Полюс капитана Скотта - Богдан Сушинский

Весь оставшийся до базового лагеря путь Аткинсон провел в мучительных раздумьях по поводу следующей спасательной экспедиции — к «Убежищу Эванса». На каждом привале он устраивал совет, определяя маршрут этого похода и состав группы. Он понимал, что люди устали, поэтому решил привлечь к поисковой экспедиции тех двоих матросов, которые оставались на базе, саму группу сократить до шести человек и брать с собой только наиболее крепких и только добровольцев.

Последний отрезок пути Аткинсон вел группу без привала. Все чувствовали близость базового лагеря, поэтому и люди, и животные напрягали последние силы, чтобы как можно быстрее преодолеть последний перевал и начать спуск к мысу Эванса. Предельно уставший, истощенный трудной дорогой, волнениями и бессонницей, доктор упал на перевале, и уже в бессознательном состоянии спутники уложили его на запряженные мулами нарты.

Довольно быстро придя в себя, Аткинсон уселся на передок рядом с каюром Граном, но тут же приподнялся и встревоженно всмотрелся вдаль. Поначалу ему показалось, что двоится в глазах, но в подзорную трубу, которую поспешно извлек из заплечного мешка, явственно различил, что у «Экспедиционного Дома», как любил называть его Скотт, стояло четверо полярников. Именно четверо, хотя встречать их должны были только двое. Вот они подались навстречу каравану, а тем временем из строения вышли еще двое.

— Кемпбелл жив! — прокричал он во всю мощь своих слабеющих легких. — Вы слышите: группа лейтенанта Кемпбелла сумела вернуться![65]

3

Двухмачтовый барк «Терра Нова» входил в залив Мак-Мёрдо так, словно после долгого путешествия возвращался в столичный порт, на причалах которого собралась половина города.

И ничего, что в бинокль капитан второго ранга Эдвард Эванс видел всего лишь несколько фигурок, которые нервно метались между двумя полуосвободившимися ото льда фьордами. Палуба судна была надраена, на оголенных мачтах вывешены флаги расцвечивания, а в кают-компании со всей возможной пышностью был накрыт праздничный стол, на котором кроме шампанского и шоколада почти каждого полярника ожидала пачка писем.

Готовясь к встрече с героями Антарктиды, все свободные от вахты моряки выстроились по правому борту, которым барк разворачивался к мысу Эванса, и очень жалели, что ни на борту, ни на берегу нет духового оркестра. Впрочем, всех их радовало уже хотя бы то, что полоса открытой воды тянулась до самого берега, у которого лишь кое-где покачивались на едва уловимой волне небольшие льдинки.

— Встреча, конечно, будет торжественной, — опустил бинокль на грудь лейтенант Гарри Пеннел, который в маленьком экипаже барка представал в роли и штурмана и первого помощника капитана. — Но все же с каким-то горьковатым привкусом.

— У меня у самого комок в горле появляется, — взволнованно проговорил Эванс, — при мысли о том, что должен буду приветствовать капитана Скотта и всех прочих полярников, зная, что Амундсен самым наглым способом обыграл их в этом антарктическом пасьянсе, уверенно опередил и теперь пожинает лавры победителя в фешенебельных салонах Европы.

— Хотя следует принимать во внимание, что гонка была изнурительной, — уточнил Пеннел.

— Я познал это на себе, штурман. До сих пор помню тот день, когда просил своих спутников оставить меня посреди глетчера на гибель, а самим спасаться. Какое мужество понадобилось этим людям, чтобы спасти и себя, и меня!

— Когда-нибудь эту историю будут описывать в романах, сэр, — напророчествовал лейтенант, вновь поднося бинокль к глазам. — Кстати, что-то я не вижу на берегу капитана Скотта.

— Наверное, решил принять нас в своих полярных апартаментах, — сдержанно улыбнулся Эванс. — Если только не приболел.

— Ему сейчас и без болезни нелегко. Особенно на душе.

— В любом случае полярников что-то маловато. Вам не кажется, штурман?

— Не исключено, что тоже заняты приготовлением праздничного стола.

Когда в полукабельтове от берега судно застопорило машины, с берега негромко, хрипло прокричали «Виват!», а команда барка ответила тем же.

— Как дела, лейтенант Кемпбелл?! — обратился Эванс к офицеру, который стоял на небольшом утесе и которого Эванс сразу узнал по высокому росту и мощной, но даже в этом полярном одеянии щеголеватой фигуре. — Все ли у вас в порядке? Все ли здоровы?!

— Трагедия у нас, лейтенант! — ответил Кемпбелл, не зная, что Эванса уже следует величать капитаном второго ранга. — Группа Скотта достигла полюса еще семнадцатого января прошлого года, то есть ровно год назад! Но после этого вся погибла.

— На обратном пути! — уточнил доктор Аткинсон. — Все пятеро! У нас хранятся их путевые записки. Теперь согласно приказу Скотта командование экспедицией лежит на мне.

Эванс и Пеннел ошарашенно переглянулись. На палубе и на берегу воцарилось напряженное молчание. Так и не придя толком в себя, командир судна приказал отдать якорь и спустить на воду шлюпку, чтобы Аткинсон и Кемпбелл могли прибыть на борт.

«Медленно и с великой грустью флаги спустили с мачт… — описывал со временем эту грустную сцену встречи сам капитан Эванс. — С мостика было слышно, как звенела и звякала посуда и столовые приборы: это стюард поспешно убирал их вместе с угощением, на которое мы теперь не могли бы и взглянуть. Невостребованные письма на имя нашего начальника и его товарищей по походу, которые были покрыты чистыми салфетками, тоже сняли со стола, и Дрэйк запечатал их в мешок для возвращения женам и матерям, пожертвовавшим столь многим, чтобы их мужчины смогли достигнуть цели».

Пока Аткинсон пересказывал сотканную из дневниковых записей и собственных впечатлений историю одиссеи капитана Скотта, все полярники уже успели переправиться на судно. Его каюты и даже палуба служили им символом возвращения к той цивилизации, от которой они успели отвыкнуть. Барк воспринимался ими как мост, соединяющий не просто разные континенты, а как им казалось, разные планеты, разные миры. Некоторые из них с нескрываемым ужасом посматривали теперь на безжизненную ледовую пустыню, в глубине которой оставался — невидимый с палубы — их экспедиционный дом, и, казалось, никакая сила не способна была заставить этих людей вновь оставить борт вожделенного судна.

Помянув капитана Скотта рюмкой коньяку, Эванс вместе с другими офицерами приказал корабельному плотнику Дэвису смастерить крест из имевшегося на борту австралийского красного дерева, высотой не менее девяти футов[66]. Когда крест был готов, на дощечке, прикрепленной к нижней его части, вырезали текст: «В память капитана Р. Ф. Скотта, офицера флота; доктора Э. А. Уилсона, капитана Л. Э. Дж. Отса, лейтенанта Г. Р. Бауэрса, унтер-офицера Э. Эванса, умерших при возвращении с полюса в марте 1912 г.».