Проклятие Ирода Великого - Владимир Меженков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь нас лишают этих преимуществ, насильно отнимая у нас деньги, собранные нами с богоугодной целью, и, таким образом открыто кощунствуя, назначают нам принудительные работы, заставляют нас в праздники являться в судилища и на работы, и все это не на основании заранее заключенного договора, но чтобы поглумиться над нашей хорошо всем известной религиозностью и для того, чтобы выразить нам свою ни на чем не основанную и беспредельную ненависть. Впрочем, ваше распространившееся по всей земле владычество одно в состоянии поддерживать в одинаковой мере добрые стремления, как и сдерживать всякое недоброжелательство, высказываемое одними против других.
Поэтому, могущественный Агриппа, мы теперь просим о том, чтобы не подвергаться обидам и глумлениям, чтобы не быть стесненными в наших обычаях, чтобы не лишаться нашего преимущества и не подвергаться насилиям со стороны тех, кого мы сами ни в чем не стесняем.
Все эти требования наши не только справедливы, но уже раньше были признаны с вашей стороны вполне законными. Мы могли бы сослаться на целый ряд сенатских постановлений и на таблицы, помещенные на Капитолии, относительно наших привилегий, которые наглядно показали бы, что они дарованы нам вами за испытанную верность нашу, и которые имели бы все-таки законную силу, даже если бы мы их вовсе не заслужили своим к вам отношением. Охраняя права не только наши, но вообще всех людей, вы благодетельствуете в вашем владычестве всем, даруя милости в большей мере, чем можно было бы рассчитывать; всякий, кто вздумал бы перечислять все оказанные вами благодеяния, мог бы вести свою речь без конца. Впрочем, для того, чтобы доказать, что мы достигли всех милостей совершенно справедливо, нам достаточно, умолчав о всем прочем, назвать одно лишь имя теперешнего царя нашего, который ныне сидит здесь рядом с тобой.
Разве он хоть раз изменил своему расположению к вашему дому, разве он когда-либо обнаружил какую-нибудь неверность? Разве можно говорить о какой-нибудь такой чести, которой он не оказал бы вам? Разве есть такая услуга, в оказании которой он не явился бы первым? Что же препятствует тому, чтобы число наших услуг не сравнялось с числом ваших нам благодеяний? Конечно, вполне уместно, чтобы я не оставил теперь без упоминания также и доблести отца его Антипатра, который явился на помощь Цезарю с двумя тысячами воинов при вторжении его в Египет и не уступал в храбрости никому ни во время сухопутных сражений, ни во время морских битв. Что теперь говорить о том, какой поддержкой явились тогда эти воины и каких великих наград удостоился каждый из них от Цезаря; мне следовало бы тут напомнить о письмах, посланных тогда Цезарем сенату, о том почете, которого публично удостоился Антипатр, получивший тогда и право римского гражданства.
Итак, все с достаточной убедительностью свидетельствует о том, что мы вполне заслужили римские милости и теперь на вполне законном основании требуем от тебя подтверждения этих наших преимуществ, на которые мы могли бы, если бы они даже не были дарованы нам раньше, ныне рассчитывать, видя добрые отношения нашего царя к вам, а ваши к нему. Напоминая тебе обо всем этом, мы теперь, в присутствии здесь сидящего царя нашего, не просим ничего сверх того, что вы сами уже даровали нам, и умоляем не относиться безразлично к тому, что этих ваших милостей собираются теперь лишить нас посторонние лица».
Эту речь Николая Иосиф Флавий сопроводил следующим комментарием:
«На такую речь Николая греки и не думали возражать, тем более что тут не было никакого судебного разбирательства, но лишь возбуждался вопрос о насильственном нарушении фактических прав. Поэтому греки вовсе и не отрицали правильности приведенных фактов, но ограничились лишь указанием на то, что иудеи совершенно завладели теперь их территорией и позволяют себе всяческие несправедливости. На это иудеи отвечали, что они сами являются такими же коренными жителями страны, как и греки, и, соблюдая свои родные установления, никому не причиняют ни малейшего зла. Тогда Агриппа признал, что иудеи являются потерпевшей стороной, и ввиду расположения к нему и дружбы Ирода выразил готовность оказать иудеям всяческую поддержку в их совершенно законных требованиях, сказав при этом, что он готов исполнить и всякие другие просьбы их, лишь бы это не умаляло власти римлян. Что же касается их просьбы о подтверждении уже прежде дарованных им прав их, то он сим вновь утверждает их за ними и требует, чтобы никто не препятствовал им спокойно жить сообразно их собственным установлениям.
С этими словами он распустил собрание. Ирод же поднялся с места, обнял Агриппу и выразил ему свою признательность за его расположение к нему. Обрадованный этим Агриппа, в свою очередь, заключил царя в объятия и расцеловался с ним».
