Звезды смотрят вниз - Арчибальд Кронин

— Будет тебе хвастать, — промолвила она. — Меня не проведёшь.

— Но это правда, мама. Я самый настоящий подхалим. Я даже хуже, чем ты обо мне думаешь. Ты ещё увидишь меня в крахмальной сорочке, раньше чем махнёшь на меня рукой.

— Но уж я-то не стану её гладить для тебя, — возразила она, кривя губы. Стратегия Дэвида восторжествовала: он заставил мать улыбнуться.

Наступила пауза. Затем Дэвид, пользуясь хорошим настроением Марты, сказал с неожиданной серьёзностью:

— Не будь же ты всегда против того, что я делаю, мама. Я это делаю не напрасно.

— Я против тебя ничего не имею, — возразила она, все ещё наклоняясь над огнём, чтобы скрыть лицо. — Мне только не слишком по душе то, что ты делаешь, — вся эта работа в муниципальном совете и политика и всё такое… Эта национализация, о которой ты так хлопочешь, и тому подобные глупости… Мне все это совсем не нравится. Нет, нет, это не по мне, и в моём роду этим никто не занимался. Во времена моих предков и в моё время в копях всегда был хозяин и рабочие, и рассчитывать на что-либо иное — просто бред.

Наступило молчание. Несмотря на резкость её слов, Дэвид чувствовал, что она смягчилась, что она теперь лучше к нему относится. И под влиянием внезапного побуждения переменил разговор. Он воскликнул:

— Да, мама, ещё одно.

— Что такое? — спросила она подозрительно.

— Да насчёт Энни, мама. И маленького Сэмми. Замечательный мальчишка, и Энни о нём на редкость хорошо заботится. Я давно хотел поговорить с тобой об этом. Я хочу, чтобы ты забыла старую вражду, мама, и приняла их в дом. Я очень хочу, чтобы ты это сделала, мама.

— А с какой стати?

— Сэмми — твой внук, мама. Удивляюсь, как это тебя не трогает. Не то было бы, если бы ты его знала так, как я. И потом Энни — она одна из лучших женщин, каких я встречал. Старый Мэйсер уже не встаёт с постели, он ужасный ворчун, вечно кряхтит, стонет, а у Пэга на руднике теперь дела плохи, и они с трудом перебиваются. Но как Энни умеет поддерживать всю семью — это просто чудо!

— А мне что за дело до этого? — злобно сказала Марта и крепко сжала губы. Щедрые похвалы по адресу Энни задели её за живое. Дэвид вдруг понял это и спохватился, что сделал промах.

— Скажи на милость, какое мне до этого дело? — повторила она, повысив голос. — Что общего может быть у меня с этой шантрапой, с этими беспутными людьми?

— О, ничего, — сказал спокойно Дэвид и снова углубился в газету.

Через минуту, пока он читал, мать положила ему на тарелку новую порцию ветчины. Это была её манера доказывать то, что она считала своим беспристрастием и добротой. Дэвид нарочно не обратил на это внимания. Он находил поведение матери дико-безрассудным, но знал, что уговаривать её бесполезно. Уговаривать Марту всегда было бесполезно.

В три четверти девятого он сложил газету и встал из-за стола. Марта помогла ему надеть пальто.

— Ты вернёшься вовремя, несмотря на этот знаменитый ленч? — спросила она.

— Да.

Он улыбнулся ей на прощанье. Сердиться на Марту тоже не имело смысла.

Бодро шагал Дэвид по направлению к вокзалу. Утро было холодное, на дороге уже похрустывала ранняя изморозь. Несколько шахтёров, шедших с Террас в «Нептун», поздоровались с ним, — и Дэвид шутливо сказал себе, что вот пища для самомнения, если бы он был к нему склонен. Он видел, что становится в городе заметной фигурой да и не только в городе, а во всём районе, но принимал это без всякого тщеславия. Приветствие Стротера у школы на Нью-Бетель-стрит очень позабавило его: быстрый, полуиспуганный, почтительный взгляд, полный невольного восхищения. Стротер до смерти боялся Ремеджа, председателя попечительного совета школы. Он очень страдал от оскорблений и запугивания с его стороны, и все выступления Дэвида против Ремеджа восхищали и пугали Стротера и вызывали в нём сильное желание пожать Дэвиду руку. Это забавляло Дэвида: ведь в прежние времена Стротер с таким презрением взирал на него сверху вниз!

Пройдя полдороги по Фрихолд-стрит, он увидел ряд новых, наполовину ещё не достроенных домов для шахтёров, которые тянулись от Хедли-род. Издали видно было, как люди тащат кирпич, замешивают известковый раствор, строят, строят… Это радовало Дэвида. В этом был своего рода символ, было обещание победы! Ах, если бы можно сровнять с землёй дома Террас, со всеми их разбитыми каменными полами, лестницами без перил, кишевшими в стенах клопами и уборными на улице! Построить десять рядов новых жилищ, расположив их так (Дэвид усмехнулся при этой мысли), чтобы все они были видны из дома Ремеджа в Слус-Дин.

