Птица не упадет - Уилбур Смит

— Замечательно, — ответил Марк, и вдруг в его сознании возникла другая женщина, с гибким и быстрым телом, и чувство вины ударило в сердце, как кулаком. Он попытался отогнать этот образ, но тот упрямо возникал в снах, смеющийся, танцующий, дразнящий, так что утром под глазами у Марка темнели круги и он испытывал тревогу и раздражение.

— Пойду обойду долину, — сказал он, не поднимая глаз от кофе.

— Но ты вернулся только в прошлую пятницу, — удивилась Марион.

— Хочу снова посмотреть на этих буйволов.

— Хорошо, дорогой. Я соберу ранец. Сколько тебя не будет? Положу свитер: по вечерам бывает прохладно. Хорошо, что я вчера испекла хлеб… — Она оживленно болтала, и ему неожиданно захотелось крикнуть: замолчи! — А я тогда поработаю в огороде. Приятно будет снова получить свежие овощи. И я ужасно давно не писала писем.

Он встал из-за стола и пошел седлать Троянца.

Взрывное хлопанье тяжелых крыльев вывело Марка из задумчивости, и он выпрямился в седле, когда из тростника поднялась стая крупных птиц.

Это были желтовато-коричневые стервятники; потревоженные приближением Марка, они взлетели, и тут же произошло волшебное превращение — на смену страшной уродливости пришел прекрасный планирующий полет.

Марк стреножил Троянца и из предосторожности достал из чехла «манлихер». Он насторожился — возможно, он нашел добычу одной из крупных хищных кошек. Возможно, даже льва — одного из тех животных, которых он до сих пор тщетно искал в долине.

Буйвол лежал на краю болота на влажной мягкой земле, полускрытый тростником; он погиб так недавно, что стервятники не успели проклевать его толстую шкуру и загадить глубокий след, проложенный во влажной земле, только выклевали обращенный вверх глаз и клювами разорвали мягкую кожу возле ануса, потому что именно отсюда они всегда проникают к внутренностям крупных животных.

Буйвол был большим зрелым самцом с большим рогами на черепе длиной в сорок восемь дюймов от конца до конца. Крупная туша, крупнее, чем у племенного херфордского быка; плечи облысели, морщинистая серая кожа вымазана грязью, и в нее впились множество насекомых.

Марк сунул руку в складку кожи между задними ногами и ощутил тепло. «Мертв меньше трех часов», — решил он и присел у огромной туши, пытаясь определить причину смерти. У быка, казалось, не было никаких повреждений. Наконец Марку удалось, прилагая все силы и используя окоченевшие конечности животного, перевернуть полторы тонны мертвого веса.

Он сразу увидел смертельную рану за плечом, глубокую, с широкими краями, проникающую между ребер, и охотничий глаз Марка тут же определил, что удар нанесен в сердце; бившая из нее кровь свернулась на земле.

Если и были какие-то сомнения в том, что оставило эту смертельную рану, то они рассеялись, стоило взглянуть на второе ранение. Этот удар нанесли спереди, у основания шеи, искусно направив его между костями, опять чтобы достичь сердца, и оружие осталось в ране, глубоко вонзившись в тело по рукоятку; древко сломалось под тяжестью упавшего быка.

Марк ухватился за сломанное древко, уперся ногами в бычье плечо и с усилием вытащил лезвие из неохотно уступающей плоти.

И принялся с интересом осматривать его. Это было рубящее копье с широким лезвием — ассегай, изобретенный самим старым королем Чакой. Марк помнил рассказы Шона Кортни о зулусских войнах: Исандлвана и Морма-Горж.

— Они могут вонзить ассегай в грудь, и острие выйдет из спины на два фута между лопатками, а когда они вытаскивают лезвие, кровь словно насосом выкачивают, человек становится белым. — Шон помолчал, глядя в бивачный костер. — Выдергивая ассегай, они кричат: «Нги дла!» — «Я поел!» Услышав этот крик, ты его никогда не забудешь. Сорок лет спустя у меня при одном воспоминании об этом мурашки по коже.

И теперь, держа в руках короткий тяжелый ассегай, Марк вспомнил, что сам Чака охотился на буйволов с таким оружием — недолгое развлечение между войнами. Марк опять бросил взгляд на огромную тушу, и его гнев смешался с невольным восхищением. Он сердился из-за бессмысленного уничтожения редкого животного и восторгался храбростью, с какой это было проделано.

Думая об охотнике, Марк понял — должны были сложиться какие-то особые обстоятельства, чтобы тот оставил и столь ценное, искусно и с любовью изготовленное оружие, и добычу, ради которой рисковал жизнью.

Марк прошел по следу на мягкой черной земле назад и отыскал место, где буйвол, напившись, вышел из похожего на туннель прохода в тростнике. Увидел он и место, где поджидал охотник, и не узнать эти отпечатки ног было невозможно.

— Пунгуше! — воскликнул Марк.

Пунгуше залег так, что ветер дул в его сторону, и, когда буйвол проходил мимо, ударил его ассегаем в плечо, целясь в сердце.

Самец бросился вперед, перейдя на тяжеловесный галоп, и когда Пунгуше вытащил оружие, из раны хлынула кровь; окружающий тростник был залит ею, словно неопытный садовник неловко повернул шланг.

Буйвол относится к тем диким животным, которые не убегают, а бросаются на врага. Хотя с каждым шагом он терял много крови, самец повернулся, чтобы унюхать Пунгуше, и когда это ему удалось, напал, высоко подняв нос. Только смерть способна была остановить этот безжалостный натиск.

Пунгуше ждал его, и когда буйвол показался из тростника, выбрал для второго удара место под самой шеей; он не промахнулся, его оружие дошло до сердца, но и бык задел его, после чего пробежал еще с десяток шагов и опустился на колени с типичным предсмертным ревом.

Марк видел, где упал Пунгуше — на земле остался отпечаток тела.

Марк прошел дальше — Пунгуше ползком выбрался из тростника и с трудом поднялся.

Он пошел на север, но тяжело и неуверенно, сильно хромая, от его обычной легкой походки не осталось и следа.

В одном месте, там, где оставил стальной капкан, Пунгуше остановился, спрятал ловушку в норе муравьеда и нору забросал песком; очевидно, он был слишком слаб, чтобы унести ценную ловушку или запрятать ее тщательнее. Марк извлек капкан и, привязывая его к седлу Троянца, подумал, скольким животным этот капкан принес ужасную болезненную смерть.

Милей дольше Пунгуше снова остановился, чтобы нарвать зеленых листьев с куста синкарпии, и после этого пошел еще медленнее, на каменистые хребты, где не остается следов, не поднимался, и вообще никак не пытался скрыть или запутать свой след, как делал обычно.

У песчаного перехода через высохшее русло ручья, где спуск был особенно крутой, Пунгуше опустился на колени и продвигался с помощью рук.

Марк смотрел на его след: здесь он впервые увидел кровь, ее черные капли песок превратил в маленькие шарики; несмотря на гнев и возбуждение, Марк почувствовал тревогу.