от грязи, но скорее всего от крови. На щеке подсыхала большая царапина, окруженная, как шипами, двухдневной щетиной.

Джек сел. Вода, скопившаяся во впадине его живота, стекла вниз по ляжкам. Теперь он понял, что это значит - промокнуть до костей. Одежда прилипла к телу, пальцы распухли, как сосиски, а ноги прямо плавали в башмаках.

Сев, он понял, что замерз, а встав, вспомнил все свои боли. Грудь, голова, ноги, колени - все со злобным восторгом спешило подать голос. Один лекарь однажды сказал при Джеке, что человек не может чувствовать несколько болей разом. Дурак он был, этот лекарь.

В горле саднило - и когда Джек понял отчего, он расхохотался. Ему хотелось пить! После проливного дождя и накануне нового он стоит весь мокрый, и ему хочется пить. Ну не смешно ли?

Когда он отсмеялся, то услышал другой звук: журчание воды по камням. Как громко! Почему он не слышал этого раньше? Его чувства, как видно, оживали постепенно, и слух шел последним в ряду. Прямо впереди виднелась густая купа деревьев. Далеко слева по камням лился ручей. Джек двинулся к нему, скользя по грязи. Дорогу ему преградил большой валун. Джек обошел его - и замер.

Это был тот самый пруд, у которого Тарисса призналась ему в любви. Скалы, водопад, поляна - все стало жертвой двухдневного дождя. Чистая некогда вода побурела от грязи, в ней плавали ветки, листья, дохлые птицы и насекомые. Водопад нес в пруд еще большие дряни, а та, что уже плавала в нем, вертелась по кругу. От воды воняло. Гниющие нарциссы вбило в землю. Дождь посшибал почки с ив, и голые ветви висели над прудом, как скелеты.

Жидкая грязь заливала траву. Черви и прочие ползучие твари извивались, стараясь выжить, вытолкнутые на поверхность размокшей землей. Они кишели повсюду, куда ни глянь.

Память вернула Джека в тот чудный день, лучший день его жизни, когда они сидели у пруда и он мыл Тариссе ноги. Она была так красива, так полна жизни, так умна - куда умнее его. В тот день она согласилась бежать с ним в Аннис. Он перекинул ее через плечо, не оставив ей выбора. Джек улыбнулся, вспомнив, как она брыкалась и визжала. Таких, как она, больше нет на свете.

И вот он стоит и смотрит на то, что осталось от некогда прекрасной картины. Как могла Тарисса так поступить? Улыбаться, водить его за руку, говорить, что любит его, и заниматься с ним любовью. За каждым ее словом, каждым поцелуем, каждым нежным взглядом скалилась ложь. Мелли жива, а эти трое - Тарисса, Ровас и Магра - сказали, что она погибла. Они держали его у себя, вскармливали его ненависть, искусно науськивая его на человека, который ее будто бы убил. И он как дурак пошел ради них на убийство. Ноги подкосились под ним, и он повалился на камни. Он сидел, свесив голову на грудь, и вода лилась ему на плечи. Только усилившаяся дрожь заставила его встать.