Путь "Чёрной молнии" - Александр Теущаков

Удар по шее снова опрокинул его с табуретки, теперь ему понадобилось несколько минут, чтобы собраться с мыслями.

— Что, раз я бунтарь, у вас очко играет, снять с меня наручники, — он произнес слова с улыбкой на губах и даже с частичкой иронии. Лейтенант снова замахнулся для очередного удара, но спокойный голос капитана остановил его:

— Перестань Лацис, снимите с него наручники.

Лейтенанты с недоумением уставились на капитана.

— Да- да, я сказал, раскуйте его.

Они подчинились приказу.

Сашка с наслаждение потирал затекшие запястья рук. Успокоившись, он сел ровно на табурете и положил руки на колени.

— Итак, продолжим, — сказал капитан, — кто из заключенных метал в солдат бомбы? Кто их изготавливал? Ирощенко или погибший Семченко?

— Капитан, вот здесь, я и вправду ничего не знаю, каждый вложил свой вклад в восстание…

Удар по позвоночнику между лопаток не дал Сашке докончить фразу.

— Да ты что, революционер хренов! — взбеленился светловолосый лейтенант, какое на хрен восстание? Вы твари столько народу побили там.

По всему было видно, что лейтенант выходил из себя. «Наверно я не первый попал на допрос, — подумал Сашка, — раз у этого костолома не хватает нервов».

— Послушайте, командиры, кто вы? Вы что, дознаватели? Из какого вы ведомства? — спросил Воробьев.

— А ты не догадываешься? — ответил капитан, — вы там такого натворили, что поначалу комитет будет разбираться в вашей смуте, а потом уже и следователи из прокуратуры и МВД.

— Не имел чести ранее встречаться с вашей организацией, если у вас такие методы допроса, тогда я лучше буду молчать, а вы продолжайте выколачивать из меня, но еще раз предупреждаю, говорить я не буду.

— Ладно, Воробьев, не ерепенься. Ты еще молодой парень, зачем тебе гнаться за главными бунтовщиками. Ты же не глупый, — капитан смягчился, — и должен понимать под какую статью попадают твои действия. Ты сейчас ломаешь из себя героя — революционера, а не можешь понять, что на данный момент являешься бандитом, организовавшим бунт в зоне.

— О — да! Валите все на «Серого».

— Александр, я не шучу и не пугаю тебя, — еще больше смягчился капитан, — твои действия попадают под статью семьдесят седьмую часть первую и вторую. Ты прекрасно знаешь, что лица, отбывающие наказание и совершившие следующие преступления: дезорганизация осужденных, формирование вооруженных групп, нападение на администрацию, а так же — умышленные действия, совершенные в составе незаконных вооруженных формирований и повлекшие за ними гибель людей, наказываются лишением свободы сроком от восьми до пятнадцати с конфискацией имущества или смертной казнью. Тебе лично конфискация не грозит, а вот все остальное ты заработал сполна, участвуя в бунте заключенных. Что на это скажешь?

Сашка внимательно выслушал капитана и спокойно ответил:

— Что я могу сказать? Кроме ваших обвинений, есть еще факты и обстоятельства, повлекшие за собой этот бунт, следствие разберется.

— Я тоже констатирую тебе факты: трое военнослужащих убито, восемь человек получили серьезные ранения, много обгоревших и побитых, это я говорю не об осужденных, а если их взять в счет, то даже одними расстрелами вам не отделаться.

— А что бывает страшнее расстрелов?

— Вот останешься живой, потом узнаешь. Бога будешь молить, чтобы забрал твою жизнь поскорее! — капитан привстал и повысил голос, — наденьте на него наручники, и уведите в камеру. Давайте следующего, — приказал он своим подчиненным.

Видимо так продолжалось до тех пор, пока не допросили последнего из заключенных, прибывших вместе с Сашкой Воробьевым.

Картина была удручающая: после возбужденного состояния, переставшего оказывать влияние на сознание, появилось натуральное чувство страха, пожалуй, — это естественное ощущение, особенно когда обвиняемые оказались в безвыходной ситуации.

Об этом и думал Сашка в автозаке, когда их везли по городу. Собраться духом, и ни в коем случае не поддаваться панике и ментовским уговорам. В данном случае кое-кого из них можно подкупить жалостью или посулами снизить меру вины и смягчить наказание.

Перед тем, как всех виновных в бунте распределили по коридорам и камерам, в последний раз перед началом следствия им суждено было собраться в одном большом боксе. Впереди ждали баня и трехдневный карантин.

