Дикое поле - Василий Веденеев

Третий день принес одни разочарования: и торговля не ладилась, и нужного человека опять не дождался. Прибегали молодые девки, шумели, все перемерили, но ничего не купили. Следом заявился пожилой пан, долго выспрашивал что почем, гладил сморщенной ладошкой вислые седые усы, сокрушенно вздыхал и тоже ничего не купил. Ближе к вечеру зашел статный моложавый господин в ладном кунтуше и с красивой саблей на боку. Сердце Павлина дрогнуло, но и здесь оказалось пусто: щеголь поинтересовался бусами, серьгами, кольцами, браслетами и приобрел мелкую безделушку для дамы сердца. На всякий случай Тархов показал ему саблю гонца, пистолеты и заветное зеркальце. Покупатель похвалил клинок, пощелкал курками пистолетов, спросил, сколько купец хочет за зеркало, но продать его Павлин не решился и ответил, что хранит эту вещь как память о покойном друге. Вот и все события.

Шагая к домику старушки, в котором он квартировал, стрелец мысленно подвел неутешительные итоги: из тех дней, которые он сам себе отвел на пребывание в Варшаве, миновало три. Осталось еще четыре. Пока все шло к тому, что придется возвращаться несолоно хлебавши.

Утром он вновь открыл торговлю и, пряча уныние, любезно улыбался паненкам, заглянувшим к нему после службы в костеле. Они долго выбирали «побрякушки», купили колечки и уже собирались уходить, как вдруг появились два шляхтича. Первый — молодой, румяный, с пышными пшеничными усами — тут же начал заигрывать с девицами. Второй — старше годами, с зеленоватыми насмешливыми глазами — заметил приятелю:

— Дорогой пан Войтик, прекрасные дамы любят не только ласковые слова, но и подарки, — и обратился к Павлину: — Нет ли у вас, уважаемый пан купец, чего-нибудь для подарка прелестной пани?

Стрелец достал из сундучка и выложил на прилавок оставшиеся украшения восточной работы.

— Я думаю, пан Казимир — сказал молодой шляхтич, — что ушки девушек лучше всего украсят серьги.

— Согласен, — засмеялся зеленоглазый и купил две пары дешевых сережек. Войтик пожелал самолично вдеть их в розовые ушки паненок, а пан Казимир небрежно поинтересовался:

— Что еще может предложить пан купец?

Павлин разложил товар, нахваливая работу мастеров, показывал игру камней, однако покупатель остался равнодушным. Не заинтересовали его ни сабля, ни пистолеты Терентия. Скользнув меланхоличным взглядом по зеркальцу, которое словно ненароком вытащил стрелец, пан Казимир кивнул на прощание и ушёл вместе с румяным Войтиком.

Тархов едва удержался, чтобы не плюнуть с досады: четвертый день он торчит на торге, а все напрасно! Но тут пришла новая покупательница, и ему пришлось на время забыть о мрачных мыслях. Как только она ушла, и мнимый купец остался наедине с товаром, уныние вновь вернулось, будто караулило за дверью, терпеливо дожидаясь своего часа…

Вечером, закрыв лавку, Павлин поплелся в предместье. Под мышкой он нес небольшой сундучок с самым дорогим товаром, который не решался оставить без присмотра. Зеркальце спрятал за пазухой, а за голенище сапога сунул кинжал: кто его знает, что может приключиться, — любителей поживиться за чужой счет везде хватает.

Путь его пролегал по тихим, малолюдным улочкам, поэтому Тархов сразу обратил внимание на поджарого, одетого в простое платье пана, державшего большую корзину, прикрытую белым полотном. Тот вышел из ворот невзрачного домика и направился навстречу стрельцу. Что-то в походке и фигуре этого человека показалось Павлину странно знакомым. Еще несколько шагов — и он ясно различил узкое загорелое лицо с длинными черными усами. Где он его видел, где?!

И тут как ударило: однажды ночью он провожал этого человека из дома Бухвостова до заставы! На прощанье Никита Авдеевич тихо сказал ему: «Смотри, Фрол, только из рук в руки!»

Стрелец загородил незнакомцу дорогу и вежливо сказал на польском:

— Добрый вечер пану! Сдается, мы знакомы?

— Добрый вечер, — поклонился ему черноусый. Ни один мускул не дрогнул на его лице, глаза смотрели спокойно и ласково. — Шановный пан ошибся, мы не знакомы.

— Фрол, — шепнул Павлин.

— Цо? — Легкая улыбка скользнула по губам черноусого. — Пусть шановный пан извинит, я очень тороплюсь. — Он ловко обошел огромного Тархова и направился своей дорогой.

Немного выждав, стрелец пошел за ним. Он был уверен, что не ошибся, может, Фрол тоже узнал его, но остерегся разговаривать на улице? Сейчас у Павлина вновь воскресла надежда разыскать того, кому предназначена тайная грамотка. Упустить черноусого было никак нельзя: наверно, не стоило его останавливать, но уж больно неожиданно он встретился.

