Собрание сочинений. Т.1. Фарт. Товарищ Анна - Антонина Коптяева

Два чума стояли у озера, на устье мелководной речонки, льющейся среди огромных валунов. Серая лайка, очень похожая на Тайона, но зверовато-настороженная к приезжим, без заискивания встретила хозяина. Толпа черноголовых ребятишек с тревожно-веселым любопытством уставилась на Валентину.

Но все уже привычное: и лайка, и ребятишки в своей меховой и ровдужной[21] одежде, и синие космы дыма, спадавшие с острых макушек чумов, — не поражало ее воображения.

В чуме под меховым одеялом металась в жару еще молодая женщина…

— Сколько дней хворает? — спросила Валентина, отшатнувшись от крика больной, которую едва успела затронуть.

— Четыре… пять дней.

Чуткая рука врача снова осторожно легла на твердый, как доска, живот, горячий и мокрый от пота.

«Или внематочная беременность, или прободной аппендицит, — решила Валентина, осматривая больную. — Да, аппендицит. Верная смерть: трогать нельзя, везти нельзя. Пять дней с прободением — это уже общее заражение крови. Ни один хирург ей теперь не поможет».

— Она умрет, — перевел Кирик предсказание Валентины, и охотник, хозяин юрты, сразу стал сутулым.

Горе охотника окончательно расстроило Валентину. Как она хотела, чтобы наперекор всему его жена, хрупкая и длиннокосая, снова наполнила чум материнской суетней.

— Она, наверное, умрет, — повторила Валентина с состраданием, точно хотела тоном голоса искупить жестокость своих слов. — Но я буду лечить ее, — добавила она, проникаясь смутной надеждой: не ошиблась ли в диагнозе? Может быть, здесь просто ушиб?

— Нет, — снова отвечал охотник на вопросы Кирика, — жена не падала на живот, она не поднимала ничего тяжелого, никто не ушибал ее.

«А может быть! — упрямо думала Валентина, глядя на восковое лицо, увлажненное испариной. — Мужчины многого не замечают».

Надо было как-то действовать, чтобы отвести душу себе и другим и облегчить хоть чем-нибудь страдания больной. Убого выглядело при скудном свете камелька лесное жилье, даже обмыть больную нельзя; зачем причинять ей излишние страдания — через день, много два она все равно умрет.

«А может быть!»

Открыв аптечку, Валентина достала нужные лекарства. Холод на голову и живот! Льда нет? Только к утру успеют сходить за льдом? Хорошо, пусть идут. Есть холодная вода. Давайте пока воду. Нельзя вымыть больную… так хотя бы прикрыть ее лучше, сменив взмокшее меховое одеяло.

Валентина разорвала и сметала на простыню собственное чистое, но измятое во вьюках белье, сама приготовила крепкий бульон.

«А может быть!..»

Было совсем поздно, когда она, тепло укутав больную, дрожавшую от озноба, добралась до постели, приготовленной для нее, закрылась зимней дохой хозяина и уснула тяжелым сном. Она не слышала, как забегали из другого чума дети, как выпроваживал их отец. Кирик сбежал к ним в большой чум и долго сидел там у огня, поднимая брови, потряхивая головой в мучительном раздумье, пока не свалился, тоже побежденный сном.

Среди ночи Валентина вдруг проснулась и приподнялась, глядя в полутьму широко открытыми глазами. Ей приснились какие-то бабы, нагие, безобразные, наглые, и она между ними, босая, в одной рубашке. Андрей, очень пьяный, жалкий, маленький, сморщенный, целовал ее всю и плакал. Сама она тоже была дряблая, сморщенная, и стыд сжигал ее, потрясающий стыд…

Сидя на постели, трогая свое теплое, нежно-округленное тело, Валентина не могла отделаться от ощущения этого стыда и ужаса. Потом она прислушалась к плеску дождя, еще усилившегося, сладко зевнула, собираясь снова прикорнуть в нагретом ею местечке, но, не закончив зевка, взглянула на постель больной и сразу вскочила.

Женщина лежала неподвижно, одеяло не шевелилось на ее груди, лицо в переменчивом свете костра было темное, как земля. Валентина, почти не дыша, присела около нее на корточки, потрогала ее тихонько. Она была жива, но пульс ее, частый, западающий, едва бился.

— Не умирай! — попросила Валентина и нежно погладила жесткие волосы женщины. — Не умирай! — страстно повторила она, опускаясь на колени возле ее изголовья. — Ты еще так долго сможешь жить! Почему я не приехала к тебе несколько дней назад? Все было бы хорошо. Не умирай, не надо умирать! — как заклятие твердила Валентина, бережно пряча под одеяло горячую, потную руку эвенки. — Господи! — прошептала она, тоскуя в страшной затерянности здесь, перед лицом смерти. — Такая ночь и глушь кругом… Так мало людей на этой дикой земле… А смерть отнимает мать у детей.

