Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Недопущение к участию в вечеринках и в места, где происходит разгул, разумеется, явление вполне обычное и даже привычное. Что же тогда меняет ситуацию в тех случаях, когда это недопущение опротестовывается с помощью насилия? Как мы уже видели, в средних школах коммуникабельные представители элиты учеников обычно имеют собственные территории – обеденные столы, тусовки после уроков – и легко защищают их от менее популярных детей при помощи коллективного осмеяния. Здесь статусная иерархия настолько широко известна, а эмоциональная энергия настолько сконцентрирована в элите, что незваных гостей легко унизить; большинство детей более низкого статуса не пытаются вторгаться на эти территории, даже если они физически сильнее и выносливее. А когда такое все же происходит, нарушение хода вечеринок массовки популярных школьников может приводить к дракам [Milner 2004: 72–73]. Значительная часть насилия с участием незваных гостей происходит в анонимном окружении, когда вечеринка имеет большой размах или нарушитель относится к некой периферийной части сети социальных контактов (в предшествующем примере это друг отсутствующего соседа по комнате).
Такой же паттерн можно было наблюдать на одной вечеринке для участников реалити-шоу MTV. Двое полицейских, узнавших о вечеринке в тот момент, когда они обеспечивали безопасность телевизионных съемок, явились туда в неслужебное время вместе со своим другом в 21:30 и начали колотить в дверь, требуя разрешения войти. Дежурный сотрудник полиции велел им исчезнуть, после чего произошла перепалка, и этот человек получил удар кулаком в лицо (см.: Philadelphia Inquirer, 10 мая 2004 года).
Условием для насилия с участием незваных гостей является то, что стратификация не является четко институционализированной или видимой невооруженным взглядом: в этой атмосфере поверхностного эгалитаризма отсутствуют классовые различия и признанная иерархия группового престижа. Именно это мотивирует искателей «движухи» наподобие молодых людей, отправляющихся на такие поиски по вечерам выходных, пробиваться на любые вечеринки, о которых они услышали, и устраивать стычки, когда их не пускают. Отсутствия стратификации как таковой недостаточно – речь идет об отсутствии воспроизводящейся, институционализированной и нормализованной стратификации в сочетании с ситуационной стратификацией самой вечеринки, престижем присутствия на сцене бурного коллективного бурления.
Одной из причин насилия в ходе гулянок является эгалитаризм в манерах и видимых маркерах, таких как стиль одежды, который характеризует молодежную культуру начиная с последних лет XX века. Сравнительные данные отсутствуют, однако можно допустить, что среди предыдущих поколений было гораздо меньше насилия с участием непрошеных гостей, поскольку такие проникновения (когда они вообще имели место) в гораздо большей степени представляли собой почтительные попытки скрытного растворения в толпе, а обнаружение непрошеного гостя приводило к унижению и легко реализуемому удалению нарушителя границ, а не к насильственным протестам с его стороны. Именно эгалитаризм, ощущение, что «я такой же хороший, как и все остальные», приводит к праведному гневу тех, кого не пускают[18].
Насилие как сопротивление окончанию разгула
В некоторых случаях насилие происходит не для того, чтобы добиться попадания в место, где происходит разгул, а из‑за отказа позволить разгулу завершиться. Вот описание одного из таких случаев:
Я был дома у своего друга, мы просто сидели и пили виски с ним и еще одним парнем. Когда этот чел завалился в гости, мы стали играть в кости на полдоллара. Примерно через час игры я почувствовал, что виски дал по голове, и решил, что мне лучше уйти. Я сказал им, что мне пора уходить, взял свои кости и положил их в карман. Тогда Х вскочил и спросил: «Зачем ты взял эти кости?» Я ответил: «Потому что мне хватит, я собираюсь отчаливать». Но он сказал: «Ты не можешь уйти сейчас, ты должен дать мне шанс отыграть часть моих денег». Я не мог понять, почему он так на меня наехал, ведь я выиграл не так уж много. Я сказал: «Эй, чувак, я устал кидать кости, мне теперь надо зайти кое-куда».
Потом он встал прямо передо мной и сказал: «Ты же еще не ушел, сукин сын». Я ответил: «Да и черт бы с ним, что не ушел; я же сказал, что мне надоело играть». Он уставился на меня глазами навыкате, как у сумасшедшего, и сказал: «Ты грязный, никчемный, сраный хренов говнюк». Я понял, что этот пьяный придурок не в своем уме, и мне стало страшно, потому что я знал, что у него есть пистолет и ему наплевать на то, что он делает. Я слышал, что какое-то время назад он убил одного чела.
Я сказал: «Чувак, может, ты оставишь меня на хрен в покое?» Но это только привело его в ярость. Он начал размахивать руками из стороны в сторону и называть меня гребаным ублюдком, а потом плюнул мне в лицо. Я тоже назвал его грязным ублюдком, и он меня толкнул. Я сообразил, что он больше не собирается тратить на меня время, и когда он полез в пальто, я подумал, что он достает эту свою штуку. Тогда я понял, что нужно действовать быстро, выхватил свой пистолет и застрелил этого проклятого безумного придурка, прежде чем он успел выстрелить в меня [Athens 1980: 30–31].
В еще одном примере из того же источника двое мужчин познакомились с третьим в баре, а после того как бар закрылся, он пригласил их к себе в квартиру, чтобы продолжить выпивать. Они купили несколько упаковок пива по шесть банок в каждой и поехали к нему на такси. После того как пиво закончилось, хозяин сообщил гостям, что пора уходить. Но гости были в ярости – отчасти потому, что им было не на чем уехать, а еще потому, что праздничное настроение резко сходило на нет.
