Леопард - Ю Несбё

— Какой ответ?

— Ответ на вопрос, согласна ли ты выйти за меня замуж.

У нее закружилась голова.

— Согласна ли я…

— Открой глаза, Лене.

— Но я…

— Открывай, я сказал.

Она сделала, как он велел.

— Это тебе, — сказал он.

Лене Галтунг хватала ртом воздух.

— Оно золотое, — добавил Тони. Солнечный свет мягко отражался в кусочке желто-коричневого металла, лежавшем на листке бумаги перед ними. — Я хочу, чтобы ты его надела.

— Надела?

— Разумеется, после того как поставишь подпись под нашим брачным контрактом.

Лене заморгала. Ей хотелось проснуться, чтобы этот кошмар наконец рассеялся. Изуродованная рука протянулась через стол и накрыла ее руку. Она взглянула на чудовище в бордовом шелковом халате.

— Знаю, о чем ты думаешь, — сказал он. — Денег, которые ты привезла, хватит ненадолго, но брак дает мне определенные права на наследство, когда ты умрешь. Ты думаешь, не собираюсь ли я тебя убить. Я прав?

— А ты собираешься?

Тони тихо рассмеялся и сжал ее руку.

— А ты собираешься мне помешать, Лене?

Она помотала головой. Ей всего лишь хотелось быть кому-то нужной. Ему. Словно во сне она взяла ручку, которую он ей протянул. Поднесла ее к бумаге. Слезы попали на подпись, чернила расплылись. Он потянул листок к себе.

— Прекрасно, — сказал он, подул на него и кивнул на журнальный столик. — А теперь давай, прими мой дар.

— Что ты имеешь в виду, Тони? Это же не кольцо.

— Я имею в виду, что ты должна открыть рот, Лене.

Харри моргнул. С потолка свешивалась одинокая лампочка. Он лежал на кровати, на спине. Голый. Тот же сон, только теперь он не спал. Над изголовьем в стене торчал гвоздь, а на гвоздь была насажена голова Эдварда Мунка. Норвежская купюра. Он разинул рот так широко, что казалось, сломанная челюсть вот-вот лопнет, но все равно давило ужасно, череп раскалывался от боли. Он не спал. Кетаномин уже не действовал, а при такой боли не заснешь. Как давно он здесь лежит? И сколько времени еще пройдет, прежде чем от боли он потеряет рассудок? Харри осторожно повернул голову и огляделся. Он по-прежнему был у ван Боорста, и он был один. Его не связали, и при желании он мог даже встать.

Он проследил глазами за проволокой, привязанной к ручке входной двери: она шла через всю комнату к стене позади него. Он осторожно повернул голову в другую сторону. Проволока проходила через скобу в каменной стене, а оттуда тянулась к его рту. Леопольдово яблоко было привязано намертво. Дверь открывалась так, что первый, кто за нее потянет, выпустит иглы, которые изнутри пронзят Харри голову. То же самое произойдет, если он будет двигаться слишком активно.

Харри засунул пальцы в уголки рта. Почувствовал шипы. Попытался надавить на один из них снизу. Безуспешно. Он почувствовал, что приближается приступ кашля, и в глазах у него почернело, когда он не смог дышать. До него дошло, что из-за шипов гортань распухла, и вскоре он может задохнуться. Проволока, привязанная к дверной ручке. Отрезанный палец. Случайность или же Тони Лейке знаком со Снеговиком? И задумал его превзойти?

Харри пнул стену ногой и заорал, напрягая голосовые связки, но металлический шарик заглушал крик. Он сдался. Прислонился к стене, стараясь не замечать боль, и сжал зубы. Где-то он читал, что человек может кусаться почти так же сильно, как акула. Но все равно ему удалось только чуть-чуть вдавить шипы, а потом они опять заставили его раскрыть рот. Такое ощущение, что они пульсируют, словно у него в пасти бьется живое железное сердце. Он потрогал шнур, тянущийся изо рта. Все инстинкты твердили, что он должен дернуть за него, вытянуть этот шар. Но ему показывали, что тогда произойдет, он видел фотографии с места преступления. Если бы он не видел…

И в этот самый миг Харри понял. Понял не только, как будет умирать он сам, но и почему умерли другие. И зачем это понадобилось. Абсурд, но ему стало смешно. Все так дьявольски просто. Так дьявольски просто, что придумать такое мог только дьявол.

