Врата Анубиса - Тим Пауэрс

Кеб свернул направо, по Олд-Бейли и на Флит-стрит, и остановился перед домом 32 – узким, симпатичного вида зданием с уютно горящими за занавесками огнями. Эшблес сошел, расплатился с возницей и, пока кеб с грохотом скрывался в ночи, глубоко вздохнул, огляделся по сторонам – заметив поднявшего на него глаза нищего мальчишку – и постучал в дверь.

Не прошло и нескольких секунд, как внутри лязгнул засов и дверь открыл мужчина с шевелюрой песочного цвета и со стаканом вина в руке; несмотря на пристойную стрижку и не менее пристойную одежду, на которые Эшблес истратил большую часть своих трех фунтов, мужчина нерешительно отступил при виде бронзовокожего великана.

– Э-э... да? – произнес он.

– Моя фамилия Эшблес. А вы – Джон Мерри?

– А? Да, да, заходите. Да, конечно, я Мерри. Вы меня несколько смутили – если и существует такое понятие, как типичный поэт, сэр, осмелюсь сказать, что вы ни капельки на него не похожи. Не угодно ли стаканчик портвейна?

– С удовольствием. – Эшблес ступил в прихожую и подождал, пока Мерри возился с засовом.

– Тут сегодня весь день крутился какой-то оборванец, – извиняющимся тоном объяснил Мерри. – Уже пытался проскользнуть внутрь. – Он выпрямился, отхлебнул из стакана и повел гостя в дом. – Сюда, прошу вас. Я рад, что вы смогли выбраться к нам – сегодня нам повезло заполучить в гости Сэмюэля Кольриджа.

Эшблес ухмыльнулся:

– Я знал, что он придет.

Джеки неуверенно шагнула вперед к вышедшему из кареты незнакомцу, но, прежде чем нашлась что сказать, тот постучал в дверь и представился этому сварливому Джону Мерри. Она отошла в тень, где прождала уже час.

Это точно тот человек, которого описывал ей Брендан Дойль, решила она. Значит, Мерри не блефовал, говоря в интервью этому писаке из «Таймс», что полагает, что загадочный новый поэт Вильям Эшблес ожидается в числе гостей на собрании в понедельник.

«И как мне переговорить с ним? – подумала она. – Я так много осталась должна бедному старому Брендану Дойлю – я просто обязана известить его друга о его смерти. Пожалуй, придется ждать, пока он не выйдет, и перехватить его, прежде чем он поймает кеб».

Джеки так и не удалось поспать с тех пор, как она убила Данди – и по совместительству Джо – Песью Морду – две ночи назад, и ее начали преследовать галлюцинации, словно сны ее, выступив из темноты, одновременно навалились на нее. Ей чудились тени, придвигающиеся к ней, но, оглянувшись, она видела лишь пустую улицу; ей слышался... нет, не звук и даже не эхо звука, а только легкое сотрясение воздуха от массивной железной двери, захлопнувшейся где-то на небесах. Собственно, стоял еще ранний вечер, но она не сомневалась, что через несколько часов ей покажется, будто давно уже пора наступить рассвету... а задолго до пяти утра она в панике решит, что никогда уже не увидит солнца.

Ей пришлось как-то навестить больницу Магдалины для безумных женщин – «Мэдлин», как звал ее уличный народ – и она предпочла бы покончить с собой, нежели оказаться там, если иного выбора нет.

Сегодня ей начинало казаться, что это именно так.

Все, чего ей хотелось, – это увидеть Эшблеса, передать ему вести о Дойле, а потом повторить нырок Великолепного: выплыть на середину Темзы и, выпустив из легких весь воздух, уйти на дно.

Ее пробрала дрожь – до нее дошло, что ее страхи подтверждаются: она никогда больше не увидит рассвета.

С точки зрения профессионального интереса, как Кольридж, так и Эшблес изрядно разочаровали Мерри. Когда издатель заглянул в угол, где уединились за беседой два поэта, и ухитрился сначала присоединиться к их разговору, а потом и сменить тему, перейдя к вопросу грядущих публикаций, оба выказали довольно вялый энтузиазм, что немало удивило Мерри, ведь, по его сведениям, Кольридж находился в весьма стесненных обстоятельствах, существуя в основном на средства друзей, а уж такой зеленый новичок, как Эшблес, и вовсе должен был бы радоваться любой возможности напечататься в солидном издании.

– Перевод гетевского «Фауста»? – с сомнением в голосе протянул Кольридж. Когда его отвлекли от темы, которую они с Эшблесом обсуждали, оживление исчезло с его лица, и оно снова казалось усталым и постаревшим. – Право, не знаю... Конечно, Гете – гений, переводить труды которого, и этот в особенности, большая честь. Все же мне кажется, моя собственная философия... скажем так, настолько разнится с его, что подобная попытка с моей стороны привела бы к компромиссу, который печально сказался бы на нас обоих. Я написал немало эссе...

– Да, – поспешно вмешался Мерри. – Полагаю, позже у нас еще будет возможность обсудить вопрос публикации ваших эссе. А что вы, мистер Эшблес, думаете о перспективах издания сборника ваших стихотворений?

– Ну... – замялся Эшблес. «Ничего не выйдет, Мерри, – беспомощно подумал он, – первая книга Эшблеса выйдет у Коуторна в мае. Уж извините...» – В данный момент «Двенадцать Часов» – это все, что я имею в наличии. Посмотрим, как пойдут дела с остальными.

Мерри натянуто улыбнулся:

– Ясно. Правда, когда вы созреете, у меня может не оказаться свободного места в плане. Надеюсь, джентльмены, вы меня простите? – И он вернулся к столу.

– Боюсь, это мне придется просить у вас прощения, – заявил Кольридж, отставляя почти нетронутый стакан портвейна и массируя себе лоб. – У меня начинает болеть голова, а в таком случае из меня неважный собеседник. Может, прогулка домой пешком поможет мне справиться с недугом.

– А почему не кеб? – поинтересовался Эшблес, провожая его к двери.

– О... я просто люблю прогуляться, – отвечал Кольридж, слегка покраснев, и Эшблес понял, что у того просто нет денег на экипаж.

– Тогда знаете, что я предлагаю? – как бы невзначай сказал Эшблес. – Я тоже не прочь улизнуть отсюда, но я не слишком люблю ходить пешком. В общем, я могу подбросить вас.

Кольридж просветлел, потом нахмурился.

– Но в какую сторону вы едете?

– О, – беззаботно махнул рукой Эшблес, – мне решительно все равно. Где вы остановились?

– Гостиница «Гудзон» на Ковент-Гарден. Если это вам не в тягость...

– Ни капельки. Я пойду принесу мистеру Мерри свои извинения, а потом захвачу плащи и шляпы.

Через несколько минут они уже выходили из дома, и Мерри сердито нахмурился на оборванца, все еще болтавшегося у соседнего парадного.

– Благодарю вас, мистер Эшблес, за заботу о нашем друге.

– Не за что... а вот и кеб. Эй, такси!

Возница не понял оклика, но жест рукой был ясен и без лишних слов. Он остановил свой экипаж перед ними, и Мерри, пожелав обоим спокойной ночи, закрыл дверь, лязгнув изнутри засовом.

Колеса кеба еще продолжали вращаться, когда послышался крик: «Мистер Эшблес! Подождите минутку!» – и к ним подбежал тот самый оборванец.