Время надежд (Книга 1) - Игорь Русый

- Напугались, ягодки-маслинки? Первый раз в первый класс? - натягивая свою повязку, хохотнул Захаркин и вдруг, по-гусиному вытянув шею, навалился на бруствер.

- Назад, черт! - крикнул он. - Говорю, назад!..

И Марго теперь увидела Симочку. Она ползла к танку с разорванной гусеницей. А за кочкой, у танка шевелился неведомо как попавший туда ополченец. Из какой-то воронки ударил немецкий пулемет. Фонтанчики грязной земли взлетели около санитарки.

- Огонь!. Огнем прикрывай! - кричал Захаркин.

Траншея наполнилась грохотом выстрелов.

Симочка доползла и, ухватив раненого за воротник

шинели, медленно поволокла его. Было видно теперь и ее лицо с прикушенной губой. Возле них то и дело брызгала фонтанчиками земля.

- Прижимайся!.. Нетопырь, - бешено выкрикнул Захаркин.

Когда раненого и Симочку втащили в траншею, она жалобно застонала:

- О-о!.. Не надо... Больно.

- Что? - суетился Захаркин. - Ранена, что ли?

Куда?

- Не знаю... Так больно.

Краснушкин поднял ее голову и, заглядывая в лицо, торопливо сказал:

- Ну как же так? Ах, Симочка... Вот Полина Дмитриевна идет.

- Отойди, - сказала ему Полина. - Нечего тут...

Второй-то, второй как? Живой он?

- Живой, - прохрипел ополченец. - Ноги у меня...

По ногам стегнул.

Но и руки и лицо у него тоже сочились кровью. Этот немолодой, с впалыми щеками, круглыми надбровьями и словно пришитыми к черепу ушами боец всегда был незаметным в роте, даже фамилии его почти никто не знал.

- А тебя куда черти вытащили? - обернулся к нему Захаркин. - Тебе тут бульвар?

- Да я, - растерянно и как-то виновато проговорил боец. - Я гляжу, командир выскочил. Ну и я .. Я по ходовой части гранатой, а он меня по ногам. А деваху зря... Говорил ей, не тащи... Куда ее?

Полина, расстегнув шинель и отрывая пуговицы, обнажила ее маленькие, острые, как у девочки-подростка, с нежной белизной кожи груди. Пуля вошла сбоку.

И у розового соска левой груди пузырилась темная кровь.

- Отвернитесь, дьяволы! Куда глаза пялите! - ругала Полина стоявших бойцов и Захаркина. - Что вам тут?.. Ну, мужичье!

- Я умру, да? - тихо произнесла Симочка.

- Вот дура... Ну дура! - ловко бинтуя ей грудь, закричала Полина. - Сто лет жить еще...

Бойцы в траншее уже без всякой команды перетаскивали убитых, складывали тела в ряд на сухом месте, по какой-то извечно непонятной виноватости живых перед мертвыми стараясь хоть что-нибудь еще сделать для них, словно мертвым не все равно где лежать.

И вдруг близко разорвалась мина, за ней другая.

Треск, визг осколков подавили все голоса...

XXII

Унтер-офицер Густав Зиг осторожно выглянул из ямы. Все поле было испятнано трупами, где-то стонали раненые, доносился булькающий предсмертный хрип, а у русской траншеи дымились подбитые танки. Четвертая атака батальона тоже оказалась неудачной.

Кроме Густава в этой заросшей репейником яме укрылись еще рядовой Лемке и незнакомый танкист с обожженным лицом. Лемке жадно пил воду из фляги, танкист разглядывал в карманное зеркальце черные щеки и вспухший длинный нос.

- Идиоты, - проговорил Густав. - Могли сразу двинуть все танки, а не частями...

- А пушки на высотах! - сказал танкист. - Они стреляли в борт.

- Если бы прорвались, то уже шли к Москве...

