Звезды смотрят вниз - Арчибальд Кронин

Он застонал.

— Это для меня тяжёлое испытание.

Проберт ещё нежнее погладил его по плечу.

— Рабочим надо указать их место, Артур, — сказал он. — Вы завтракали? Не позвонить ли, чтобы вам принесли кофе?

— Нет, благодарю, — пробормотал Артур, поникнув головой. — Мне надо ехать домой.

— Как здоровье вашего дорогого отца? — ласково осведомился Проберт. — Вам должно быть очень трудно управляться без него на руднике. Ну, ещё бы! Но, говорят, он поправляется с удивительной быстротой? Он мой самый старый товарищ в Объединении. Надеюсь, мы скоро увидим его там. Передайте ему от меня горячий привет!

— Благодарю. — С отрывистым кивком Артур двинулся к дверям.

— Так вы решительно не хотите кофе?

— Нет.

Артура жалила мысль, что старый лицемер смеётся над ним. Кое-как выбрался он из дома Проберта и вскочил в автомобиль. Медленно, медленно доехал до «Нептуна», вошёл к себе в кабинет и сел к столу. Опустив голову на руки, он со всех сторон обдумывал создавшееся положение. У него рудник на полном ходу, замечательно оборудованный и работающий с полной нагрузкой, благодаря выгодному контракту. Он готов платить своим рабочим так, как следует. Предложение Проберта насчёт заработной платы — просто издевательство. С замирающим сердцем Артур схватил карандаш и стал подсчитывать. Да. Если перевести это на прожиточный минимум, то выйдет, что Проберт снова установит довоенную заработную плату: меньше одного фунта в неделю. Тогда, например, рабочий у насоса будет получать шестнадцать шиллингов и девять пенсов в неделю, проработав пять смен. Шестнадцать шиллингов и девять пенсов — и на это кормить, семью, одеваться, платить за квартиру! Да нет, было бы безумием рассчитывать, что рабочие пойдут на это. Это не предложение, а просто вызов на дальнейшую борьбу. А он, Артур, прикован к Объединению шахтовладельцев. Порвать с ними и думать нечего, это означает финансовое самоубийство. Пришлось бы закрыть рудник, лишить людей работы, пожертвовать контрактом… Скрытая в этом мрачная ирония вызвала у него желание засмеяться.

В эту минуту в кабинет вошёл Армстронг. Артур с нервной стремительностью обратился к нему:

— Армстронг, я хочу, чтобы вы тотчас же поставили людей сверхурочно на выемку коксующегося угля. Выбирайте возможно больше и вывозите наверх, на площадку. Понимаете? Сколько можно! Примите все меры, пошлите туда всех людей.

— Слушаю, мистер Баррас, — отвечал Армстронг тоном крайнего изумления.

У Артура не хватало духу объяснить Армстронгу, в чём дело. Он сделал ещё несколько вычислений у себя в блокноте, потом швырнул на стол карандаш и уставился куда-то в пространство.

Было это 16 февраля.

А на следующий день состоялось собрание Объединения. После него всем окружным шахтовладельцам был разослан секретный циркуляр, осторожно предупреждавший о предстоящем локауте и требовавший, чтобы делались запасы угля. Получив этот конфиденциальный документ, Артур горько усмехнулся. Возможно ли за какие-нибудь шесть недель выполнить четырёхмесячную норму добычи!

24 марта вошёл в силу закон о прекращении государственного регулирования угольной промышленности. Артур предупредил своих рабочих о расторжении трудовых договоров с ними. И 31 марта, когда его обязательства перед фирмой «Моусон и Гоулен» были выполнены ещё только наполовину, работа на руднике прекратилась.

День был дождливый. После полудня, когда Артур стоял в конторе, уныло наблюдая, как последние вагонетки выходили из шахты под проливным дождём, дверь отворилась, и совершенно неожиданно вошёл Том Геддон. В этом безмолвном появлении Геддона было что-то почти зловещее.

Мрачный, грязный, он стоял, прислонясь спиной к закрытой двери, глядя в упор на Артура, и его массивные плечи слегка горбились, словно под бременем предстоящего локаута. Он промолвил:

— Мне надо сказать вам несколько слов. — Он сделал паузу. — Вы послали предупреждение всем, кто работает в этой шахте.

— Так что же? — с усилием ответил Артур. — Я сделал то, что делают все.

Геддон засмеялся — отрывисто, с горьким сарказмом.

— Вы на особом положении. Ваши копи самые сырые во всём районе, а вы намерены снизить плату своим десятникам по безопасности и рабочим насосного отделения.

Силясь сохранить самообладание, Артур сказал:

— Мне самому это слишком неприятно, чтобы спорить с вами, Геддон. Но вы знаете, что мои обязательства вынуждают меня снизить плату рабочим всех специальностей.

