Одноглазый дом - Женя Юркина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Привыкший к своей безнаказанности, Эл рисковал; он даже не побоялся притвориться Сильвером Голденом перед его сестрой. Заметила ли Прилс подвох или была настолько глупа, что не почувствовала притворщика ни под маской своего брата, ни под маской супруга? Если Элберт и мог сколько угодно обманывать госпожу Прилс, то не сумел бы скрыться от тех, кто знал о его силе притворщика. Наверняка он понимал, что этим выдаст себя, но не старался сохранить свою личность в тайне – ему просто требовалось выиграть немного времени, чтобы собрать достаточно сырья и покинуть город прежде, чем клубок распутается. И все же от его небрежной, издевательской игры сквозило желанием быть узнанным.
От такого количества мыслей кружилась голова. Снова и снова Флори прокручивала события прошлых дней, пытаясь найти объяснение всем загадкам: начиная с той ночи, когда в их фамильный дом ворвались четверо злоумышленников, и заканчивая тем моментом, когда Эл в порыве гнева признался, что убил Мео, скрываясь под маской Дарта. Было ли это правдой? Ей хотелось верить, что нет.
Вернувшись в Голодный дом, они первым делом устремились наверх, вызволять пленника из гардероба. Комната встретила их развороченной дверью – Элберт постарался. Шкаф оставался нетронутым и запертым на ключ; он долго не хотел проворачиваться в скважине, а потом и вовсе обжег Рина, наказав за настырность. Тот отскочил, скорчив болезненную гримасу, и затряс пальцами. Зато Офелия легко справилась с замком, еще раз подтвердив довод, что ладит с безлюдями. В шкафу, среди завесы разномастных платьев, они обнаружили здоровяка, только сейчас, с исступленным лицом и блуждающим взглядом, он уже не выглядел таким мощным и устрашающим. Он даже не сопротивлялся, когда Рин и Десмонд подхватили его под руки и потащили прочь, намереваясь доставить следящим.
Оставшись в доме втроем, они разошлись кто куда: Офелия побежала вызволять Бо из заточения в столовой; Дарт отправился осматривать хаос, который оставил после себя Элберт; а Флори скрылась в ванной, желая поскорее сменить мокрую одежду и согреться. Это была вторая бессонная ночь подряд, и она едва держалась на ногах. Горячая вода привела ее в чувство, хотя не смыла тревожные мысли.
Флори обошла дом и застала Дарта в библиотеке. С обреченным видом он взирал на окружающий погром: выдранная дверная ручка, опрокинутая лестница, пробившая в стене брешь, сметенные со стеллажей книги и сорванный рычаг, из-за чего вход в тоннели оказался закрыт. Бо уже исследовал комнату, обнюхивая каждый уголок, и фыркал, чуя чужой запах.
Офелия стояла на пороге, понурив голову. Видимо, чувствовала себя виноватой из-за того, что попалась на крючок притворщика. Флори не винила сестру, поскольку сама не знала, смогла бы она здраво рассуждать, первой увидев раненого Дарта, молящего о помощи.
– Мы все починим, – попыталась приободрить его Офелия.
– Безлюдя может перестраивать только его лютен. Не вздумайте ничего трогать, – строго сказал Дарт и вышел из библиотеки.
Флори поспешила следом и бесцеремонно юркнула в его комнату, словно так и полагалось. Она знала, какой вопрос гложет Дарта.
– Он соврал, чтобы сделать тебе больнее.
– Я уже не спрошу у Мео, что случилось на самом деле, – сквозь зубы процедил он, едва сдерживаясь. Остановился, вцепился в деревянный набалдашник кровати, будто боялся потерять равновесие. – Эл сказал правду. Мео никогда не открывал чужакам. Его дом – сокровищница, а он был самым осторожным человеком на свете. Для меня оставалось загадкой, как убийца попал в дом. Теперь я понимаю, что Мео впустил его через тоннели. Вот почему убегал через них и не искал защиты в моем доме. Он был уверен, что его преследую я.
Дарт ссутулился, осел на пол, закрыл лицо руками. Острые плечи задрожали от беззвучного плача. Флори почувствовала себя совершенно бессильной, не зная, что сказать и как помочь Дарту справиться с этой болью. Молчание казалось лучшим средством.
– Он погиб из-за меня.
– Если бы целью Эла был ты, он бы убил тебя.
– В мире есть вещи похуже смерти.
Флори вспомнила пронизывающий ветер на кладбище, запах промозглой земли и с каким глухим стуком она ударяется о крышку гроба; вспомнила выселение из дома, заточение в приюте и кислый смрад старых матрасов на койках; вспомнила тюремную камеру, острый край пуговицы, впившийся в щеку, и потные руки, блуждающие по ее телу… Глаза налились слезами, и Флори вдруг поняла, что ей необходимо рассказать Дарту о том, что случилось с ней. Она сделала глубокий вдох и выпалила:
– Я боюсь следящих, потому что когда меня арестовали…
Внезапно он прервал ее.
– Уходи.
Флори растерянно смолкла и услышала приглушенный звук, который прорывался на свободу сквозь стеклянные дверцы часов. Она посмотрела на циферблат: стрелка крутилась безостановочно, круг за кругом. Это гипнотическое движение привело ее в ступор.
– Вон отсюда! Прочь! – заорал Дарт, а затем, издав короткий полустон-полухрип, завалился на бок и мгновенно отключился.
Механический лязг шестеренок в звенящей тишине напомнил, о чем они совсем забыли. Вчера Дарт самовольно крутил стрелки, чтобы выбрать воплощение детектива, а утром снова перевел частности, чтобы стать жонглером для Ярмарки. Он знал, что его ждет, и даже приготовил для себя пузырек сонной одури – тот стоял на прикроватной тумбе. Флори сообразила, что нужно делать, и, схватив склянку с мутной жидкостью, вернулась к неподвижному телу Дарта. Достаточно было капли сонной одури, но дрожащие пальцы не слушались и никак не могли справиться с пробкой.
Одним молниеносным движением из ее рук выбили склянку, и та, отлетев, разбилась вдребезги. Неприятный травянистый запах тут же заполнил комнату. Флори вскочила на ноги прежде, чем ее успели схватить. Она бросилась к двери, где столкнулась с Офелией, прибежавшей на шум.
– Принеси сонную одурь! – воскликнула Флори и вытолкала сестру в коридор. Затем захлопнула дверь и ловким движением провернула ключ.
Она почувствовала приближение чего-то и успела увернуться. Фонарь пролетел мимо и врезался в зеркало. Раздался оглушительный грохот, град осколков посыпался на пол. Неудивительно, что в Голодном доме зеркала стали редкостью.
Дарт растерянно уставился на погром, будто уже забыл, что сам сделал это. На его лице проступило выражение какого-то сожаления и досады.