Слезы навернулись на глаза молодого врача. Вся гордость ее пропала, и она чувствовала себя слабой и бесконечно несчастной.

К утру больная снова заметалась, начала бредить. Хозяин чума и Кирик поставили на столик, похожий на низко опиленный табурет, чайную посуду, вареную оленину, лепешки, ягоды. Валентина не смогла есть: она заставила себя взять кусок, разжевала его, но гнетущая тоска клещами сдавливала ей горло.

— Как баба-то? Не померла? — спросил Кирик.

— Нет… жива пока.

— Помрет еще. — Кирик помолчал в раздумье, поднимая и сводя к переносью брови. — Разный хворь-то бывает. Не все, однако, лечить можно!

— Все можно лечить, пока не поздно, — сердито ответила Валентина. — Эта больная умрет потому, что некому было помочь ей вовремя. А женщин у вас мало, старятся рано. Матерей особенно беречь надо. — Валентина взглянула на удивленного Кирика, добавила с раздражением: — Ничего не понимает.

— Я все понимает, — обиженно возразил эвенк. — Ты правду говоришь: баб у нас мало. У якутов баб мало… Да разве можно уберечь! Микола-матушка! Помирает все равно — мужик или баба. — Кирик помолчал, разрывая зубами белое сухожилие — ленок. Как теперь поедем? Обратно нельзя: оленей кончим. Мох-то сгорел. Плыть будем, что ли? Ниже, вот он говорит, камень много. Тогда олень поедем. Там база есть. На главный берег придем, там лодка с окошками, дым большой.

— Пароход?

— Угу, — произнес Кирик, не в силах сказать другое потому, что рот у него был забит едой.

— Далеко мы заехали! — печально удивилась Валентина.

— Еще дальше заедем, — пробормотал охотник, но, заметив испуг на лице Валентины, пояснил: — Речка-то вниз пойдет. Больно круто поворачивает.

Лес кончился. Впереди светлела широкая порубка по косогору, уютный угол, образованный течением реки и впадавшего в нее ручья. За неровно опиленными пнями стоял на берегу чудесный дом. Настоящий бревенчатый дом, рубленный в лапу. Из трубы медлительно, неохотно расставаясь с крышей, шел сизый дымок. Тут же, на берегу, на устье ручья, стоял склад-амбар, а поодаль — баня. Дверь амбара была широко открыта, в темноте смутно виднелись нагроможденные до потолка ящики и мешки с мукой. Двое в брезентовых плащах хлопотали у порога, чем-то звякали, громко переговаривались. Они не сразу услышали чавкающие шаги оленей: косой дождь частил над просекой, над мокрыми крышами построек, наполняя окрестность звучным шорохом.

— База это, — сказал Кирик Валентине с самым равнодушным видом, точно они на каждом шагу встречали такие базы.

Валентина промолчала: вид настоящего жилья растрогал ее, захотелось поскорее взбежать по ступеням крыльца, распахнуть деревянную на железных петлях дверь…

— Вот башмаки так башмаки! — по-русски произнес в амбаре мужской голос. — Под этаким башмаком любой валун треснет.

Саенко с тем же чувством оживленного интереса повернула голову.

— У себя в мастерской изготовили, — негромко ответил другой таежник.

От этого негромкого голоса у Валентины до онемения похолодели кисти рук: она сразу угадала:

Андрей! Он стоял тоже спиной к двери, неестественно широкий в своем дождевике.

Она спрыгнула с седла и пошла к распахнутому зеву амбара неровной от усталости и волнения походкой.

Андрей обернулся на звуки шагов, возникшие в шорохе дождевых капель.

— Вы! Как это вы?!. — Он не улыбнулся ей, не поздоровался, не сделал далее шага навстречу.

«Вот он какой… странный…» — думала Валентина, подходя к нему. Губы ее, полуоткрытые от удушья, мелко дрожали.

Второй разведчик тоже перестал рыться в груде железа, сваленного на полу, и стоял, удивленно глядя на неожиданную гостью.

«Уж лучше бы не встречаться!» — подумала она и от досады на самое себя спросила почти спокойно:

— Здесь ваша база?

— Да, здесь наша база, — подтвердил Андрей и неопределенно развел руками, в которых держал два косозубчатых кольца.

— Что это у вас? — продолжала Валентина с тем только, чтобы не молчать.

— Где? Ах, это!.. Башмаки для буров, — пояснил геолог. — Вы видели когда-нибудь работу буровой разведки?

— Нет, не видела, — сказала Валентина звенящим голосом. — Я не видела работу разведки… Мы очень промокли. Где бы нам тут переодеться и согреться?