Проклятие Ирода Великого - Владимир Меженков

Ирод усилием воли отогнал от себя все эти мысли и стал просто смотреть на разворачивающуюся перед ним сцену торжественного провозглашения Марцелла сыном Августа, как позже стал просто наблюдать за его женитьбой на превратившейся из голенастого подростка в статную девушку Юлии. И невдомек ему было, что первая мысль о скорой кончине Марцелла, мелькнувшая в его мозгу при взгляде на юношу, старавшегося выглядеть старше своего возраста, окажется пророческой.

Муж Октавии, Гай Клавдий Марцелл, от которого она в четырнадцать лет родила своего первенца, действительно умер рано, оставив свою жену в шестнадцать лет вдовой. Но и их сын Марк Клавдий Марцелл, женившись на дочери Августа, уйдет из жизни, когда ему исполнится всего девятнадцать лет. С его смертью оборвется знаменитый род, давший Риму не одного славного мужа, и единственной памятью о нем станут не дети, которых Юлия не успела родить от него, а Театр Марцелла, воздвигнутый от его имени Августом на берегу Тибра у подножия Капитолийского холма спустя двенадцать лет после кончины приемного сына и зятя.

Причудливо складываются судьбы сильных мира сего, которые наивно полагают, что определяют, кому править после их смерти, а кому нет, тогда как это решает за них Предвечный! Октавия, рано овдовевшая и оставшаяся с маленьким сыном на руках, по настоянию своего брата вышла замуж за его тогдашнего союзника и товарища по триумвирату Антония, от которого родила двух прелестных дочерей – Антонию Старшую и красавицу Антонию Младшую. Антония Старшая, повзрослев, выйдет замуж за Домиция Агенобарба, родив ему сына, названного так же, как и его отец, а уже этот сын женится на «самой неприятной женщине империи», как назовут ее древние авторы, Агриппине Младшей, которая родит будущего императора Нерона, снискавшего недобрую славу как среди своих современников, так и потомков. А ведь и император Клавдий, женясь на Агриппине Младшей и усыновляя ее сына, полагал, что Нерон станет достойным его преемником на посту императора Римской державы.

Впрочем, еще до того, как на трон Римской империи взойдут Клавдий и сменивший его Нерон, императорами мировой державы станут поочередно нелюбимый Августом Тиберий, а после смерти Тиберия и вовсе ненормальный Калигула, сын племянника Тиберия Германика, которого только-только принявший титул императора вначале усыновил, а затем, завидуя его воинской славе и опасаясь, что тот может свергнуть его с престола, приказал отравить.

Да, причудливо складываются судьбы сильных мира сего. Вторая дочь сестры Августа Октавии, рожденная ею от Антония и названная Антонией Младшей, станет по настоянию Августа женой его пасынка, младшего сына Ливии Друза, получившего позже прозвище Старшего. Август явно благоволил этому второму пасынку, родившемуся всего через три месяца после того, как Ливия развелась с Тиберием Клавдием Нероном и стала его, Августа, женой. От брака Друза Старшего и Антонии Младшей родился всенародно любимый Германик, который, женившись на Агриппине, стал отцом Калигулы. Между тем Агриппина эта была не кто иной, как дочерью Августа Юлии и его ближайшего сподвижника и друга Ирода Агриппы, который, когда Август устроил этот брак, был старше своей жены на двадцать четыре года (Август и Агриппа были ровесниками и оба младше Ирода на десять лет). Юлия, уже в раннем возрасте стремившаяся нравиться всем мужчинам подряд, не делая исключения даже для собственного отца, родила Агриппе пятерых детей – сыновей Гая Цезаря, Луция Цезаря и Агриппу Постума и дочерей Юлию и Агриппину, будущую жену Германика и мать Калигулы (упомянутая Агриппина была не единственная дочь у Марка Агриппы: от первого брака у него была еще одна дочь, тоже Агриппина, на которой женился Тиберий вскоре после свадьбы своей ровесницы Юлии и Марцелла.) Обоих внуков-цезарей Август также усыновил в надежде оставить империю одному из них (к Агриппе Постуму он испытывал недоверие), но Предвечный снова разрушил его планы, – и Гай, и Луций умерли довольно рано.

