Женщины его жизни - Ева Модиньяни

Маари на минутку задумалась, взглянула на него, и нежная улыбка осветила ее лицо.

– Куда? – спросила она.

– В такое место, где мы могли бы тихо и мирно побыть вдвоем и где нас никто не потревожит. – Он думал о палаццо в Пьяцца-Армерине и о вилле Сан-Лоренцо.

– А такое место есть? – недоверчиво спросила она.

– Сперва проверь, потом поверь.

Он поднялся и вновь огляделся. Яркое солнце оживляло обстановку мансарды и золотило кожу девушки.

– Если наша встреча была случайной, – сказала Маари, – то давай покончим с этим. Мне кажется, это самое подходящее место, чтобы расстаться без слез.

Сердце Бруно было переполнено воспоминаниями о пережитом блаженстве и надеждами на будущее счастье.

– Я еще сам не понимаю, что чувствую, Маари, – честно признался он.

Она кивнула:

– Когда поймешь, дай мне знать.

Захватив поднос, она вернулась в кухню.

Бруно снял телефонную трубку и набрал номер отца Клодин. Он никогда не бросал дела, не доведя его до конца. Сейчас он ожидал проявлений законного возмущения, однако Альфонс де Мартиньи заговорил с ним как-то особенно мягко.

– Поздравляю, Барон, – начал он. – Ты хотел получить все и добился своего. Теперь у меня нет сомнений. – В его голосе не было ни малейшего признака иронии. – Ты далеко пойдешь.

Бруно был озадачен.

– Мне очень жаль, – извинился он. – Все случилось по моей вине.

– По твоей вине? – банкир повысил голос.

– Я случайно встретил эту девушку, – попытался объяснить Бруно. – Поверьте, в этом не было ничего преднамеренного.

– Такие случайности бывают только в кино, – возразил де Мартиньи с горечью и невольным восхищением в голосе. – Я себя спрашиваю, чего в тебе больше: изобретательности или цинизма. Впрочем, и то, и другое необходимо человку, избравшему нелегкую карьеру предпринимателя.

Барон почувствовал, что зашел в тупик.

– Просто я не думаю, что я подходящий жених для Клодин, – признался он.

– Подходящий жених для моей дочери, – согласился банкир, – наверное, еще не родился. Думаю, я тоже виноват, что она такая, а может быть, все дело в том, что она росла без матери. Моя дочь – это мое несчастье, и тут уж ничего не поделаешь. С тобой ничего не вышло, с другими тоже не выйдет. Я тебя не упрекаю за твое решение и даже за образ действий. Цель оправдывает средства. Может быть, ваш Макиавелли [79] имел в виду не совсем то, что мы ему приписываем, когда пытаемся толковать его философию, но там, где речь идет о бизнесе, эта формула идеально характеризует положение дел. Я восторгаюсь твоей дальновидностью и не осуждаю твой циничный поступок. Я даже восхищаюсь тобой. Но ты прекрасно понимаешь, что с этой минуты наши деловые отношения прерываются.

– Да, я понимаю. – На мгновение в нем заговорило наследственное пренебрежение баронов Монреале к деньгам; он было подумал, что можно сделать широкий жест и перевести прибыль от сделки с Бурхваной на счет Клодин, однако, вспомнив о жестоких законах бизнеса, которым его научили Брайаны, отказался от этой мысли.

– Если бы ты выбрал любую другую женщину, – продолжал банкир, – я поддержал бы твое решение и наши отношения не были бы прерваны. Но тебе мало было золотых яиц, тебе хотелось заполучить и курицу, которая их несет. Верный ход ты сделал или нет, не знаю. Что ж, забирайте ваши алмазы, но помни: мой банк никогда больше не будет вести никаких дел с Бурхваной.

Изумление помешало Барону ответить на прощальные слова де Мартиньи. Он услышал щелчок повешенной банкиром трубки.

– Почему он сказал «ваши алмазы»? – недоумевал он.

Маари предстала перед ним улыбающаяся и счастливая. Две капли света, подвешенные на золотых цепочках, сверкали у нее в ушах.

– Я готова, – пропела она. – Идем?

Бруно с грубоватой нежностью взял ее за плечи.

– Прежде, чем я прочту об этом в газетах, – спросил он, – можешь ты мне сказать, кто ты такая?

Пристально поглядев на него с поразительным спокойствием, она ответила:

– Я Маари Умпоте, дочь князя Асквинды, президента Бурхваны.

На мгновение Бруно просто потерял дар речи, а затем откровенно и безудержно расхохотался, крепко обнимая ее.

– Не циник и не делец, – торжествующе объявил он, покачав головой. – На этот раз меня можно назвать просто избранником судьбы.

– А ее орудием стала я, – добавила она. – Идем, Барон? – Она взяла его под руку.

– Идем, принцесса, – подхватил он, направляясь к дверям.

Бруно и Маари провели несколько незабываемых дней в Париже, а затем улетели в Умпоте, где сочетались браком по древнему зулусскому обряду. Барон Монреале стал экономическим советником князя Асквинды и защитником независимости маленькой Бурхваны.

НА ФИНИШНОЙ ПРЯМОЙ

ПОД КОНТРОЛЕМ

Бруно проснулся от рева и грохота: какой-то обезумевший мотоциклист устроил кросс прямо на площади перед церковью. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, где он находится: в палаццо Пьяцца-Армерины, в бывшей дедовской спальне.

Он нажал кнопку интеркома и позвонил на кухню.

– Пошлите кого-нибудь пристрелить этого подонка на мотоцикле, – приказал он дворецкому. Потеря Маари, покушение на его жизнь, череда драматических событий, обрушившихся на него в последние дни, привели его на грань нервного истощения.

«Да, времена и вправду изменились, – подумал он. – Наркотики, терроризм, уголовщина. И в довершение всего – мотокросс по освященной церковной земле».

На ощупь в темноте он нашарил свои часы со светящимся циферблатом. Было восемь часов утра. Он проспал три часа. В голове теснились воспоминания о бессонной ночи, проведенной в кабинете за разговором с Кало и телефонными звонками в Африку и Соединенные Штаты. В конце концов это был единственный светлый момент за все последнее время – они нашли решение проблемы Бурхваны. Кало предложил простой план, показавшийся Барону выполнимым и надежным именно благодаря своей простоте.

И кроме того, он поссорился с Карин. Мало ему было всех прочих свалившихся на него бед, не хватало только провинциальной закомплексованности, ханжеской морали и австро-венгерского норова этой рыжей дикарки.

Он чувствовал себя усталым, подавленным, обессиленным жарой, которая давала о себе знать даже в этот ранний час. Лицо заросло щетиной, во рту была настоящая конюшня от выкуренных за ночь сигарет и выпитого виски. При каждом движении голова грозила расколоться на части, а грохот мотоцикла сводил с ума. Наконец кто-то прогнал рокера, и наступила тишина. Ему с трудом удалось заставить себя подняться. Спал он без пижамы: на рассвете, после бессонной ночи, ему едва хватило сил раздеться и дотащиться до постели.