Алиби Тони Лейке. Никакого сообщника у него не было. Вернее, его помощниками стали сами жертвы. Когда Боргни и Шарлотта очнулись в полном одиночестве, после того как их накачали наркотиком, они и понятия не имели, что у них во рту. Боргни заперли в подвале. Шарлотта была снаружи, но проволока тянулась от ее рта к багажнику разбитого автомобиля, и, сколько она ни скреблась и ни билась о крышку багажника, он так и не открылся. Никто из них не мог выбраться из того места, где оказался, и, когда боль становилась невыносимой, они поступали вполне предсказуемо. Дергали за шнурок. А если бы они знали, что произойдет? Отступила бы боль перед надеждой, надеждой на то, что, потянув за шнурок, они загонят шипы назад в этот загадочный шарик? И пока девушки медленно, но верно поддавались сомнению и в конце концов совершали неизбежное, Тони Лейке был далеко — ужинал с инвесторами или делал доклад, совершенно уверенный, что жертвы за него довершат начатое. И тем самым обеспечат ему непоколебимое алиби на момент убийства. Строго говоря, он их даже и не убивал.

Харри повертел головой, чтобы определить радиус, в пределах которого стальная проволока не натягивалась.

Он должен что-то предпринять. Хоть что-нибудь. Харри застонал, ему показалось, что проволока натянулась, и он задержал дыхание и уставился на дверь. Ждал, что она вот-вот распахнется, и…

Ничего не произошло.

Он попытался вспомнить, как ван Боорст показывал ему яблоко, как далеко высовывались шипы, когда не встречали сопротивления. Если бы ему удалось раскрыть рот пошире, если бы только челюсти…

Харри закрыл глаза. Его поразило, насколько нормальной и очевидной ему показалась его идея, удивило, что она не встретила в нем никакого сопротивления. Напротив, он испытал облегчение. Облегчение, потому что ему предстояло причинить себе еще большую боль, а если потребуется, лишить себя жизни в попытке выжить. Это было логично, просто сумерки отчаяния вытеснила светлая, ясная, безумная мысль. Харри повернулся на живот, приблизил голову к скобе, так, чтобы немного ослабить натяжение проволоки. Потом осторожно поднялся на колени. Потрогал челюсть. Нашел точку. Точку, в которой сошлось все: боль, челюстная кость, узел, спутанный клубок нервов и мускулов, которые едва удерживали челюсти вместе после инцидента в Гонконге. Ему не удастся нанести себе достаточно сильный удар, вся надежда на тяжесть его тела. Харри потрогал гвоздь пальцем. Он выступал из стены сантиметра на четыре. Самый обычный гвоздь с большой, широкой шляпкой. Если хватит силы тяжести, он сокрушит все на своем пути. Харри прицелился, уперся челюстью в шляпку гвоздя, приподнялся, чтобы рассчитать угол падения. Прикинуть, как глубоко должен войти гвоздь. И как глубоко он недолжен войти. Шея, нервы, паралич. Рассчитал. Не сказать чтобы он действовал хладнокровно и спокойно. Но все равно рассчитал. Заставил себя это сделать. Шляпка у гвоздя была не такая ровная, как верхняя черточка в букве «Т», а чуть наклонная, поэтому не существовало никаких гарантий, что, когда он будет ее вытаскивать, она не вырвет все, за что зацепится. Под конец он постарался вспомнить, все ли предусмотрел. И понял, что бессознательно ищет предлог для отсрочки.

Харри глубоко вдохнул.

Тело отказывалось повиноваться, протестовало, сопротивлялось. Не хотело, чтобы голова падала на гвоздь.

— Идиот! — попытался крикнуть Харри, но вырвался лишь какой-то свист. Он почувствовал, как по щеке катится теплая слеза.

Хватит ныть. Сейчас самое время слегка умереть.

И он дал голове упасть.

Гвоздь принял его с глубоким вздохом.

Кайя пыталась найти мобильный телефон. Карпентеры [151]только что хором прокричали «Stop!», и Карен Карпентер ответила: «Oh, yeah wait a minute». [152]Мелодия эсэмэски.

На город уже резко и безжалостно опустилась тьма. Кайя отправила Харри три сообщения. Рассказала, что произошло, сообщила, что ее машина припаркована в начале той улицы, на которой стоит вилла, куда зашла Лене Галтунг, и теперь она ждет дальнейших указаний и просит его подать хоть какие-то признаки жизни.

Умничка. А теперь подъезжай и забери меня на улице к югу от церкви. Найти нетрудно, здесь это единственный кирпичный дом. Заходи прямо внутрь, там открыто. Харри

Она продиктовала адрес шоферу, тот кивнул, зевнул и завел мотор.

Пока они проезжали по освещенным улицам, Кайя набрала «Уже еду». Вулкан подсвечивал вечернее небо, словно лампочка накаливания, стирал звезды и окрашивал все еле заметным кроваво-красным мерцанием.

Через четверть часа они оказались на темной улице, напоминавшей воронку от бомбы. Перед магазином висели парафиновые лампы, свет то ли снова отключили, то ли в этом районе его не было вообще.