— Захотели второго затопления? — спросил Геддон, странно вибрируя голосом.

Стойкость Артура уже почти исчезла. Но он считал, что осуждать его не за что. Он не потерпит грубостей от Геддона. В приливе нервного возмущения, он сказал:

— Десятники по безопасности будут продолжать работу.

— Да неужели? — фыркнул Геддон. Он помолчал, затем проскрежетал, злобно подчёркивая слова:

— Попрошу вас запомнить, что они продолжают работу только по моему приказу. Если бы не я и не те, кто стоит за мной, то ваш проклятый рудник был бы затоплен в двадцать четыре часа. Понимаете — затоплен и разрушен! Шахтёры, которых вы пытаетесь довести до голодной смерти, продолжают работать у насосов для того, чтобы вы жирели на лёгком хлебе в своей проклятой гостиной! Вот вы над чем поразмыслите и поймите, чем это пахнет!

Неожиданно, резким движением, словно не доверяя больше своей выдержке, Геддон круто повернулся и вышел из комнаты, хлопнув дверью. Артур сел к столу. Сидел долго, пока сумерки не прокрались в контору и с рудника ушли все, кроме десятников по безопасности. Тогда только он поднялся и молча пошёл домой.

Локаут начался. Тянулся долгие, унылые недели. После того, как Артур обеспечил безопасность рудника, оставалось только стоять в стороне и наблюдать борьбу рабочих с призраком нужды. День за днём Артур с тяжёлым сердцем отмечал пределы, до которых доходила эта неравная борьба, — втянутые щеки у мужчин, женщин, даже у детей, уныние на всех лицах, улицы без смеха, без детских игр. Сердце его сжималось в холодной муке. Возможна ли такая жестокость человека к человеку? Сначала — война во имя всеобщего разоружения, ради великого и постоянного мира, ради наступления новой славной эры. А теперь это. Получай свои жалкие гроши, раб, и трудись в преисподней, в поту, в грязи, в опасности, да, бери их — или умирай с голоду. На Инкерманской Террасе умерла в родах женщина, и доктор Скотт, прижатый к стене следователем, употребил слово, которое в официальном протоколе было приведено в смягчённом виде: «смерть от недостаточного питания». Маргарин и хлеб; хлеб и маргарин; а иногда ни того, ни другого. Вот и расти крепкого сына во славу Империи!

Такие смутные мысли жгли мозг Артура. Он не мог, не хотел мириться с этим. К концу первого месяца он организовал в городе питательные пункты для раздачи супа, частную благотворительную помощь, для облегчения страшной нужды на Террасах. Его старания встречались не с благодарностью, а с ненавистью. И он не осуждал за это рабочих. Их озлобление было ему понятно. С острой болью Артур сознавал, что не умеет расположить в свою пользу общественное мнение, не обладает ни способностью производить выгодное впечатление, ни подкупающей наружностью. В «Нептуне» рабочие с самого начала не доверяли ему, а теперь у входа в открытый им питательный пункт были нацарапаны слова: «К чёрту святош!».

Стёртая со стены, эта (или какая-нибудь другая, ещё менее лестная) фраза ночью писалась заново мелом, и на следующее утро глаза Артура снова встречали её. Враждебнее других относилась к нему группа рабочих помоложе, предводительствуемая Джеком Риди и Ча Лимингом; в ней было много людей, братья и отцы которых погибли во время катастрофы в «Нептуне». И теперь, по непонятной Артуру причине, их ненависть перешла на него.

А жуткая комедия все длилась и длилась. Со странным отвращением прочёл Артур о том, что формируется «Защитный отряд», целая армия из восьмидесяти тысяч человек, в полном вооружении и обмундировании. «Защитный отряд!» От чего же он должен защищать?

В мае на предприятиях компании Объединённых угольных копей начались беспорядки, и в район были посланы войска. Появилось множество королевских воззваний, и мистер Проберт отбыл со всем семейством на заслуженный и в высшей степени приятный отдых в Борнмаус.

Артур же оставался в Слискэйле весь апрель, и май, и июнь. В июне начали приходить открытки, анонимные открытки с детски глупой, оскорбительной клеветой и даже непристойностями. Каждый день непременно приходила такая открытка, написанная расползающимися во все стороны буквами, как будто несформировавшимся ещё почерком, который Артур сперва считал нарочно изменённым. Вначале он не обращал внимания на эти открытки, но мало-помалу они начали причинять ему боль. Кто это с такой злобой преследует его? Он никак не мог догадаться. Но вот к концу месяца виновник был обнаружен, застигнут в тот момент, когда он передавал только что нацарапанную открытку одному из посыльных, приходивших в усадьбу. Это был Баррас.