Недра России. Власть, нефть и культура после социализма - Дуглас Роджерс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сам Иванов к этому времени уже много лет занимался тем, что пытался превратить старый поселок – ныне село Кын в районе города Лысьвы – в новый туристический кластер. В 2010 году он помог Кыну завоевать звание «Центра культуры Пермского края» и в том же году открыл туристическую программу «Кын-реалити», объединившую уроки истории Кына как образцового уральского заводского поселения с рафтингом на реке Чусовой летом и экскурсиями на снегоходах зимой. В своих спорах с администрацией Пермского края Иванов часто говорил о Кыне как об альтернативной модели регионального культурного развития для туризма, которая принесет пользу региону, а не федеральному центру и одновременно обеспечит ощутимые инфраструктурные выгоды – прежде всего новую дорогу между Пермью и Екатеринбургом, чтобы справиться с возросшим туристическим потоком.
Нефть Иванова
Добыча и переработка нефти занимает в концептуализации Урала Ивановым второстепенное место: среди множества субстанций, исходящих из недр, о которых идет речь в «Уральской матрице» и в телевизионной версии «Хребта России», нефть напрямую не упоминается – не говорится там ни о ее открытии в XX веке, ни о ее актуальном значении. В книжной версии «Хребта России» только одна страница посвящена нефтедобыче, и она повествует о Республике Башкирия, расположенной в Волго-Уральском нефтегазоносном бассейне южнее Пермского края. На самом деле не совсем ясно, вписывается ли нефть в модель «горнозаводской цивилизации», которую отстаивает Иванов. На указанной странице нефть упоминается лишь в контексте более широкой динамики «уральской матрицы» следующим образом: отмечается, что в Башкирии нефть стала тем ресурсом, благодаря которому в 1990-е годы было выдвинуто предложение о суверенном Башкортостане.
Однако поразительно, что нефть выступает у него и в другой ипостаси – она циркулирует по Уралу и «уральской матрице» как собственно нефть, а не как деньги. В начале телевизионной версии «Хребта России», завершая обсуждение торговых путей XVI века, в те времена придававших Уралу значение места встречи, Парфенов и Иванов обмениваются мнениями:
Парфенов: То есть получается, что шкурка соболя – это наш баррель шестнадцатого века?
Иванов: Получается, что так. Натуральных валют в ту эпоху было всего четыре.
Парфенов: Это, значит, русский мех, золото Америки…
Иванов:…китайский шелк и индийские специи. То есть пушнина – это нефть шестнадцатого века.
Иллюстрация на экране в этот момент так же важна, как и диалог. Это красочный рисунок тушью московского художника Ильи Викторова, регулярного соавтора Парфенова, на котором русские торговцы гордо позируют рядом с деревянной бочкой, наполненной собольими шкурками. Над парой купцов и их бочонком печатными буквами написано слово «мех», а на золотом баннере внизу стилизованными буквами и орнаментом выведены слова «нефть шестнадцатого века».
В более позднем эпизоде этого фильма используется аналогичная стратегия. При обсуждении чугунолитейных заводов имперской эпохи, когда, как утверждает Иванов, Урал стал доменной печью мировой цивилизации, в фильме описывается сложная система, по которой пушки и другие изделия, произведенные на заводах Строгановых и Демидовых, добирались до остальной России. Зимой железные изделия складывали в доках вдоль реки Чусовой, ожидая весенней оттепели, когда их погрузят на деревянные баржи. После того как лед сходил с реки, а весеннее таяние поднимало уровень воды, в реку спускалась вода из системы искусственных прудов, устроенной вблизи фабричных городов в тщательно организованной последовательности. Сочетание таяния снега и высвобождения воды из прудов приводило к сильному наводнению, которое способствовало тому, что десятки тяжело нагруженных барж скатывались по реке Чусовой в Центральную Россию.
Парфенов объясняет зрителю эту систему по аналогии с циркуляцией нефти в наши дни: «Если завод можно сравнить с нефтяной скважиной, то река Чусовая будет трубопроводом, а пристань – вентилем. Кто сидит на трубе и крутит вентиль, тот владеет всем». Визуальное сопровождение этого комментария – еще один рисунок тушью Викторова, на котором изображена река Чусовая, змеящаяся по Пермскому краю. Однако река заключена в трубопровод (см. иллюстрацию 14). На переднем плане верхняя половина трубопровода оказывается срезана, открывая баржи, нагруженные железными изделиями, которые проходят через большой клапан с массивным вентилем на нем. За клапаном сидит какой-то представитель русской знати – в богатом меховом одеянии, сапогах и шляпе, ростом с Гулливера по сравнению с баржами и людьми, – и медленно крутит колесо, а баржи проплывают мимо, направляясь на запад, в Москву. Снова русская знать старого Пермского края выступает в образе нефтяных магнатов.
Илл. 14. «Трубопровод». Иллюстрация Ильи Викторова к четырехсерийному документальному фильму «Хребет России» (автор идеи фильма – Алексей Иванов, режиссер – Леонид Парфенов, продюсер – Юлия Зайцева, студия «Намедни», 2009). Изображение предоставлено Алексеем Ивановым, Юлией Зайцевой и Ильей Викторовым
В этих образах нефти в телевизионной версии «Хребта России» для Иванова важны две вещи. Во-первых, обмен и обращение нефти – это исходная ситуация, по аналогии с которой другие аспекты истории (торговля мехом или перевозка баржами) удобнее всего объяснить широкой телевизионной аудитории. Мех – это нефть XVI века. Транспортировка на барже по реке – это нефтепровод строгановской эпохи. Я полагаю, что едва ли можно найти лучшую демонстрацию того, как образы и термины российского нефтяного комплекса проникли в повседневный дискурс об истории и культуре. Во-вторых, перекачиваемая нефть представлена не как абстрактные оборотные деньги, а как
