Гарем - Бертрис Смолл

— Как не стыдно! — ворчала служанка. — На палубе такой мороз, немудрено и слечь. Вы хотите быть больной при встрече с принцем Каримом?

— С Чарльзом, — поправила Джанет. — Принца Карима больше не существует.

— Хорошо, миледи, пусть будет Чарльз. Давайте-ка сюда ваш плащ и ложитесь. До Лита еще несколько часов ходу.

Приняв плащ, Мариан аккуратно сложила его и положила на сундук.

— Ох уж эта Эстер Кира! — рассмеялась она. — Это ж надо было догадаться заготовить целых два сундука отличного платья по последней французской моде и тайно переправить их на судно перед самым нашим отходом из Стамбула! Наверное, она наняла целый цех белошвеек, которые работали днями и ночами. И между прочим, меня с Рут тоже не забыла. Зато теперь мы, появившись в Гленкирке, не будем походить на нищих попрошаек. — Она подоткнула одеяло в ногах Джанет и взбила подушки. — Вот так-то лучше, миледи. Постарайтесь заснуть.

Джанет рассеянно кивнула и проговорила:

— Мариан, а ты твердо решила не возвращаться в Англию? Тебя никто не заставляет следовать за мной. У тебя, вероятно, родные еще живы. Да и Рут имеет право наконец познакомиться со своей семьей. Обещаю, ты никогда и ни в чем не будешь нуждаться. Я назначу тебе щедрое содержание.

Мариан фыркнула:

— А теперь можно мне сказать, мадам? Если кто-то из моих еще и остался в живых, они точно будут не рады мне. Родители, конечно, в могиле, а братья и сестры давно считают меня погибшей. Мне придется им слишком многое объяснять. Я служу вам с семнадцати лет, и вы — моя семья. Я не оставлю вас. Дочь, — она оглянулась на спящую Рут, — уже давно на выданье, но что ее ждет в Англии? Она не сможет вечно держать в секрете от людей свое прошлое, а англичане не поймут ее. А рядом с вами ничто не будет угрожать ее человеческому достоинству.

— Да, пожалуй. Я об этом как-то не подумала, — сказала Джанет.

— Вот именно, — буркнула Мариан. — Стоило нам покинуть Эски-сераль, как вы только и делаете, что жалеете себя. Султанской валидэ Сайры-Хафизе больше нет, но вы-то живы, мадам, и не изменились. Изменились лишь ситуация и обстоятельства.

Через несколько часов мы бросим якорь в Лите, ваш брат доложит об успехе своей дипломатической миссии королю в Эдинбурге, и после этого мы сразу же отправимся в Гленкирк. Потом вы увидитесь со своим сыном. Вы хотите, чтобы он расстроился, увидев перед собой жалкую, надломленную женщину? Или может быть, вы все-таки радостно раскроете ему материнские объятия и будете при этом гордо держать голову, сознавая, что сами сделали выбор?

— Я боюсь, Мариан. Мне еще никогда в жизни не было так страшно. Я совсем не знаю мир, в который возвращаюсь. Мне нет в нем места.

— Что за вздор вы несете, мадам! Первые годы вашей жизни вы провели в этом мире, а что касается места в нем, то разве вы не являетесь родной сестрой графа Гленкирка и матерью сэра Чарльза Лесли?

— Этого недостаточно, Мариан. Для меня этого мало. Меня угнетает мысль, что остаток жизни придется посвятить вышиванию гобеленов и все будут считать меня выжившей из ума старухой.

— Все в ваших руках, миледи. Если вас не устраивает такая жизнь, измените ее. Разве не вы добились того, что наш господин Селим любил и чтил вас больше всех остальных своих женщин? Разве не вы направляли султана Сулеймана? И спасли в свое время жизнь принцу Кариму, дабы он смог вырасти и стать мужчиной? Я не знаю другой такой сильной женщины, как вы, миледи. Когда за что-то беретесь, все получается. Такой уж у вас талант. Моя бабушка-ирландка говорила на гэльском наречии. Так вот в ее словаре было слово, предназначенное для женщин, которыми она восхищалась. Бабушка называла их «банри». Я не знаю, что это означает, мадам, но вы точно одна из таких женщин!

Впервые за все время плавания Джанет Лесли улыбнулась.

— Банри на языке гэлов значит «королева», милая Мариан. Спасибо тебе. Ты права. Никто не помог мне вознестись на те высоты, которых я достигла в жизни. Я все сделала сама. И сделаю снова. Я очень богатая женщина и первым делом отстрою себе дом, ибо не собираюсь жить с Адамом и его семьей.

— Неплохое начало, миледи, особенно учитывая то, что я слышала о супруге графа.

— Мариан, но ты никогда не встречалась с леди Анной.

— Зато у меня хорошие уши, мадам. Только и слышу от людей вашего брата: леди Анне не понравится то, леди Анне не понравится это. Мне удалось узнать, например, что рождественские пирушки она считает сплошным расточительством. А сад в замке отвела под огороды, вообразите только, и продает их! Джанет снова рассмеялась:

— Возможно, ты права. Меня больше всего страшит жизнь под началом другого человека. Наверное, просто привыкла быть хозяйкой в своем доме. Откуплю у брата кусочек гленкиркской земли. Я уже знаю, какой именно. Глеи Ра, где я любила играть в детстве, холмы вокруг долины, озеро и остров на нем. Этот остров, между прочим, идеальное место для строительства дома. Займусь этим, как только мы приедем в Гленкирк. А архитектора найму еще в Эдинбурге.

— Советую договориться обо всем с братом уже сейчас, миледи. Учитывая все, что мне пришлось услышать об этой женщине, его жене, нисколько не сомневаюсь, что она, узнав о вашем состоянии, сделает все, чтобы содрать с вас втридорога.

— Ты так давно со мной, Мариан, у нас даже мысли одинаковые. Я тоже об этом подумала.

Мариан улыбнулась. Она знала, что теперь за хозяйку беспокоиться не нужно, ибо она уже начала строить планы на будущее. И хорошо, что начала с мысли о том, что необходимо как следует обустроиться в Шотландии.

Джанет заснула, волосы ее разметались по подушке. «Боже, — думала Мариан, зачарованно глядя на нее. — Она всего на три года меня моложе, а до сих пор выглядит как девушка. Кожа гладкая, нежная. Куда уж мне с моими морщинами! И яркие зеленые глаза, как у кошки, в то время как мои давно выцвели. Мои когда-то темные волосы уже поседели, а ее золотисто-каштановые локоны лишь чуть побледнели. Я растолстела на турецких харчах, а она вес такая же стройная как тростинка. Если шотландцы не изменялись за то время, что меня здесь не было, уже до конца года мою госпожу завалят предложениям» руки и сердца. Особенно когда откроется, что она богата. Капитан Керр, между прочим, уже пялится на нее как последний болван».

Думая обо всем этом, Мариан незаметно для себя задремала. Она проснулась от топота ног по палубе. Джанет в каюте не было, а Рут все еще спала. Она подошла к ней и тронула за плечо:

— Вставай, дочка, мы входим в гавань.

Рут потянулась и сонно зевнула. Это была миловидная девушка двадцати трех лет с унаследованными от матери темными волосами и отцовскими голубыми глазами. Она родилась, когда Мариан было за тридцать и она уже почти потеряла надежду стать матерью. Рут плохо помнила отца — он был личным секретарем султана Селима и умер от простуды во время одного из военных походов, в которых всегда сопровождал своего господина.