Он сел в поезд, рассеянный, забыл прочитать в дороге газету. В Тайнкасле он направился на Родд-стрит, все так же погружённый в свои мысли. На углу Родд-стрит на прилавке газетного киоска заголовок громко вопил: «Копи для шахтёров!» Это была рабочая газета. Другой возвещал: «Жена пэра верхом на пони на прогулке в Парк-Лэйне». Это была уже не рабочая газета. «Это интересно!» — с неожиданным воодушевлением подумал Дэвид и подумал, конечно, не о жене пэра.

Геддона в конторе не оказалось: Дэвид повесил пальто и шляпу, перекинулся несколькими словами со старым конторщиком Джеком Хезерингтоном и прошёл в следующую комнату.

Он работал все утро. В половине первого пришёл Геддон, явно в дурном настроении, ибо он, как всегда в этих случаях, был неразговорчив и груб.

— Вы были в Эджели, Том? — спросил Дэвид.

— Нет. — Геддон разбрасывал по столу бумаги, ища что-то, а когда нашёл, то оно, очевидно, оказалось уже ненужным.

— Что вы сделали с сегхильскими отчётами? — пролаял он минуту спустя.

— Занёс их в книгу и подшил к делу.

— На кой чёрт вы это сделали? — проворчал Геддон. — Вы из породы добросовестных дураков. — Он бегло посмотрел на Дэвида, затем отвёл глаза с смешанным выражением смущения и ласки.

Сдвинул шляпу на затылок и сердито плюнул по направлению к камину.

— Какие-нибудь неприятности, Том? — спросил Дэвид.

— Помалкивайте и идём, — отрезал Геддон. — Пора идти на этот поганый банкет. Я всё утро провёл с Нэджентом, и он сказал, что опаздывать нельзя. Джим Дэджен и само всемогущее божество Беббингтон также будут там.

Геддон молчал всё время, пока они шли по Грэйнджер-стрит к Северо-восточному отелю. Они пришли в отель слишком рано. Было только три четверти первого. Но они уселись за один из плетёных столиков в холле, и Геддон (для этого он, вероятно, и спешил сюда) выпил несколько рюмок, после чего, как будто, подобрел. Он поглядел на Дэвида с какой-то мрачной весёлостью:

— Собственно говоря, я чертовски доволен этим, — сказал он. — Только порядком придётся повоевать!

— Да о чём вы толкуете, объясните, ради бога?

— Ни о чём, мой милый… Эге, а вот и наша аристократия пожаловала!

Он встал, так как вошли Гарри Нэджент, Дэджен и Клемент Беббингтон. Дэвид, встав тоже, горячо пожал руку Гарри и был представлен Дэджену и Беббингтону. Дэджен потряс ему руку как старому знакомому, а Беббингтон поздоровался холодно и свысока. Геддон залпом допил своё виски. Дэджен предложил было всем выпить до завтрака, но Нэджент только покачал головой, и они прошли в ресторан.

Длинная, кремового цвета комната с окнами, выходившими с одной стороны на тихий Элдон-сквер, с другой — на шумный Северо-восточный вокзал, была уже почти полна, но их встретил старший официант и проводил к столику, почтительно поклонившись Беббингтону. Очевидно, он его узнал. Клемент Беббингтон в последнее время стал весьма заметной фигурой.

Высокий, одетый с не бросающейся в глаза элегантностью, этот человек с миной сдержанного превосходства, с бегающим взглядом, слащавой учтивостью и неприятной усмешкой, умел как-то привлекать к себе внимание, вызывать сенсацию. В нём чувствовалась известная закалка — следствие глодавшего его честолюбия, старательно скрываемого под маской скуки и безразличия. В сущности это был аристократ, продукт Винчестера и Оксфорда. В Лондоне он много бывал в обществе и каждое утро упражнялся в фехтовании у Бертрана. Что привело его в Рабочую партию — убеждения или честолюбие — оставалось тайной Беббингтона. На последних выборах он отвоевал у консерваторов их оплот — Чельвортский участок — и с блеском прошёл в парламент. Он ещё не состоял пока в Исполнительном комитете, но метил туда. Дэвид с первого взгляда почувствовал к нему антипатию.

Дэджен — тот был совсем в другом роде. Джим Дэджен, как и Нэджент, много лет состоял в Исполнительном комитете шахтёров. Низенький, тучный, благодушный, хороший рассказчик и исполнитель весёлых песенок. В течение почти двадцати пяти лет его единогласно избирали в парламент от Сегхилля. В своём участке он называл всех по именам. Очки в роговой оправе делали его похожим на старую сову, когда он, щурясь на лакея и показывая руками размер и толщину, заказывал большую отбивную и кружку пива.