Дневник (1918-1919) - Евгений Харлампиевич Чикаленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уже светало, когда мы подъезжали к Фастову. На всякий случай у соседей на платформе расспросили мы о дороге из Фастова в Киев, если бы случилось идти пешком. Еще перед войной начали было строить колею от Фастова на юго-восток, в направлении, кажется, на Переяславль. Не зная, в каком состоянии было это строительство в настоящее время, я беспокоился, чтобы не сбиться нам ночью на нее, ночевать же нам в Фастове, по нашим расчетам, не приходилось, тем более, что погода была хорошая, — сухая, да еще и лунные ночи.
Железный бронепоезд на ходу страшно гудит и бренчит; еле слышно собеседника, когда он, видно, с трудом, даже крича, с тобой разговаривает. Несколько раз сквозь грохот поезда слышались мне какие-то более громкие, но далекие звуки. Будто где-то гремело. Оглядываясь по сторонам, ни туч больших, ни дальних молний не заметил. Только когда поезд наш внезапно встал у семафора, то покой наш был нарушен совсем близкими пушечными выстрелами.
В руках у «красных»
Пассажиров как помелом смело. Все внимание мое было сосредоточено на том, чтобы объяснить себе, в чем дело, что это может значить. Должен признаться, что мне было все время приятно чувствовать, что я и профессор спокойно рассуждали и советовались и не поддавались чувству, которое называется паникой.
Под гром орудийных выстрелов и стрекотание пулеметов мы решили все же идти своей дорогой дальше по колее на Киев. Будь что будет! Повезет — переберемся, а не повезет, то так же не хуже будет, если куда-то в сторону свернем и заблудимся ночью в незнакомой местности. Решив так, мы уже быстрым шагом, иногда подбегая, двинулись в направлении станции. Нигде ни души. Множество поездов на запасных путях. В одном поезде вагоны с раскрытыми настежь дверями, некоторые вагоны освещены электричеством, аж сияют: поезд Красного Креста. Несколько вагонов превращены в залы хирургических операций. В минуты абсолютной тишины слышно цоканье там каких-то машин или моторов, но ни одной живой души.
Быстро приближаемся к перрону вокзала. На перроне почти совсем темно, однако достаточно видно, чтобы можно было обойти или перепрыгнуть через вещи, лежащие на дороге. Перепрыгивая через какую-то темную кучу, я услышал стон. Сверкнула мысль: остановиться и помочь, но… что делать в незнакомой местности да еще и ночью?!
За перроном, на открытом пространстве, стало виднее. На фоне неба вырисовалась башня водокачки. В ту же минуту, как оказались мы на колее, слева, где-то достаточно близко, заклокотал пулемет. Где-то близко засвистели пули, и мы, как подстреленные, упали на землю.
Наконец стрельба закончилась. Срываемся на ноги и бежим к водокачке. В темноте наткнулись на какую-то живую кучу, из которой слышался истеричный, умоляющий голос. Просит кто-то не убивать, просит помиловать. Успокаиваем. Перепуганный средних лет рабочий, который приехал в Фастов за продуктами и попал в такие переделки. Мы ему объясняем, что и мы за тем же самым в этих окрестностях оказались, и уже втроем бежим дальше.
Прошло, может, полчаса. Дорожка, по которой мы шли, начала довольно круто спускаться в долину. Неожиданно из-за деревьев, которые купой стояли над тропой, прозвучали слова «Стой!». Мы остановились. К нам подошли несколько фигур, обступили нас со всех сторон и, приказав поднять руки вверх, стали обыскивать. Когда один слишком долго ощупывал мой боковой правый карман пиджака, попав на кожаный кошелек, какой-то голос, видимо, старшего, резко его подогнал: «Ты там долго не возись, оружие сразу ведь узнаешь». После этих слов стало мне как-то спокойнее на душе. Очевидно, имеем дело не с обычными грабителями, а с кем-то другим. Когда обыск закончился, повели нас сразу налево, в сторону от колеи. Наш спутник-рабочий захныкал и начал просить этих людей не убивать его, бедного рабочего и т.д. Голос старшего резко и пренебрежительно прекратил его вопли.
Вели нас долго. Начался по дороге разговор. Расспрашивали нас о том, не деникинские ли мы офицеры. Я и профессор рассказали все, что с нами было в этот день, отметив сразу, что третий из нас совсем нам незнакомый человек и он пристал к нам на вокзале. Из разговоров я себе совершенно ясно представил картину случившегося:
С юга Херсонщины, между нашей армией и Доброармией, двигалась вооруженная группа большевиков, спеша на соединение со своими отступавшими к северу и к востоку. Наши не препятствовали движению этой большевистской группы и только в некоторых местах отталкивали их на восток, на деникинцев. Кое-где образовался между нами и Доброармией коридор, по которому эта группа продвигалась на север. Здесь я и встретился с ней.
Нас завели в какой-то домик с крыльцом. Здесь находился штаб. Встретил нас вооруженный, среднего возраста человек с не очень интеллигентным выражением лица, но довольно симпатичный. Стоя посреди хаты, освещенной несколькими лампами, он довольно долго нас расспрашивал о том, кто мы, а еще дольше о том, что мы за этот день видели и какие деникинские части встречали.
Когда допрос закончился, нас повели дальше, как сказали, в ревком на суд. Почему на суд — кто его знает. Вели снова довольно долго и путано как-то. Наконец приблизились мы в долине, около какой-то речушки или пруда, к огромному лагерю. Были то вдоль дороги поставленные возы, полные разного лохмотья и людей, спящих на тех лохмотьях. Были там подушки, одеяла, сундуки, перины и много разных вещей домашнего обихода, а больше всего одежды. На возах спало много женщин. Кое-где между возами горели костры, и возле них возились женские и мужские фигуры. Пройдя через весь лагерь, мы подошли, наконец, к какой-то хате, в которой оказался политрук или политком. Он спал, очевидно, потому что не скоро вышел к нам из хаты. Старший из наших поводырей сразу подошел к нему и шепотом ему что-то сказал. Тот на него страшно разгневался:
— «Палкавой камандир просил арестованных не абижать». Подумаешь!… Да разве мы звери?.. Да разве меня нужно об этом предупреждать! Черт знает, откуда он это взял…
Успокоившись, начал с нами разговор. Это уже не был деловой допрос, а так
