Мир глазами Гарпа - Джон Ирвинг

— Значит, он мертв? — снова спросил Гарп.

— Да, мертв, ублюдок проклятый! Он тоже мертв.

— Ты одна, Роберта?

— Нет. — Роберта заплакала еще сильней. — Нас тут много. Мы все у тебя дома, Гарп. — Он легко мог представить себе всех этих плачущих женщин, собравшихся в доме Дженни Филдз, которой они теперь лишились.

— Она хотела, чтобы ее тело отдали в анатомичку, студентам, — сказал Гарп. — Ты меня слышишь, Роберта?

— Слышу, — сказала она. — Все это так ужасно!

— Но именно так она хотела, — повторил Гарп.

— Я знаю, — сказала Роберта. — Тебе нужно приехать домой.

— Да-да, мы немедленно выезжаем, — сказал Гарп.

— Мы совершенно не знаем, что делать! — жалобно всхлипнула Роберта.

— А что тут поделаешь? — сказал Гарп. — Теперь уж тут ничего не поделаешь, Роберта.

— Но должно же быть хоть что-нибудь! — воскликнула она. — Правда, она никогда не хотела, чтобы устраивали похороны и все такое…

— Естественно, нет, — сказал Гарп. — Она хотела, чтобы ее тело передали в медицинский институт. И ты, пожалуйста, всем этим распорядись, Роберта. Потому что мама хотела именно этого.

— Но должно же быть хоть что-нибудь! — рыдала Роберта. — Может, не церковное отпевание, но хоть что-то!

— Ничего не затевай и ни во что не лезь, пока я сам не приеду, — строго велел ей Гарп.

— Тут столько всяких разговоров! — сказала Роберта. — Люди хотят собраться, устроить поминки…

— Я — ее единственный сын, Роберта. Скажи им.

— Она, знаешь ли, для многих из нас значила очень много! — резко возразила Роберта.

Да, именно это ее и убило! — подумал Гарп, но вслух ничего не сказал.

— Я пыталась за ней присматривать, я глаз с нее не спускала! — плакала Роберта. — Я так просила ее не ходить на эту парковку!..

— Тут некого винить, Роберта, — мягко сказал Гарп.

— Но ты-то думаешь, что винить есть кого, Гарп, — возразила она, — ты всегда так думаешь!

— Пожалуйста, Роберта, прекрати! — сказал Гарп. — Ты же мой лучший друг!

— Потому я и скажу тебе, кого надо винить! — решительно заявила Роберта. — Мужчин, Гарп! Представителей твоего пола! Этих потенциальных убийц! Потому что если вы не можете трахать нас так, как вам это нравится, то стараетесь убить нас сотней самых различных способов!

— Только не я, Роберта! И, пожалуйста, прекрати! — сказал Гарп.

— Нет, и ты тоже, — прошептала Роберта. — Ни один мужчина не может быть женщине просто другом.

— Но я же твой друг, Роберта, верно? — сказал Гарп, и Роберта снова заплакала, тихо, без ярости, и этот звук был Гарпу столь же приятен, как стук дождевых капель по поверхности глубокого озера.

— Ох, как мне жаль! — прошептала Роберта. — Заметь я этого типа с винтовкой хоть на секундочку раньше, я бы успела заслонить ее. Наверняка бы успела, ты же знаешь.

— Знаю, Роберта. — И Гарп подумал: а что бы сделал я? Он, разумеется, любил свою мать и теперь испытывал боль утраты. Но был ли он так же предан Дженни Филдз, как ее последовательницы, представительницы одного с нею пола?

Он извинился перед хозяйкой пансиона за поздний звонок и сообщил ей, что его мать умерла; старушка молча перекрестилась; ввалившиеся щеки и беззубые десны красноречиво свидетельствовали, что этой женщине довелось пережить немало смертей.

Хелен плакала очень долго и совершенно не желала выпускать из рук маленькую тезку Дженни Филдз. Дункан и Гарп попытались купить американские газеты, но газеты из Америки попадали в Австрию в лучшем случае через день. А самые горячие новости можно было узнать только благодаря телевизору.

Гарп смотрел, как убили его мать, по телевизору своей квартирной хозяйки.

Сперва показали рыночную площадь в Нью-Гэмпшире; там происходила какая-то предвыборная чушь. Пейзаж отчасти напоминал приморский, и Гарп узнал это место — оно находилось всего в нескольких милях от Догз-Хэд-Харбор.

Старый губернатор по-прежнему был в фаворе у тех же тупых свиней. Его соперник — женщина, как показалось Гарпу, вполне образованная, немного идеалистка, но добрая и приятная, — похоже, с трудом сдерживает гнев по поводу всего того свинства, какое воплощал губернатор со своими приспешниками.

