Большая и маленькая Екатерины - Алио Константинович Адамиа

хорошо помню ее слова, мол, в новой школе я поработаю самое большее месяца два. Работать-то я очень хочу, да силы у меня уже не те. Письмо Шарангиа мама оставила себе, — если кто-нибудь его прочтет, а всякое может случиться, и слухи о его содержании дойдут до Табатадзе и Какубери, это не будет хорошо ни для Чапичадзе, ни для Шарангиа. С тех пор прошло полтора года, и вот теперь появился Шадиман Шарангиа. Калистратэ Табатадзе не принял всерьез просьбу Шарангиа о том, чтобы его назначили учителем пусть даже начальных классов в какую-нибудь школу, не внял его просьбе и Константинэ Какубери. Это Реваз Чапичадзе ходатайствовал за Шадимана, это Реваз уговорил Какубери назначить Шадимана директором школы. И вот бедный Шарангиа еще не приступил к работе, а его имя в деревне уже у каждого на языке. Конечно, мол, почти пять лет проработал директором «Перевала», приобрел имущество, денег у него куры не клюют. А теперь ему надоело работать в ресторане, и не просто надоело, но он вдруг посчитал постыдным, чтобы историк, литератор и философ работал в подобном месте… Задумав разбогатеть, он сбежал из школы в ресторан и хорошо нагрел там руки, а теперь ему, видите ли, захотелось слыть за честного человека. Вот он и купил место директора хемагальской школы. Почему он не захотел работать в итхвисской школе? Итхвисцы хорошо знают, что он за человек и чего от него можно ждать…

Шадиману Шарангиа не известно, что его письмо к Ревазу Чапичадзе хранится в архиве моей матери, что это письмо я читала уже не меньше трех раз, а то он по-другому бы встретил меня. Сейчас в школе дисциплина совсем расшатана, не только ученики, но и учителя пропускают занятия. Да вот взять хотя бы меня. Я уже пять месяцев не хожу в школу и все-таки числюсь учительницей. Ученики не только девятых и десятых, но и младших классов курят, ругаются… Да, в школе создалась нездоровая, тяжелая обстановка, и поэтому наша завтрашняя встреча и разговор… Я попыталась представить себе внешность Шарангиа. Коль скоро он уже двадцать лет работает в ресторанах и столовых, то наверное, сильно растолстел. Это же общая болезнь наших работников общественного питания. Лицо румяное, маленькие красные заплывшие глазки, крупные руки с короткими толстыми пальцами, закрученные кверху усы.

Таким нарисовала я себе портрет Шадимана Шарангиа. Может быть, на самом деле он совсем другой, но до завтрашнего дня он останется для меня именно таким, ничего не поделаешь.

А разговор наш будет происходить приблизительно так…

В школе только что начались занятия, но у директора нет первого урока, и он сидит в кабинете.

Когда я открою дверь, Шарангиа окинет меня внимательным взглядом.

— Вы дочь Екатерины?

— Да, — холодно скажу я и посмотрю ему в глаза.

— Здравствуйте, товарищ Хидашели, — отчеканит Шарангиа и опять оглядит меня с головы до ног.

— Здравствуйте, товарищ директор. — Нет, раз я знаю его имя, я скажу ему: — Здравствуйте, батоно Шадиман. — Я сделаю ударение на его имени и тоже смерю его взглядом.

— Садитесь, — Шадиман предложит мне кресло.

Я сяду и опущу голову, приготовившись слушать.

Пауза.

— Товарищ Екатерина! Если я не ошибаюсь, вы уже пять месяцев не ходите на работу. Как вы считаете, долго еще это может продолжаться? — с явным неудовольствием скажет Шадиман и достанет из ящика стола журнал.

— Это правда. Не надо проверять, — подтвержу я.

— И это называется, вы работаете, да? — ехидно скажет Шадиман и уберет журнал в ящик.

— Да, так…

— Ну, если это так, — перебьет меня Шарангиа, — то вся эта история как-то некрасиво выглядит. Вам это не кажется?

— Но мои уроки не пропускались…

— Я знаю, — опять прервет меня Шарангиа, — что вас на уроках заменяет Лия Гургенидзе. В ведомости расписываетесь вы, а зарплату, получает Лия. Вы думаете, что это только формальное нарушение закона? — удивленно спросит он.

Мне станет неловко, и я ничего не смогу ему ответить.

— Ну хорошо, допустим, мы закроем на это глаза, но как один учитель может преподавать родную литературу и язык в четырех классах? И в пятом, и в шестом, и в седьмом, и в восьмом? В это нельзя поверить! — убежденно скажет Шадиман. — Уверяю вас, что нельзя поверить!

— У Лии Гургенидзе большой опыт…

— Не сомневаюсь! — повысит голос Шарангиа. — Но каким бы способным и опытным педагог ни был, — с расстановкой произнесет Шарангиа, — а преподавать в пятом, шестом, седьмом и восьмом классах параллельно, да еще литературу и язык! Это из ряда вон выходящий случай, просто невероятный!

— Вы позвали меня для того, чтобы сказать мне это? — холодно скажу я и встану.

— Я хотел узнать, когда вы выйдете на работу.

— Я уже просила завуча освободить меня, но…

— И хорошо сделала калбатоно Кетэван, что не освободила, — прервет меня Шадиман. Он встанет и внимательно посмотрит на меня. — Я бы сделал то же самое. Но всему свое время, товарищ Екатерина. Нельзя, чтобы и дальше так продолжалось. Я прошу вас с завтрашнего дня вернуться в школу.

— Я оставлю вам заявление. Хотите подпишите его, хотите — дайте приказ о снятии меня с работы. А в школу вернуться я не могу.

— Почему? Мое назначение…

— Да дело не в этом, — теперь уже я прерву Шадимана. — У меня, уважаемый директор, такое горе, что с моим настроением заходить в класс просто нельзя!

Шадиман поймет мой упрек. Он сразу не найдется что мне ответить и задумчиво пройдется по кабинету.

«Я даже не спросил, как она живет после смерти матери, как она переносит свое одиночество, чем я могу помочь ей. Дочь первый раз пришла в школу, носящую имя ее матери, такая грустная, с таким печальным лицом, словно несчастье только случилось, а я сразу: вы уже, товарищ Хидашели, пятый месяц не ходите на работу, но в штате числитесь, в ведомости расписываетесь, а вашу зарплату получает Лия Гургенидзе. Я знаю, что ваши уроки не пропускались. Но их качество? Можно ли, чтобы в стольких классах преподавал один учитель, и притом родную литературу и язык? Невозможно, да, да, невозможно… Вы должны завтра же вернуться в школу…»

Но теперь уже поздно извиняться, вопрос должен решиться окончательно. Шарангиа подойдет ко мне ближе, стараясь заглянуть мне в глаза, но я отвернусь.

— Профессию решили менять? — немного испуганным голосом спросит он.

— Обязательно! — решительно скажу я.

Пауза.

— Что же делать? Библиотекарем работать пойдете?

— Нет!

— Ну, тогда что же вам предложить? — удивится Шадиман.

— Как что? У вас ведь есть магазин, столовая… — со злорадством скажу я