Абель — Фишер - Николай Долгополов

— Уверен, Толик и предположить не мог, что занимается с ним лучший специалист по радиоделу в советской разведке.

— И занимается, и еще снабжает разными радиодеталями. Он и к Толику, и к другим был требователен, как к себе. Заставлял всех, кому помогал, по многу раз переделывать работу, если она оказывалась смазанной. И так до тех пор, пока не достигалось нужное качество. За что бы ни брался, подходил к делу серьезно, изучал предмет досконально и учил этому других. Сердился, когда люди делали что-то тяп-ляп. Относился с уважением к тем, кто свою работу освоил досконально, и был готов поучиться у них, неважно, профессор это или рабочий. После американской тюрьмы чувствовал себя устало. И редкий раз у него не получилось: появилось неосуществимое желание заняться гравюрой. Уже и пластины для офортов получил в подарок от друга мамы Эли — был такой профессор Академии художеств из Ленинграда, Левин. Однако не вышло, здоровье было не то. Но чтобы сидел без дела — нет! На даче топил печи, выгребал уголь, канализацию очищал. Не считал себя всезнайкой, обожал постигать нечто новое. Научил Эвуню шелкографии, наверху устроил для этого мастерскую. И плотничать любил. Вы же были у нас на даче, и ту беседку он построил своими руками. А для Эвуни сооружал какие-то фонтанчики — прямо там, где сидели ее цветы, вода била, а фонтанчик маленький, симпатичный, с бассейном. У меня рос сынишка Андрюша, и по четыре-пять месяцев мы жили на даче. Дядя Вилли не особенно любил маленьких детей, даже не то что не любил, а относился к ним как-то равнодушно, не понимал он дошколят. Мне кажется, они его даже раздражали. Но дети подрастали, вылезали из коляски, и интереса, любви к ребятишкам у него сразу прибавлялось. Помню, мой Андрюша все пытался пускать кораблики, а они у него ломались. Смотрю, дядя Вилли пошел в сарай, серьезно взялся за инструмент и через несколько часов приносит сынишке кораблик: «Иди сюда, Андрей. Вот, дарю тебе корабль, но ты смотри, с ним аккуратно». Через 30 минут корабль был сломан, а дядя Вилли обижен. А еще он пристрастил меня к кроссвордам.

— На каком языке решал их?

— На любом — русском, английском — моментально. Во время обеда, смены блюд, не мог терять время. Всегда что-то читал, решал — и с какой скоростью! Но все замечал и подмечал. Помогал многим — советом, рекомендацией, чем только мог. Ему было безразлично, занимает человек какое-то положение, нет ли. К маме Эле ездила заниматься на дачу девочка-арфистка Ниночка. Ее мама готовила к музыкальной школе. Ниночка ее закончила, собиралась поступать в консерваторию. Но арфы у нее не было — слишком дорогой инструмент. Мама Эля привезла арфу на дачу, и эта девочка приезжала, занималась с мамой по два-три часа. Моталась туда-сюда. И тогда дядя Вилли предложил: не дело это так мотаться, собери, Нинуля, какие-то необходимые вещи, поживи у нас. Предложение было принято, и она у нас прожила все лето. И в консерваторию поступила. Конечно, ни о какой плате за уроки речи идти не могло. Ниночка потом играла в Свердловском театре оперы и балета. Жил тут на даче профессор, специалист по Индии — вместе они много времени проводили, даже сдружились. Такой был дядя Вилли человек. Вы не поверите, но я расскажу вам о Карлуше. В доме всегда было по две-три кошки, собачки разные. Он какую-то дворняжку нашел, так она только его признавала. Нет ни одного его письма, где бы в конце дядя Вилли не спрашивал, «как чувствуют себя “животы”» — животные, и всегда передавал им приветы. Из сочинского санатория «Приморье» в августе 1964-го пишет мне: «Бишку (собака) и Тайку (кот) погладьте. А Карлуше дайте лакомку».

— Кто такой Карлуша?

— Карлуша — это ворон. И птички, собачки и кошки отвечали дяде Вилли той же любовью. Карлушу принесли нам соседи со сломанным крылом, и мы всей семьей во главе с дядей Вилли птичку выходили. Ворон так его любил, что только дядя Вилли, возвращаясь с работы, заходил на нашу улицу и сворачивал в переулок, как Карлуша уже все чувствовал — подпрыгивал, каркал. Мы знали: папа идет домой. Иногда Карлуша садился к нему на плечо. Не хочу идиллий, но дядю Вилли все любили. Вся семья была славная. Как бы я без них справилась? Даже когда замуж вышла, помогали. Лежу в роддоме на проспекте Мира, и мама Эля мне письмо: «Скорей, доченька, выходи. Я уже кроватку приготовила». Какое-то одеяло шелковое сама настегала, все распашонки на руках шила, чтобы швы ему, маленькому, не врезались. Я боялась малыша купать, он так пищал. А мама Эля: «Ты что, боишься? Давай вот так…» Учила меня многому, помогала. Как и дядя Вилли — всем родственникам жены помогал, чем только мог.

— В каком году родился у вас сынишка?

— В 1959-м. Потом дядя Вилли приехал, и ему предложили улучшение жилищных условий, ведь в двухкомнатной квартирке благодаря моему Андрюше людей прибавилось. Хотели заменить эту на трехкомнатную. Все дома посовещались, и дядя Вилли, чуткий бессребреник, попросил: «Если вы можете, то нельзя ли мою старшую дочь отселить с ребенком в какую-нибудь небольшую однокомнатную?» Муж-то был прописан у родителей. И дали нам ордер на Вернадского. Если бы не дядя Вилли… Он не о себе просил, обо мне. И никогда не пользовался своим именем. Напрочь отсутствовало в нем это, как и коммерческие таланты. Всем делал только добро. Всем. Всю жизнь прожили душа в душу.

— Как вы думаете, такое отношение к людям, умение найти с ними общий язык, помочь — это не от профессии? Не от разведки?

— По-моему, это от души. Не уверена, что в разведке работают сплошные ангелы, точно нет. Просто некоторым дано, иным…

— Лидия Борисовна, остался ли кто-нибудь еще, кроме вас и сына Андрея, хорошо знавший Вильяма Генриховича? Понимаете, я встречал немало с ним друживших. Но почти все ушли…

— Да, время идет. Наверное, я — из самых последних. Муж мой тоже ушел в 68 лет. Еще маму Элю лечил очень приятный врач, напоминающий иногда Дон Жуана. Наша семья с Борисом Олеговичем Толокновым познакомилась, такой был веселый, одаренный, доктор чудесный и художник тоже. Часто он и его знакомая Лиля Михайловна, жена певца Бернеса, заезжали к нам на дачу. В основном все знакомые были от мамы Эли. Еще есть такая медсестра — Света. Негде ей оказалось жить, и мама Эля с дядей Вилли предложили нашу дачу. Она два года там прожила. И к нашей семье потом отношение трепетное. И сейчас медсестра Света жива. Когда дядя Вилли умирал в онкологической больнице, он кроме нас подпускал только ее…

Эпилог

— Лидия Борисовна, а вы знаете, как он умер?

— 8 октября 1971-го к Эвуне надень рождения приехали на дачу гости. Я тоже там была и даже не заметила, что с дядей Вилли происходит что-то плохое. Был он, как всегда, приветлив, на болезнь его ничто впрямую не указывало. Тут и собранность, и воля железная. Но вскоре ему стало плохо, положили в онкологическую больницу.