В случае с Юлией природа взяла свое: из стремления просто нравиться всем мужчинам она, едва став женой Марцелла, тут же стала изменять ему. Ее первой неудачной попыткой соблазна стал Тиберий, с которым она росла в одном доме, а после смерти Марцелла Юлия пустилась во все тяжкие, превратившись в распутную девку. И второму ее мужу Агриппе, и в еще большей степени Августу поведение Юлии доставляло массу огорчений. Когда одна из товарок Юлии, вольноотпущенница Феба, устав от бесконечного распутства, в которое вовлекала ее Юлия, повесилась, Август с горечью произнес: «Лучше мне было бы быть отцом Фебы». Вскоре после самоубийства Фебы скончался и Агриппа, уставший от нескончаемых измен жены. Август предпринял последнюю попытку образумить свою порочную дочь и выдал ее в третий раз замуж – на этот раз за нелюбимого своего пасынка Тиберия, принудив того развестись со своей женой Агриппиной. Тут в дело вмешалась Ливия: узнав о намерении мужа устроить судьбу своей дочери за счет ее старшего сына, она настояла, чтобы Август прежде усыновил Тиберия, как усыновил он Марцелла, выдавая за него замуж Юлию. Август вынужден был внять требованию жены, сделав таким образом Тиберия своим преемником. Об этом эпизоде в биографии Тиберия и Агриппины Светоний напишет: «Хотя они жили в согласии, хотя она родила ему сына Друза и была беременна во второй раз, ему было велено дать ей развод и немедленно вступить в брак с Юлией, дочерью Августа. Для него это было безмерной душевной мукой: к Агриппине он питал глубокую сердечную привязанность, Юлия же своим нравом была ему противна – он помнил, что еще при первом муже она искала близости с ним, и об этом даже говорили повсюду. Об Агриппине он тосковал и после развода; и когда один только раз случилось ему ее встретить, он проводил ее таким взглядом, долгим и полным слез, что были приняты меры, чтобы она больше никогда не попадалась ему на глаза. С Юлией он поначалу жил в ладу и отвечал ей любовью, но потом стал все больше от нее отстраняться; а после того, как не стало сына, который был залогом их союза, он даже спал отдельно».

Бесконечные фортели дочери, начавшей к тому же спиваться, а затем и тезки-внучки, недалеко ушедшей от матери, надоели Августу и он круто обошелся с ними обеими, сослав их на отдаленный остров. Тот же Светоний напишет: «Сосланной Юлии он запретил давать вино и предоставлять малейшие удобства; он не подпускал к ней ни раба, ни свободного без своего ведома и всегда в точности узнавал, какого тот возраста, роста, вида, и даже какие у него телесные приметы или шрамы. Только пять лет спустя он перевел ее с острова на материк и немного смягчил условия ссылки; но о том, чтобы совсем ее простить, бесполезно было его умолять».

Впрочем, мы забежали слишком далеко вперед. Вернемся к рассказу об Ироде и его сыновьях Александре и Аристовуле, которых он нашел в Риме не только повзрослевшими, но вполне образованными. Тотчас по окончании церемонии усыновления Августом Марцелла и его свадьбы с Юлией, Ирод с сыновьями вернулся в Иудею.

Поспешность, с какой Ирод отплыл из Италии, объяснялась неприятной новостью, которую он узнал о своих сыновьях и на которую поначалу списал неудовольствие, с каким они встретили его в Риме. Доброхоты из числа местных евреев, явившихся к нему, чтобы засвидетельствовать свое почтение, сообщили, что оба его сына не только изучали вдали от родины различные науки, но и предавались недостойному иудеев разврату: младший, Аристовул, стал сторонником конкубината [387], а старший, Аристовул, и вовсе впал в смертный грех, сожительствуя с мужчинами.

От самой Кесарии, в одном из дворцов которой после утомительной морской поездки Ирод переночевал с сыновьями, и до самого Иерусалима юношей приветствовали толпы восторженных евреев. Казалось, теперь не Ирода, а Александра и Аристовула они хотели видеть своими царями, и воздавали им поистине царские почести. И юноши действительно выглядели по-царски: оба красивые, статные, облаченные в одежды из китайского шелка, расшитые золотыми и серебряными нитями, они, стоя на колеснице, радушно отвечали на приветствия несметных толп народа. На Ирода, ехавшего, по своему обыкновению, верхом, никто не обращал внимания, как если бы он был уже не царем, а одним из множества членов свиты и охраны, сопровождавшей царевичей. Ироду это было только на руку: он внимательно всматривался в людские массы, стараясь разглядеть среди них незнакомца с длинными шелковистыми волосами и большими темными глазами, одетого в белоснежный хитон. Однако все его старания оказались тщетными, – того, кого он мысленно прозвал Машиахом, или Мессией, нигде не было видно.

Восторг простонародья, когда Ирод с сыновьями вступил в Иерусалим, достиг своего апогея. Людское море смело охрану и свиту, прорвалось к колеснице и, высоко подняв царевичей, на руках отнесло их во дворец. Александр и Аристовул уже давно скрылись за высокими резными дверьми парадного входа, а море все еще волновалось, ликуя по поводу возвращения на родину молодых красавцев, наследников столь любимой всеми царицы Мариамны.