8Комментарий к речи Николая, обращенной к Агриппе и присутствующему при рассмотрению тяжбы между греками и евреями Ироду, может, однако, быть иным. Смею высказать мысль, что с учетом всех недавних событий, очевидцем и участником которых стал Ирод (его указ о продаже за пределами Иудеи в рабство всех воров и убийц, который иерусалимские евреи расценили как заносчивость царя и произвол тирана), равно как всей последующей истории еврейского народа, зачатки которой обнаружились уже при жизни Ирода, – комментарий этот должен быть другим.
Николай, как это явствует из его речи, говорил об иудеях, поселившихся в диаспоре (в нашем случае в Ионии). Но иудаизм – это религия, которую исповедовал и Ирод, а до Ирода – его отец Антипатр. Между тем национализм евреев, а говоря точнее – национальная самоизоляция евреев, проявившаяся на ранних ступенях развития истории, оказалась самым таесным образом переплетена с религией иудаизма. Ветхий Завет переполнен примерами, в которых Господь прямо призывает евреев истребить племена и народы, населявшие Палестину задолго до прихода сюда евреев. Идумеяне, к которым принадлежал Ирод, не составляли в этом отношении исключения, и Ирод сполна испил горькую чашу неприязненного отношения к нему евреев как к инородцу. Мне могут возразить на это, что в Ветхом Завете можно найти примеры и прямо противоположного свойства, в которых Бог евреев призывает Свой народ к терпимому отношению к иноплеменникам. Действительно, такие примеры есть. Так, читаем: «Не гнушайся Идумеянином, ибо он брат твой; не гнушайся Египтянином, ибо ты был пришельцем в земле его; дети, которые у них родятся в третьем поколении, могут войти в обществе Господне» [373]. Но примеры эти столь немногочисленны и сопровождаются таким длинным перечнем племен и народов, с которыми евреям запрещается вступать в какие бы то ни было отношения, что буквально тонут в них. Процитированному только что фрагменту из Второзакония предшествует вот какое указание Господа: «Аммонитянин и Моавитянин [374]не может войти в общество Господне, и десятое поколение их не может войти в общество Господне во веки; потому что они не встретили вас с хлебом и водою на пути, когда вы шли из Египта, и потому что они наняли против тебя Валаама, сына Веорова, из Пефора Месопотамского [375], чтобы проклясть тебя. Но Господь, Бог твой, не восхотел слушать Валаама, и обратил Господь, Бог твой, проклятие его в благословение тебе; ибо Господь, Бог твой, любит тебя. Не желай им мира и благополучия во все дни твои, во веки» [376].
Рискну высказать более дерзкое предположение: у евреев с древнейших времен на первом месте стояли соображения национальной солидарности и, как следствие такой солидарности, национальной исключительности. Истоки иудаизма следует искать именно в этой внутренней убежденности евреев в своей исключительности, облачившейся в идею богоизбранности (в задачу автора не входит рассмотрение вопроса об особенностях иудаизма как религии, вобравшей в себя многое из других древних религий). В такой именно последовательности – вначале национальная исключительность, а уж потом религия – и кроется «тайна» самоидентификации евреев как народа. Эта последовательность в полной мере выдержана в клятве моавитянки Руфи, с которой она обращается к своей свекрови Ноемине: «Народ твой будет моим народом, и твой Бог моим Богом» [377]. Приоритет убежденности евреев в своей национальной исключительности над соображениями веры, нашедшей опору в национальной солидарности евреев вне зависимости от того, что собой представляет конкретный еврей – достойный ли он человек, наделенный талантами и добродетелями, или законченный мерзавец, – нашел подтверждение в одном из изречений древних мудрецов: «Каждый еврей в ответе за своего собрата».
Уникальность еврейского народа по-своему определил вскоре после Второй мировой войны еврейский религиозный философ и писатель Мартин (Мордехай) Бубер, исповедовавший идею бытия как диалог между Богом и человеком, между человеком и миром: «Израиль – это народ, отличный от всех остальных народов, ибо он с древнейших времен представлял собой одновременно и национальную, и религиозную общину». Другой еврейский мыслитель Юджин В. Боровиц убежден: «Единство еврейского народа – неотделимая часть еврейской религиозной мысли и еврейской религиозной практики. Жить именно еврейской религиозной жизнью – означает жить среди еврейского народа, в общине Завета. Когда минимум десять евреев собираются на молитву, они представляют весь Израиль, его прошлое и будущее, здесь и повсюду». А вот что пишут современные исследователи еврейского вопроса Стивен М. Коэн и Джек Вертхаймер: «С библейских времен и до наших дней истинным пониманием того, что значит быть евреем и принимать на себя ответственность за будущее еврейского народа, являлось представление о евреях как о единой всемирной семье и выражение заботы о каждом члене этой семьи. Евреи являются не просто скоплением отдельных последователей определенной религии, каждый из которых ведет свой личный поиск смысла жизни. Это прежде всего народ, чьим отличительным знаком было признание его уникальной коллективной роли в истории. Выражаясь классическим теологическим языком, это знак избранности. Не рассматривать евреев как единый народ означает отказаться от стержневой сущности еврейства».