Гадюки в сиропе или Научи меня любить - Тильда Лоренс

 Однажды подобная прямолинейность сыграла с ней злую шутку. Грант поскандалила с одним человеком из своего окружения. Оскорбила знакомую, заявив, что та ведет себя, как дешевая потаскуха, едва ли не предлагая себя всем окружающим. Та девушка, на самом деле, выпила больше, чем следовало. Её развезло от нескольких бокалов шампанского так, будто она чистый спирт глотала. Молодой организм, не привыкший к большому количеству алкоголя, не мог справиться с такой нагрузкой. Опьянение наступило почти моментально. Она перестала себя контролировать, даже умудрилась залезть на стол и попыталась исполнить стриптиз, а потом увидела Аманду, стоявшую в дверном проеме, осеклась. Создавалось впечатление, что она на стену наткнулась. Аманда смотрела на нее, сузив глаза, в которых открытым текстом читалось презрение, и ничего кроме.

 – Потаскуха, – выплюнула Аманда с ненавистью. – Никакого понятия о чести и достоинстве. Никакого самоуважения. Детка, сколько тебе лет, что ты хлещешь алкоголь лошадиными дозами? Ведешь себя так, будто родилась в семье деградантов. А ведь вырастили тебя достойные люди. Так по какому праву ты честь своей семьи позоришь? Дешевая сучка, слова доброго не стоящая.

 Грант некоторое время продолжала стоять в дверях, все так же улыбаясь, а потом развернулась, чтобы уйти, попутно отметив, как самопровозглашенная звезда эротического танца, растерялась и вся её бравада исчезла. Ничего не осталось.

 На лице удивленно распахнутые глаза, а губы подрагивают. Она мучительно подбирает слова, но ничего не может сказать в ответ. Потому что Аманда права. Она поступила неподобающе, а Грант поставила её на место.

 Однако пьяный человек редко принимает критику в свой адрес со спокойным сердцем. Чаще возникает потребность в отмщении. Хочется увидеть своего обидчика на коленях. Поверженным, угнетенным, растерянным, с расширенными от страха зрачками. В тот момент в душе девушки клокотала ярость. Схватившись за нож, несостоявшаяся звезда вечера кинулась на Аманду.

 Грант резко обернулась и успела вовремя отшатнуться. Униженная и оскорбленная замахнулась, стремясь ударить лезвием в шею Аманде, но та увернулась, а потом неожиданно сделала то, чего от нее никто не ожидал. Схватилась голой рукой за лезвие, словно совсем не боялась боли. Разумеется, острый металл рассек кожу, побежала кровь, но Грант не обратила никакого внимания на свою рану. Обидчица безвольно разжала руку, выпуская рукоятку, и посмотрела на Грант безумными глазами. Это было слишком пугающе. Даже устрашающе. Аманда, не обращая внимания на боль, ухмылялась во весь рот, при этом глаза... Её глаза были практически пустыми, будто она совсем ничего не чувствует. Она, на самом деле, тогда почти ничего не чувствовала. Нож. Снова нож. Это была единственная мысль, что жила у нее в голове. Как и тогда, под дождем.

 Аманда находилась на грани. Она готова была растерзать того, кто вновь посмел угрожать ей ножом.

 – Ты сумасшедшая, – шептала тогда девушка, едва ли не на глазах трезвея. – Я боюсь тебя.

 Аманда посмотрела на нее удивленно, метнула нож в стену. Он попал прямо в центр репродукции картины Ван Гога «Подсолнухи», висевшей на стене. Грант развернулась и пошла к выходу, не попрощавшись с хозяином дома. Вслед её доносился удивленный шепот. Громко говорить никто не решился.

 Аманда не была сумасшедшей. Просто на этот раз, столкнувшись лицом к лицу с опасностью, поняла: плакать бесполезно. Страх в глазах жертвы всегда лишь раззадоривает маньяков, в то время, как ледяное спокойствие и игра на равных выводят из равновесия. Многим становится не по себе, и они сами отступают, опасаясь достойного сопротивления.

 Люди, по натуре своей – трусливы. Они лицемеры, которые только и могут примерять на себя разные маски, редко приоткрывая завесу тайны и обнажая свою истинную натуру. Все стремятся к хорошей жизни. Все добры и открыты лишь до тех пор, пока не добьются успеха, и он не застит им глаза.

 Когда появляется убеждение в собственной гениальности – отмирает человечность.

 Сострадание? Желание помогать другим? О, нет! О подобных вещах они не слышали. А, если и довелось услышать, то они предусмотрительно заткнули уши, чтобы не поддаться этому глупому призыву – помогать другим. В жизни ведь стоит думать только о себе любимых, не так ли?

 Аманда усмехнулась, заливая в рот остатки огненной жидкости.

 Сегодня она в очередной раз убедилась в том, что люди – просто безмозглые твари, равнодушные к чужому горю. Они топтали тех, кто слабее, только бы спастись самим, они готовы были разорвать тех, кто становился у них на пути. Бежали, толкались, кричали. Они не желали принять смерть с достоинством. Аманда и сама не хотела умирать, но в тот момент инстинкт самосохранения уснул глубоким сном, стоило только увидеть, как он падает. А потом лежит там, на лакированном паркете, в луже собственной крови. Не дышит, ничего не говорит. Жизнь уходит из его тела. Точнее, уже ушла, и даже пульс на шее не бьется. Его лицо, такое же, как у нее, только обрамленное светлыми волосами, искажено мученической гримасой. А волосы слиплись от крови. Мерзкая бордовая корка, совсем не гармонирующая по цвету со светлыми волосами. Широко открытые глаза смотрят в потолок, а изо рта вытекает слюна, смешанная с кровью. Это было ужасно. Дико. Страшно.

 Аманда смотрела на своего брата и никак не могла понять, что же произошло. Умом понимала, но отказывалась верить. Все это казалось нелепой постановкой, которая вскоре закончится, а актеры, изображавшие убитых учеников, поднимутся с пола, смоют с себя грим. И все снова станет хорошо.

 Да только никто не спешил подниматься и говорить, что это – розыгрыш. Все было явью.

 Она помнила, как опустилась на колени рядом с телом брата, как долго сжимала в руке его ладонь, будто надеялась, что он вот-вот откроет глаза и скажет ей что-нибудь ободряющее. Все наладится, мир заиграет яркими красками. Но Эштон молчал, а бордовое пятно под его головой становилось все больше и больше.

 Кто-то потряс её за плечо, попытался оторвать от близнеца, кричал, что ей нужно думать о себе, а не о трупе, но Аманда и слушать не хотела.

 Труп? Где они его видят? Это же не труп. Это Эштон. Её родной брат. Вторая половина её души. Человек, ближе которого нет и не было на этом свете.

 – Дура! – прикрикнул кто-то на нее, но она не обратила внимания на это оскорбление.

 Все так же продолжала стоять посреди коридора на коленях, прижимая к груди ладонь Эштона. Она была совсем холодной, тело быстро остывало. Практически мгновенно.

 Аманда в тот момент ничего не чувствовала. Она ничего не видела и не слышала. Мир, в котором она прожила семнадцать лет, раскололся на мелкие кусочки. Аманда ощущала, как вместе с Эштоном отмирает и половина её души. Выгорает дотла. Ей казалось в тот момент, что вокруг мир застыл, ничего нет. Время остановилось, и больше никогда не возобновит свой ход, так навсегда останется в этом дне.