Сегодня вечером и всегда (сборник) - Нора Робертс

Яркий свет. Музыка. Изысканная обстановка. «Сколько же раз я бывала на приемах, – подумала Ливи. – Что отличало этот прием от сотен других? Политика».

Это был свой особый мир, узкий, замкнутый. Вас назначали или избирали, но вы всегда оставались открытой мишенью для прессы и были вечно уязвимы из-за ее влияния на общество. Удар можно было получить с любой стороны. Главным здесь были личности участников, утверждение имиджа. Ливи знала в этом толк.

Сенатор, потихоньку жевавший паштет, принадлежал к либералам. У него были современная мальчишеская стрижка и открытое, простое лицо. Ливи порылась в памяти – ага, сенатор обладает весьма острым умом и отчаянным честолюбием.

Ливи узнала корреспондента влиятельной вашингтонской газеты. Он непрерывно пил. Кажется, он одолел уже пять порций виски глазом не моргнув, но по-прежнему цеплялся за стакан, как утопающий за спасательный круг. Она узнала симптомы, и в ней шевельнулась жалость. Если он еще не пил с утра натощак, то скоро начнет.

– Каждый реагирует на трудности по-своему, – прокомментировал Торп, заметив, куда направлен ее взгляд.

– Это верно, – сказала Ливи.

Торп предложил ей стакан вина. Она рассеянно взяла его, продолжая разглядывать толпу.

– У меня была подруга, которая работала в газете в Остине. Она говорила, что газеты дают информацию для думающих читателей, а телевидение только показывает картинки.

Торп закурил сигарету.

– И что вы ей ответили?

– Ну что тут скажешь? Реклама везде одинакова. – Ливи улыбнулась, вспомнив свою строгую приятельницу. – Я говорила, что телевидение более непосредственно, она же утверждала, что газеты более аналитичны. Я указывала, что телевидение дает зрителю возможность увидеть событие, она доказывала, что печать позволяет читателю подумать. – Ливи пожала плечами и пригубила холодное сухое вино. – Наверное, мы обе были правы.

– Когда я учился в колледже, то писал для газет.

Торп наблюдал, как Ливи внимательно изучает окружающих. Она все впитывала как губка. Услышав его фразу, она обернулась и с любопытством посмотрела на него.

– Почему же вы переключились на телевидение?

– Мне нравился более быстрый темп, возможность быть прямо на месте событий. Видеть все своими глазами и тут же рассказывать об этом.

Ливи кивнула. Она хорошо его понимала. У Торпа в руке был стакан виски. Ливи заметила, что пьет он мало, но курит непозволительно много. Ливи вспомнила непрерывную цепь сигарет Карла.

– Как вы боретесь со стрессом?

Он усмехнулся и, к ее удивлению, погладил жемчужину в ее серьге.

– Занимаюсь греблей.

– Чем?!

Его прикосновение отвлекло ее на миг, но изумление ее не стало от этого меньше. Нет, он положительно непредсказуем.

– Греблей, – повторил он, – на лодке, по реке. А когда слишком холодно, играю в гандбол.

– Гребля… – Ливи задумалась. Вот почему у него такие натруженные, мозолистые руки.

– Да, знаете ли. Вперед, Йель!

Она улыбнулась.

– Это первая ваша настоящая, щедрая улыбка, – сказал он. – Кажется, я влюбился.

– Это не в вашем твердом характере.

– Да что вы, я настоящая сливочная помадка.

Он поднес ее руку к губам. Ливи осторожно отняла ее, чувствуя легкую дрожь в пальцах.

– Вряд ли при таких качествах можно раскрыть незаконное присвоение государственных средств в министерстве внутренних дел.

– Ну, это работа.

Он подошел на шаг ближе, так что они почти касались друг друга.

– Поверьте, что перед вами – жалкий романтик. Меня умиляет свет горящей свечи и до глубины души трогает прелюдия Шопена. Женщина может увлечь меня с помощью огня, пылающего в камине, и бутылки вина.

Ливи поднесла бокал к губам. Наверно, от вина у нее слегка кружилась голова.

– Не сомневаюсь, что это удавалось тысячам.

– Вы же мне сказали, что я хвастун, – усмехнулся Торп. – Кроме того, журналистика оставляет мало свободного времени.

Ливи было нелегко сохранять дистанцию. Она покачала головой и вздохнула.

– Но я не хочу в вас влюбляться, Торп. Действительно, не хочу.

– Не принимайте поспешных решений, – добродушно посоветовал он.

– Ти Си! – Последовал увесистый тычок в спину Торпа. – Я так и знал, что найду вас в обществе красивой женщины. – Так приветствовал их представитель штата Виргиния.

Сенатора Уайета отличали несколько фунтов избыточного веса, розовые щеки и всем известная общительность. Ливи знала, что он ведет кампанию против сокращения ассигнований на образование и социальные нужды. Она две недели безуспешно пыталась пробиться к нему на прием.

Торп добродушно отнесся к его тяжеловесному приветствию.

– Сенатор – Оливия Кармайкл.

Сенатор в том же стиле потряс руку Ливи.

– У меня отличная память на лица, и я вас где-то видел. Однако держу пари, что вы не подружка Ти Си.

Торп то ли кашлянул, то ли вздохнул. Ливи стрельнула в него взглядом.

– Я работаю в Вашингтонском отделении «Новости мира», сенатор Уайет. Мистер Торп и я – коллеги.

– Да-да, конечно. Теперь я вспомнил, Ти Си предпочитает другой тип женщин. – Он наклонился к Ливи и подмигнул. – Ноги прямо из плеч и минимум мозгов.

– Неужели? – Ливи задумчиво посмотрела на Торпа.

– У вас потрясные ноги, Ливи! – невозмутимо заметил Торп.

– Да, я уже слышала об этом. – И она обратилась к Уайету: – Сенатор, мне бы очень хотелось побеседовать с вами о серьезных вещах. Полагаю, здесь не место. Может быть, вы назначите более подходящее время?

Уайет минуту колебался, потом кивнул.

– В понедельник утром в моем офисе. А вам с Ти Си надо сейчас потанцевать, – распорядился он и быстрым движением одернул смокинг. – Пойду посмотрю, есть ли в буфете что-нибудь стоящее вроде икры и гусиной печенки.

И с уморительной миной сенатор неспешным шагом удалился.

Торп взял Ливи за руку.

– Хочу последовать совету сенатора, – объяснил он. И, обняв Ливи, повел ее в круг. Это был второй случай, когда он обнял ее. Тело ее немедленно затрепетало в ответ на его прикосновение. Ливи напряглась. Боже, это становилось каким-то наваждением.

– Вы не любите танцевать? – тихо спросил он.

– Конечно, люблю. – Она старалась говорить спокойно и ровно.

– Тогда в чем же дело?

Его рука легко держала ее за талию, его губы почти касались ее уха. По коже у нее побежали мурашки.

– Когда мы займемся любовью, вашингтонская элита этого не увидит. Я люблю уединенность.

Понадобилось некоторое время, прежде чем до нее дошел смысл его высказывания. Ливи просто навылет пронзила его взглядом.

– Да вы что?!

– Тише, тише. Я знаю, что говорю, – прошептал он. – Сердце у вас бьется так же сильно, как тогда, когда я поцеловал вас возле бара О’Райли.