Тем временем черноусый свернул в узкий переулочек, потом в другой, пролез в щель между прутьями ограды старого кладбища, запетлял среди могил и скрылся за углом костела — древнего, сложенного из фигурного темно-красного кирпича. Храм был уже закрыт, кладбище пустынно. Быстро темнело. Павлин прибавил шагу, боясь потерять в сгущающихся сумерках торопливо уходившего Фрола. С трудом протиснувшись в щель между прутьями ограды, стрелец почти бегом кинулся по тропинке к костелу, спотыкаясь о куски расколотых надгробий. Свернул за угол и…

— Хе-е!

Спас его сундучок с товаром. В самый последний момент он решил переложить его с правой руки на левую и держал перед животом. Еще доля секунды — и лежать бы Павлину на земле, заливаясь горячей кровью, и затуманенным болью взором видеть, как сизой массой выползают кишки из его распоротого брюха.

Острый, длинный нож Фрола угодил прямо в сундучок. Клинок хрустнул и сломался от сильного, точного удара. Противник хотел отпрыгнуть, но Павлин успел поймать его за руку и вывернуть ее. Бросив сундучок, он сграбастал черноусого, оторвал от земли и прижал спиной к своей груди.

Фрол забился в его ручищах, как раненая птица, пытаясь ударить затылком в лицо, лягнуть по ногам каблуками. В поджаром, мускулистом теле оказалась недюжинная мощь, и стрельцу стоило немалого труда заставить его притихнуть. Зажав так, что чуть не хрустнули кости, он загудел ему в ухо по-русски:

— Свой я! Свой! Вспомни, года два назад, ночью, тебя провожали в Москве до заставы. Я тот стрелец, который ехал с тобой! Ну? Никита Авдеевич на прощанье сказал: «Смотри, Фрол, только из рук в руки!»

— Чего тебе надо? — Фрол говорил на польском. — Кто ты такой? Я бедный человек, у меня нечего взять.

Для Тархова лучшим доказательством того, что он не ошибся, служила попытка Фрола убить преследователя. Наверное, он специально заманивал его сюда, чтобы потом спрятать тело в одной из могил. Кто додумается искать мертвого на кладбище? Это все одно что искать лист в лесу. И Павлин решился:

— Грамотку я привез, а кому отдать, не знаю. Гонца убили в корчме за Смоленском. Помоги, Фрол! Только гонец знал, как найти нужного человека, а я тут словно слепец.

— Какая грамотка? Какой гонец? — Фрол снова рванулся, и стрелец выпустил его. Морщась от боли в помятых ребрах, черноусый поднял свою корзину. Исподлобья поглядел на стрельца:

— Я не понимаю, о чем пан толкует.

— Твое право не верить, — вздохнул Павлин. — Скажи кому надо, что меня можно найти в лавке на торгу или в доме Комаровской, что недалеко от моста в предместье. Мое окно крайнее слева.

— Пан, наверно, сумасшедший, — перекрестившись на католический манер, пробормотал Фрол и начал пятиться, намереваясь юркнуть в кусты.

— Под тобой в ту ночь была чалая кобыла, — вспомнил Тархов, — а седло черкесское. На мне лазоревый стрелецкий кафтан, а конь вороной. У заставы я тебя хлопнул по плечу, а ты засмеялся: «Небось, подковы ломаешь?»

Ничего не ответив, черноусый метнулся в заросли и исчез. Послышался хруст сломанных веток, и все затихло. Стрелец еще раз вздохнул, подобрал обломки ножа, спрятал их в сундучок, взял его под мышку и поплелся в домик старухи вдовы, твердо решив дорогой, что пора убираться из Варшавы: шут с ним, с товаром, дело важнее, а рисковать больше нет смысла…

Поужинав, Павлин проведал коней, стоявших в старой конюшне на задах дома Комаровской, — именно из-за этого он здесь и остановился, чтобы кони были рядом, — поужинал, вычистил и проверил оружие, зарядил пистолеты и начал собирать вещи. Утром он сходит в лавку, возьмет оставшийся там товар, увяжет его в тюк и подастся на Смоленск. Надо честно признать, что задуманное им не сладилось, и лучше повиниться перед Никитой Авдеевичем за самонадеянность и отдать ему вещи погибшего Микулина. Пусть Бухвостов, не мешкая, шлет другого гонца. Если разрешит, Тархов поскачет вместе с ним.

В мыслях он постоянно возвращался к встрече с Фролом: нет слов, тот очень осторожен и, даже если узнал Павлина, не выдал себя ни вздохом, ни взглядом. Ошибки нет — это точно Фрол, но раз не признался, стало быть, на то свои причины: он тут тоже не кисель хлебает.

Услышав осторожный стук в окно, стрелец задул свечу и сдвинул прикрывавшую окно тряпку. Приник глазом к щели в ставнях, но за слюдяным окошком ничего не разобрать — на улице кромешная темень. Он приоткрыл раму и глухо спросил: