Туполев - Николай Бодрихин

«Андрей Николаевич Туполев запечатлелся в моей памяти одетым в потертый пиджак, из-под которого выглядывала простенькая косоворотка, в надвинутой на самые брови старой серой кепке, — писал, вспоминая планерные соревнования в Крыму, под Коктебелем, в сентябре 1924 года, известный полярный летчик и летчик-испытатель, Герой Советского Союза А. Н. Грацианский[72]. — Деловито расхаживал вокруг планера Черановского, по-видимому, заинтересовавшись формой крыльев, пропорциями этого летательного аппарата. Туполев вел обстоятельные беседы с авторами конструкций, помогал нам при запусках планеров».

«Андрей Николаевич Туполев — простой, веселый человек, любивший пошутить и поострить, — вспоминал Герой Советского Союза И. Т. Спирин[73], бывший флаг-штурманом первой в мире воздушной экспедиции на Северный полюс. — Он был прост со всеми, от моториста до летчика. Близко я познакомился с ним позднее, когда впервые на самолете его конструкции ушел в большой рекордный перелет.

Туполев сумел организовать очень мощное конструкторское бюро. Это бюро с самого начала пошло по пути создания самолетов металлической конструкции со свободнонесущим крылом.

Первой пробой сил начинающего коллектива был самолет АНТ-1. Это был свободнонесущий моноплан смешанной конструкции. А в 1924 году Туполевым был создан первый советский цельнометаллический трехместный пассажирский самолет — АНТ-2.

Мне с летчиком Филипповым довелось испытывать этот самолет».

Выдающийся советский летчик-испытатель, Герой Советского Союза, заслуженный летчик-испытатель СССР М. А. Нюхтиков, патриарх испытательной работы, облетавший за свою жизнь 270 самолетов (второй результат после Героя Советского Союза П. М. Стефановского — 316 типов), впервые поднявший в небо и проведший испытания таких машин, как Ту-2 и Ту-95/2, Ту-95М и Ту-119, буквально боготворил А. Н. Туполева: «Туполев умеет делать машины, которые не разрушаются в самой жестокой болтанке, он умеет делать крылья, которые не ломаются даже при запредельной, многократно просчитанной деформации». Со своей стороны он пользовался абсолютным доверием последнего и высочайшим уважением со стороны подавляющего большинства непростого коллектива туполевских летчиков-испытателей.

Герой Советского Союза, заслуженный летчик-испытатель СССР, член Союза писателей М. Л. Галлай, вспоминая об испытаниях Ту-4, писал в одной из своих книг:

«Только один человек, отделившись от этой группы, медленно шел по полю вперед, туда, где предположительно мы должны были оторваться от земли.

Это был Андрей Николаевич Туполев. Вот он дошел до нужного места и остановился — плотный, немного ссутулившийся, в низко нахлобученной на голову генеральской фуражке. Редко встречал я в своей жизни человека, столь мало заботящегося о том, какое впечатление он производит на окружающих. Может быть, в этом и заключалась одна из причин того, что впечатление он неизменно производил самое сильное.

…В самом конце пробега мы подкатываемся к стоящему по-прежнему в полном одиночестве Туполеву. Пока машина была в воздухе, он прошел в то место, где, по его мнению, мы должны были закончить послепосадочный пробег, если приземлимся точно в начале аэродрома. Так оно и получилось. Кажется, точно угадывать (по крайней мере все, что связано с авиацией) — специальность этого старика!

Недаром имеет столь широкое хождение множество легенд об этом его свойстве: и как Туполев, посмотрев однажды на самолет другого конструктора, на глаз, без всяких расчетов, определил, в каком месте конструкция „не держит“, — и действительно, самолет в этом самом месте сломался. И как в другой раз, перелистав объемистый том аэродинамических расчетов, в итоге которого выводилась ожидаемая величина максимальной скорости полета новой машины, Туполев — конечно, снова на глаз — назвал другую цифру, которая и подтвердилась, когда дело дошло до летных испытаний. И многое другое в подобном роде. Рассказывали, что каждый сотрудник туполевского конструкторского бюро, которому удавалось при обсуждении какого-нибудь технического вопроса в чем-то переспорить „главного“, немедленно получал премию, повышение в должности или иной знак поощрения».

Ф. Ф. Опадчий провел первый полет и испытания нескольких эпохальных машин, созданных в ОКБ Туполева и Мясищева, таких как Ту-16 и М-4. Он был удостоен звания Героя Советского Союза и в числе первых, за номером семь, звания заслуженного летчика-испытателя СССР. Вот один из эпизодов, запомнившихся ему по работе с Андреем Николаевичем, выпавшей на 1946–1953 годы, годы расцвета ОКБ, когда был создан Ту-16:

«У Туполева было какое-то особое чутье на то, что можно, а что нельзя. Он говорил:

— Ты мне расскажи так, как есть, не вздумай чего-нибудь приврать. Когда испытываешь самолет — иди ко мне и расскажи все, как было. Ни к кому больше. Ни с кем не общайся, никому не докладывай. Расскажешь мне, а потом иди на разбор.

Я спрашиваю:

— Почему?

— А потому, — отвечает, — что когда ты пойдешь на разбор, тебе начнут доказывать и у тебя начнет меняться первоначальное мнение. Нет меня — сел, запиши в полетный лист и потом приди с полетным листом.

И вот один раз после полета его не оказалось. Он был в министерстве. Провели разбор. Я не записал в полетный лист. Наутро вызывает меня в ОКБ. Приехали, зашли к нему.

— Давай полетный лист!

Я говорю:

— Андрей Николаевич, я не написал!

— Как не написал?! Ты, значит, не выполняешь указание конструктора! Ты что, не хочешь со мной работать?!

— Да нет, Андрей Николаевич, что вы!

— Я тебе давал указание? Давал! Ты почему не выполнил? Значит, это что, твоя халатность? Неаккуратность! Все… Вера Петровна!

Ну, та — тут как тут.

— Пишите! За невыполнение указа Главного конструктора по оформлению полетного листа летчику-испытателю такому-то, ведущему инженеру такому-то объявить строгий выговор и предупредить, что в дальнейшем буду принимать более строгие меры.

Вера Петровна отпечатала в трех экземплярах, принесла. Вот он посидел, посмотрел, почитал, потом говорит:

— Ну как, подписывать?

Я говорю:

— Андрей Николаевич, я не хозяин, вы хозяин

Он берет красный карандаш, ставит подпись: „А. Н. Туполев“.

— Ну ладно, вот тебе на память. Это для вас будет большим уроком, чем если бы я вас отругал.

Вот этот метод, который он мне привил, у меня так и остался на всю жизнь.

Я уже знал теперь: как сел после испытаний, если никого нет, напишу все в полетный лист, а потом уже все остальное… Его отношение к летчикам было исключительно хорошее, теплое. Он доверял мне почти во всех вопросах испытания, советовался, если надо».