Утром командир батальона зачитал энергичный, в наполеоновском духе, приказ Гитлера и сказал еще, что им как раз предстоит открыть ворота города и что русские, не имея войск, загнали в траншеи много женщин.

Посмеиваясь, он разъяснил, что боевые трофеи - законная добыча солдата, а первому ворвавшемуся в русские окопы будет сразу нацеплен Железный крест и дан отпуск. Лейтенант Гофман, командир их роты, тут же заключил пари на бутылку французского коньяка, что ему достанется награда. Теперь Гофман, как пробитый мешок, висит на колючей проволоке...

Густав никогда бы не поверил, что в русских окопах действительно есть женщины, но сам это видел. Когда атаковали последний раз и достигли траншеи, он, застрелив пулеметчика, наткнулся сразу на трех девушек. Его поразило тонкое, с миндалевидными глазами лицо одной из них. Такими лицами фантасты-художники почему-то наделяют жительниц других миров Она смотрела удивленно, как бы не представляя, что жизнь теперь зависит от легкого движения пальца этого молодого немца. И палец Густава застыл на спусковом крючке. Тот миг чуть не стоил ему жизни. Вторая, маленькая, хрупкая девушка успела поднять винтовку и сразу же выстрелила. Пуля ударила в затвор автомата. Густав отскочил, бросив негодный автомат По всей траншее шла рукопашная схватка... Замешкайся он тогда секунду, и его труп русские, наверное, уже выкинули бы за бруствер.

"Отчего же я растерялся? - думал Густав. - Никогда не убивал женщин... Целые поколения уходят, вымирают, и ничего не остается от них. Люди, как пыль истории. А мы творим историю. Так в чем дело?.."

- Ну, Лемке, - сказал он. - Кажется, из нашего взвода уцелели только мы?

- Да, господин унтер-офицер, - Лемке завинтил флягу. - Смерть - это единственное, что я плохо переношу.

- Раньше ночи отсюда не выбраться, - сказал танкист. - Я еще не представился. Зигфрид Бауэр, стрелок первого класса.

- Очень приятно, - Лемке наморщил свой мясистый, рыхлый, как губка, нос.

Поблизости в снарядной воронке звякнул шанцевый инструмент.

- Там кто-то есть, - сказал Густав. - Узнай, Лемке.

- Эй! - крикнул Лемке. - Отзовись, кто живой.

Спрашивает унтер-офицер Зиг.

- Здесь лейтенант Штраус, - донеслось из воронки. - Сколько человек у вас?

Лемке ответил, что их трое.

- Зиг! - крикнул из воронки уже лейтенант Штраус. - Откапывайте ход сообщения.

- Да, - проговорил танкист. - Главное, отрезать холмы. А ночью ударим с тыла.

- Чем только будем ударять? - отозвался Лемке.

- Свинячья голова! - рассердился Бауэр. - Если фюрер приказал взять Москву, значит возьмем!

Лемке надул щеки, отчего лицо его приобрело квадратную форму.

- Тогда боям конец, - сказал он, вытаскивая из футляра лопату.

- Надоело воевать, - усмехнулся танкист. - А кто дальше пойдет? Дальше будет Индия, Китай. Тебе и не снилось бесплатно побывать в Китае. Эти азиаты плодятся слишком быстро. Их надо переколотить. Фюрер, ей-ей, самый великий человек.

- А ты знаешь других? - поинтересовался Лемке.

- Копай, копай, олух, - сказал Бауэр.

- Мне приходилось играть великих, - отбрасывая землю, говорил Лемке. Атиллу, Нерона, Карла XII...

Наш режиссер считал, что эти роли надо играть комику.

От великого до смешного один шаг...

- Что ты сказал? - лицо танкиста стало, как у борзой, внезапно почуявшей дичь. - Мы ведь говорили о фюрере...

- Мой бог! - Лемке повернулся, и глаза его расширились в неподдельном изумлении. - О фюрере?