Искушение фараона - Паулина Гейдж

Опустившись на колени, Шеритра молча притянула его голову себе на грудь. Она смотрела вокруг – на плотные заросли, окружавшие поляну, на блеск речной воды внизу, на густые полчища муравьев, по-прежнему кишащих на забытом куске хлеба. Наконец Гори выпрямился, отер лицо своей грязной измятой юбкой.

– Мне уже лучше, – сказал он. – Мы ведь всегда помогали друг другу, правда, Шеритра? Прости, что в последнее время я о тебе позабыл, даже не послал человека справиться о твоих делах, пока ты там гостила.

Не важно, – ответила она. – Что ты будешь теперь делать, Гори? Он пожал плечами:

– Не знаю. Остаться здесь, жить в этом доме под одной крышей с ней – боюсь, мне этого не вынести. Возможно, мне лучше поселиться у деда в Пи-Рамзесе и ходатайствовать о том, чтобы мне дали какую-нибудь должность при дворе. Я, в конце концов, наследник престола. – И он одарил ее задорной улыбкой, которая, впрочем, была лишь бледным подобием его прежнего озорства и веселья, и все же эта улыбка вселила в сердце Шеритры надежду. – Или я могу посвятить все свое время Птаху и сделаться истинным жрецом, а не так как сейчас – я исполняю эти обязанности лишь три месяца в году.

– Гори, прошу тебя, – перебила его Шеритра, – не принимай так стремительно бесповоротных решений, какие бы мучения ни терзали твою душу!

– Хорошо, Солнышко, – сказал он, гладя ее по волосам, – пока я подожду, как и обещал, но мне вовсе не хочется, чтобы моя боль длилась бесконечно.

Они замолчали. Шеритру вдруг охватила дремота. После всех переживаний сегодняшнего дня ее тело требовало отдыха, и она с удовольствием думала о собственной постели. Но прежде чем она сможет пойти отдохнуть, надо еще обсудить вопрос о сережке, беспокойным молоточком непрестанно стучавший в глубине сознания. Гори лежал на песке, вытянувшись во весь рост, закинув руки за голову и скрестив ноги в лодыжках. Она пододвинулась ближе, чтобы смотреть ему в лицо.

– Гори, помнишь, ты нашел старинную сережку, когда выбирался из гробницы потайным ходом? – начала она. Он кивнул. – Ты ведь показывал ее Табубе, правда?

По лицу молодого человека прошла тень, и он вздохнул.

– Какой это был день! – сказал он. – Ей так понравилась старинная сережка!

– И точно такую же я нашла у нее в ларце с драгоценностями. Когда я спросила, откуда она у нее, Табуба сказала, что заказала себе новую пару, взяв за образец ту, что ты ей показал, а потом одну сережку потеряла. Но… – Закусив губу, Шеритра отвернулась, и Гори, со своей всегдашней проницательностью, закончил фразу вместо нее:

– Но ты испугалась, что она лжет, что это я, охваченный страстью, позабыв обо всем на свете, отдал ей старинное украшение. – Шеритра лишь слабо кивнула. – Разумеется, я не мог совершить подобного святотатства. Знаешь, у меня, конечно, голова закружилась, но я не вовсе лишился рассудка и не ведал, что творю.

– Вот как. – И все же Шеритра испытывала лишь слабое облегчение. – Тогда где она теперь? Все еще у тебя?

Гори не отвечал.

– Отец распорядился закрыть и опечатать гробницу, – ответил он, но она не спускала с него пристальных глаз, ожидая, что он скажет дальше.

– Гори! Отвечай же! Сережка по-прежнему у тебя?

– Да! – громко выкрикнул он, резко садясь. – Да, она по-прежнему у меня. И я собираюсь возложить ее на алтарь Птаха в искупление своего греха, за то, что не вернул ее в гробницу. Но пойми, Шеритра, эта вещь так сильно напоминает мне о Табубе, что я не в силах с ней расстаться, по крайней мере не теперь! Это вовсе не воровство, я просто позаимствовал сережку на время. Птах сам убедит усопшую, что я не хотел причинить ей зла.

Зло ты причиняешь лишь себе самому, мучаясь всякий раз, когда только посмотришь на эту сережку, – пылко возразила Шеритра. – Что же, хорошо хотя бы, что у тебя хватило ума не подарить ее Табубе. Знаешь, Гори, когда я увидела у нее ту сережку, я могла поклясться, что эта вещь – подлинная, старинная. Ну ладно. – Она привстала, опершись на руки, отряхнула песок с локтя, смахнула с ноги муравья. – Ты говоришь, отец уже опечатал гробницу? Почему? Разве все работы уже закончены?

– Нет.

И он рассказал ей о приезде Сисенета, о том, как этот человек помог отцу перевести древний текст, как Хаэмуас вдруг потерял контроль над собой. Пока Гори говорил, его голос становился все более глухим и безжизненным, тусклым и бесстрастным, так что радужные надежды Шеритры быстро потухли.

– Отец действительно поверил, что нашел в этой гробницу Свиток Тота? – перебила она брата. – А Сисенет сказал, что это смешно, и стал убеждать его в том, что такого не может быть?

Гори кивнул и продолжил свой рассказ:

– Этим все и закончилось. Гробницу закрыли, спуск завалили камнями и щебнем, а сверху накатили огромный валун. Отец наконец согласился с Сисенетом, он тоже считает, что этот свиток не более чем порождение легенды. И он лишь слегка разочарован тем, что многие годы, еще со времен своей юности, жил несбыточной мечтой.

Дурные предчувствия, охватившие Шеритру, стремительно разрастались, превращаясь в настоящую тревогу. Ей чудилось теперь, будто некая аморфная масса, дышащая угрозой и враждебностью, стала быстро обретать конкретные очертания, формы, пока незнакомые и неведомые, но способные в единый миг превратить ее беспокойство в панический страх.

– Гори, я еще не во всем тебе призналась, – сказала она. – В доме Сисенета кто-то сотворил смертельное заклинание. – При этих словах он резко повернулся к сестре, и под его напряженным взглядом она опустила глаза. – Даже теперь, когда я говорю с тобой, мне кажется, что это сущая ерунда и глупость, – запинаясь, проговорила Шеритра, – но почему-то у меня в душе остался неприятный осадок.

– Расскажи мне все, – потребовал Гори.

Она повиновалась, и по мере того как она говорила, ее беспокойство и смущение росли с каждым словом.

– Это не имеет ничего общего с охранительным заклинанием, – закончила Шеритра. – Я понимаю, в чем разница. Сначала я подумала: может быть, Табуба таким образом решила отвратить от себя гнев истинной владелицы древней сережки – если только ты отдал ей свою находку, но в глубине души я всегда знала, что это не так. То, что я нашла, – доказательство действенного смертельного наговора, совершенного над заклятым врагом.

Гори, в отличие от Хармина, не стал говорить о дрязгах среди слуг. Он не выдвинул никакого разумного и допустимого объяснения, как на то втайне надеялась Шеритра. Выслушав ее рассказ, он просто сидел, длинным пальцем потирая переносицу.

– Это может быть все, что угодно, – сказал он наконец. – Возможно, Табуба испугалась какой-нибудь соперницы, хотя, честно говоря, трудно представить, чтобы такая уверенная в себе женщина стала бы беспокоиться о сопернице. Или это мог сделать Хармин, снедаемый теми же подозрениями. Или Сисенет, который захотел избавиться от какого-нибудь врага, оставшегося в Коптосе. Как знать. Или же твоя находка провалялась в этой мусорной куче уже очень долгое время.