Женщины его жизни - Ева Модиньяни

Он пошел в ванную и стал наполнять ванну горячей водой: нужно было вернуть себе хоть мало-мальски нормальный облик, и никакой душ не помог бы ему так расслабиться и привести в порядок мысли, как горячая ванна. Пока она наполнялась водой, он тщательно побрился, и из зеркала на него глянуло какое-то подобие человеческого лица.

Только он погрузился в горячую воду, как появился Кало с дымящейся чашкой кофе.

– Выпей, полегчает, – он протянул Барону чашку.

– Ты уже на ногах? – удивился Бруно.

– Стараюсь помочь тебе собрать побитые черепки. – Вид у Кало был бодрый и свежий, словно он проспал десять часов кряду. – Вот прими, – добавил он, протягивая Бруно таблетку аспирина. – Сразу станет лучше.

Барон проглотил аспирин и запил его горячим кофе.

– Не говори мне, что ты даже не ложился, – сказал он с досадой. – А я и не говорю, – кротко согласился Кало.

– Неужели ты не устал? – Это был праздный вопрос.

– Годы мои уже не те, – твердо ответил великан, – но я еще могу позволить себе бессонную ночку.

Бруно вылез из ванны, что-то бормоча под нос насчет старых пней, которым все нипочем, вытерся и вернулся в спальню, где его уже дожидалось чистое белье и одежда, аккуратно разложенная на постели. Кофе и аспирин начали действовать, он почувствовал себя лучше.

– Жду тебя внизу к завтраку, – сказал Кало, пока Барон одевался.

Первое, что он намерен был сделать, это помириться с Карин, пробиться сквозь ее ледяную замкнутость и строгость, объяснить ей, что видимость не всегда соответствует реальности. Быстрым шагом он прошел по галерее второго этажа в восточное крыло палаццо и постучал в дверь комнаты Карин. Ответа не последовало. Он снова постучал и, поскольку за дверью по-прежнему царило молчание, решил войти.

«Надо было бы месяц не разговаривать с этой стервой», – в сердцах подумал он, стыдясь собственной слабости.

Он повернул ручку, и дверь открылась. Комната была совершенно пуста, кровать аккуратно застелена, словно в ней никто не спал. Может быть, Карин спустилась вниз к завтраку, а горничная уже успела прибрать в комнате?

Он спустился по лестнице и вошел в столовую. Кало спокойно доедал свой завтрак.

– Приятного аппетита, – сказал Барон. Спокойствие великана придало ему уверенности. Если бы что-то случилось, Кало бы знал.

Великан с полным ртом промычал «спасибо» в ответ, пока дворецкий подавал завтрак Барону.

– А где все остальные? – спросил Бруно недовольным голосом, решив начать издалека.

– Спят как сурки, – невозмутимо ответил Кало.

Бруно тошнило при одной мысли о еде.

– А где Карин? – спросил он, наливая себе апельсинового сока из хрустального графина.

– Уехала, – ответил Кало по-прежнему невозмутимо, продолжая с аппетитом есть.

– Как уехала? – Он поставил графин на стол с такой силой, что чуть не разбил.

– Уехала, – подтвердил великан. – Часа два назад они уехали вместе с Розалией.

– И ты позволил ей уехать? – вскричал Барон, приходя в бешенство. Судьба Розалии волновала его куда меньше.

– А что, мы уже берем заложников? – с деланным возмущением спросил Кало. – Они мне сказали, что хотят уехать, и я отвез их в аэропорт Пунта-Раизи. Что ж я еще мог поделать?

Бруно единым духом осушил стакан сока.

– Эта чокнутая сама не понимает, на что нарывается! – воскликнул он с тревогой.

– Ты имеешь в виду арабского подонка? – спросил Кало.

– А кого же еще? – он с гневом смотрел на крестного, продолжавшего есть, словно после месячного поста.

– Этой ночью мы ему сервировали такое блюдо, – заметил великан, вытирая рот, – что у него своих дел будет по горло. Кроме того, он не знает, жив ты или мертв, а главное, никто ему не докладывал, что ты сохнешь по этой девице. – Он смахнул с рубашки приставшие крошки. – Никому и никогда в голову не придет, что какая-то женщина может быть так дорога Барону, чтобы стоило брать ее в плен.

Разница между Бруно и Кало состояла в том, что великан, гораздо более сдержанный и хладнокровный, не потерял способности рассуждать.

– Ну почему она решила вдруг уехать? – спрашивал Бруно, обращаясь скорее не к крестному, а к самому себе.

– Ты меня спрашиваешь? – изумился великан. – Уж кому знать, как не тебе, после того как ты с ней обошелся вчера вечером.

– Слушай, не вмешивайся не в свое дело! – вскипел Барон.

– Я только говорю, что думаю.

– Да вы просто сговорились против меня! – Бруно искал ссоры, чтобы выпустить пар.

– Ну, если тебе так жаль, что она уехала, – посоветовал Кало, – что ж, беги догоняй ее.

Спокойствие Кало выводило Бруно из себя.

– Язык у тебя без костей, вот и мелешь чепуху, – бросил он со злостью.

Голубые глаза Кало грозно сверкнули.

– Твоя жена только что умерла, – загремел он могучим басом. – Твой сын остался в стране, где вот-вот случится переворот, тебя самого едва не убили, а ты тут строишь из себя обманутого любовника!

Бруно почувствовал себя пристыженным: в словах Кало была правда. Барон смутился, как напроказивший школьник.

– Женщину не удержать цепями, – продолжал великан уже чуть мягче. – Ты, Бруно, вроде бы и не дурак, но стоит тебе влюбиться, как ты перестаешь соображать. В шестнадцать лет, если помнишь, ты собирался сбежать с тридцатишестилетней.

– Карин ничего не поняла, – упрямо сказал Бруно, наклонив голову.

– Она поняла, что влюблена в тебя, – вновь ожесточился Кало, – в человека, наименее подходящего для порядочной женщины. Она поняла, что единственный способ спастись – это бежать и забыть тебя.

– Найди ее! – приказал Барон. Его стальные глаза сверкали гневом. К нравоучениям Карин добавились нравоучения Кало. Оба они были глухи к состоянию его души, к его чувствам, и эта глухота оскорбляла его.

Кало узнал в яростном порыве Бруно крутой и властный нрав старого барона, его решимость и настойчивость в преследовании своей цели.

– А я и не собирался терять ее из виду, – невозмутимо заметил он.

Бруно вздохнул с облегчением.

– Где она? – Знать, где она, было для него утешением.

– Мы это скоро узнаем, – ответил Кало. – Микеле Фьюмара следит за ней. И последует за ней повсюду.

Барон взглянул на него с благодарностью.

– Отлично, крестный, – улыбнулся он. – Теперь мы можем приняться за работу.

НАЖИВКА

На борту яхты «Сорейя» был устроен большой прием. Плавучий замок Омара Акмаля сверкал огнями под пологом волшебной каприйской ночи. Слышались голоса, музыка, шуршание шелков. Катера сновали между кораблем и причалом острова Капри, перевозя на борт весь Готский альманах [80].

Омар Акмаль, бедуин из племени вахиба, облаченный в безупречный смокинг, сидел один на верхней палубе, глядя на звезды, указывающие путь и судьбу кочевникам и морякам. Среди созвездий Водолея и Стрельца он различал десять звезд Козерога, под которыми родился.