Сашка встретил многих пацанов и мужиков, но среди них не было Лехи Сибирского и Сергея Ирощенко. Первые допросы прошли и, как выразились заключенные: выколачивали первые показания со знание дела, где кнутом, а где и пряником.

В боксе развернулась дискуссия по состоявшемуся бунту и его последствиях.

— Пацаны, — обратился ко всем Кротов, — давайте трезво оценим ситуацию. Не знаю, как вам, но мне после первого допроса становится страшновато за наши дальнейшие судьбы. Я тут слушал разговор троих мужиков, так они считают, что были невольно втянуты в события. Но мы все хорошо помним, что Дрон дал каждому право на выбор, но менты так не считают и будут гнуть свою линию.

— А интересно, Крот, если бы мы догадывались о последствиях: что будет покалечена жизнь, а кто-то вообще с ней распрощается, мы подняли бы бунт? — задал кто-то смелый вопрос.

— Мы тогда иначе думали, — ответил за Крота Сашка, — что государство не станет так жестоко подавлять волнения, забирая наши жизни против нашей воли.

— Вот об этом менты и вопят: «А когда вы жестоко убивали солдат или зэков, вы думали в тот момент о последствиях?»

— Конечно не думали! Нельзя в двух словах обрисовать наши действия, — продолжил Сашка, — мы конкретно должны отстаивать свои позиции.

— Сколько в зоне арестантов, столько и мнений, — подхватил дискуссию Матвей, он тоже угодил в основную группу организаторов бунта, — пацаны, а вы вдумайтесь, как следует, почему мы оказались здесь? Ведь это же не роковое стечение обстоятельств, а планомерное мусорское давление десятилетиями направленное на нас. Вся правда состоит в том, что несовершенны системы: законодательства, правосудия, исполнения наказаний. Для нашего гребаного, тоталитарного государства поговорка: «Была бы шея, а хомут найдется, вполне приемлема».

— Правильно Матвей, — поддержали его мужики и парни, — разве многие люди в нашей стране знают, в каком государстве живут. Они даже не догадываются, что творится в соседних городах, а что взять с нашей маленькой зоны, где заперли две тысячи зэков — это разве цифра, по сравнению с миллионами всех осужденных в стране.

— Да-да, бунт в зонах подавляется раз и навсегда, система хорошо помнит и пресекает дальнейшие волнения и не повторяет своих ошибок, уж слишком они дорого обходятся государству.

— А разве они думают о людях, о матерях, близких, что с одной, что с другой стороны баррикад…

— Я вам случай расскажу, — начал один из парней, — он произошел в июне 1962 года, в городе Новочеркасске. Простые люди: студенты, рабочие завода в один миг оказались бунтовщиками и погромщиками, так власть окрестила их. Когда на площади перед райкомом собралась толпа, по ней открыли огонь на поражение: погибли молодые парни, мужчины и женщины. Хрущев от лица государства не захотел выслушать справедливые требования трудящихся масс и отдал приказ: покончить с волнениями в городе. В результате десятки приговорены к расстрелу и множество к разным срокам тюрьмы. Это произошло в свободном городе, в Советской стране!

— А это колония общего режима, тоже Советская, — подсказал Сашка.

— Сколько прошло лет после тех событий? Пятнадцать! Для истории этот срок, как один миг, а законы и порядки остались прежними.

— Пацаны, выходит из уголовников мы превратились в политических, — заключил из рассказанного Кротов.

Многие зашумели, не соглашаясь с его определением.

— А чем вы не довольны! — Сашка повысил голос, — вспомните о наших справедливых требованиях на плацу, мы говорили о десятках лет унижений, как нас смешивали с грязью, ведь мы, как не крути, тоже советские люди, нас никто гражданства не лишал.

Мы завтра выйдем из мест заключения и вольемся в общество. А на свободе выходит люди тоже бесправные, если государство расстреливает их за справедливые требования.

Потому и страшно за нас пацанов и мужиков, запротестовавших в порыве гнева против произвола власти и порабощения свободомыслия.

— А я слышал о Краснодарских событиях, — подхватил один парень.

— А я о Грозненских, — продолжил другой.

— У нас в Алтае ментовские начальники, обуревшие от беспредела, отдали приказ об открытии огня по мирным гражданам.

Тут к общему разговору подключился парень, с лицом татарской национальности:

— Может кто-то слышал о событиях, которые произошли в середине семидесятых в столице Татарстана?