Парковка на площади, со всех сторон окруженной магазинами, была забита грузовыми фургонами. В грузовиках сидели мужчины в охотничьих куртках и кепках; они явно представляли сторонников нынешнего губернатора и противников «нью-йоркских разведенок».

Симпатичная женщина, оппонентка губернатора на выборах, тоже считалась «нью-йоркской разведенкой».

То, что она уже пятнадцать лет прожила в Нью-Гэмпшире и ее дети ходили в местную школу, явно не имело значения ни для нынешнего губернатора, ни для его сторонников, мужланов, что нахохлившись сидели в своих грузовиках на парковочной площадке.

Над толпой покачивались лозунги; отовсюду доносились насмешливые выкрики.

Явилась туда и местная футбольная команда — молодые ребята в форме стучали касками по цементной площадке. Один из сыновей женщины-кандидата входил в эту команду и привел своих парней, надеясь продемонстрировать всему Нью-Гемпширу, что голосовать на выборах за его мать в высшей степени мужественно.

Охотники, сидевшие в грузовиках, придерживались мнения, что голосовать за «разведенку» — значит голосовать за лесбиянок, социализм, разврат, Нью-Йорк и тому подобное. У Гарпа сложилось впечатление, что в Нью-Гэмпшире такого не терпят.

В общем, Гарп, Хелен, Дункан и малышка Дженни сидели в гостиной венского пансиона и собирались смотреть, как будет убита Дженни Филдз. Растерянная старушка хозяйка подала им кофе с маленькими печеньицами; только Дункан оказался способен хоть что-то проглотить.

Наконец подошел черед выступления Дженни Филдз. Она выступала, стоя в кузове одного из грузовиков. Роберта Малдун подняла ее в кузов и установила микрофон так, чтобы Дженни было удобно говорить. Гарпу мать показалась очень маленькой в кузове этого грузовика, особенно рядом с Робертой, но белый халат Дженни выделялся в этой толпе, и вся она была светлая, чистая.

«Я — Дженни Филдз», — сказала она, словно одновременно отвечая и на приветственные крики одних, и на презрительное улюлюканье других. Из грузовиков, где сидели охотники, послышались звуки охотничьих рогов. Полиция велела им отъехать подальше, они отъехали, потом снова вернулись и остановились неподалеку от того места, где стояли раньше. «Большинство присутствующих знает, кто я такая», — продолжала Дженни, и снова послышались приветственные крики и улюлюканье; снова охотники затрубили и стали нажимать на клаксоны своих грузовиков, и вдруг в этом невообразимом шуме грянул выстрел. Один-единственный. Точно подводя всему итог; точно последняя волна, разбившаяся о берег.

Никто не видел, откуда прозвучал этот выстрел. Роберта Малдун подхватила Дженни под руки. На белоснежный медицинский халат Дженни словно вдруг плеснули чем-то темным. Затем Роберта, подхватив Дженни на руки, спрыгнула с грузовика и, точно нож в масло, врезалась в толпу — так «крепкий орешек» некогда вел мяч к воротам противника для последнего, решающего удара. Толпа расступилась; Дженни было почти не видно в огромных ручищах Роберты. Появилась полицейская машина, двигавшаяся наперерез Роберте. Потом Роберта бережно протянула полицейским тело Дженни Филдз — неподвижный белый халат проплыл над толпой, полицейский принял его, а потом помог Роберте сесть в машину.

Машина, по словам комментатора, тут же умчалась в больницу, а оператора отвлекла начавшаяся перестрелка между теми, что сидели в грузовиках, и полицией. Позже, когда толпа разбежалась, на площади обнаружилось неподвижное тело мужчины в охотничьем костюме. Он лежал в темной луже, похожей на нефть. Еще чуть позже крупным планом показали то, что репортеры назвали «охотничьим ружьем».

С такими ружьями охотятся на оленей, однако было подчеркнуто, что официально сезон охоты на оленей еще не открыт.

В общем, за исключением того, что в данной телепередаче отсутствовали сцены с раздеванием и сексом, все с начала и до конца здорово смахивало на первосортную мыльную оперу.

Гарп поблагодарил хозяйку пансиона за то, что она позволила им посмотреть новости. Через два часа они были уже во Франкфурте, где пересели на самолет до Нью-Йорка. Подводной Жабы в самолете не было — даже Хелен, которая так боялась летать, не чувствовала ее присутствия. На некоторое время Жаба явно убралась от них подальше.

Единственное, что крутилось у Гарпа в голове, когда они летели над Атлантикой, это последние слова матери: «Большинство присутствующих знает, кто я такая». И в самолете Гарп словно пробовал на вкус, как бы эта строчка звучала в романе.