Мое сердце - Смолл Бертрис

Гостиница, в которой он провел предыдущую ночь, оставила у него самые лучшие воспоминания, да еще и хозяйка, зная, что до Парижа целых полдня пути, позаботилась о нем, собрав в дорогу корзину с провизией. Он оказал ей честь, исповедовав ее, и отпустил небольшие прегрешения, наложив на нее совсем легкую епитимью.

Закончив легкий обед приятно хрустевшей на зубах грушей, он запаковал корзинку и убрал ее назад за переднее сиденье. Потом выглянул в окно. Начал падать легкий снежок, и Майкл О'Малли не позавидовал ни кучеру, ни сопровождавшей его охране. Вдали, правда, уже виднелись шпили Нотр-Дама, и он подумал, что скоро они будут на месте.

Он намеревался остановиться в Париже в городском доме матери и отчима Адама де Мариско, графа и графини де Шер. Это был небольшой дом всего с шестью спальнями, но епископ надеялся, что ему там будет вполне удобно, а слуг должны были прислать из графского поместья Аршамбо на Луаре.

Мысли Майкла О'Малли перекинулись на поручение, которое ему предстояло выполнить. Это будет нелегко, и, хотя ему предстояло иметь дело со старинным приятелем, потребуется весьма тонкая дипломатия. Сложность состояла в том, что он видел логику в действиях отца Орика. Да поможет ему Бог! Его, бедолагу, услали из Европы куда-то к черту на кулички, да еще ждали от него, что он будет творить там чудеса, обращая в веру Святой Матери-Церкви безбожников, не получая при этом, Майкл готов был побиться об заклад с кем угодно, ни копейки из метрополии. Отчаянно пытаясь работать хорошо, привлечь к себе внимание начальства в Португалии, Париже или Риме и, подозревал Майкл, столь же отчаянно надеясь вернуться домой, этот бедный иезуит, без сомнения, понимал, что все его надежды на будущее уплывают за горизонт вместе с лордом и леди де Мариско. И он сделал единственное, что было в его силах: захватил Велвет заложницей, чтобы все-таки получить выкуп. И конечно же, в этом Майкл не сомневался, отец Орик и не подозревал об обуявшей португальского губернатора жажде мщения. Главной жертвой стала его племянница Велвет. Бедная малышка Велвет! Лицо епископа помрачнело. Какие муки пришлось вытерпеть этой девочке, которую всегда оберегали от всех жизненных невзгод, оказавшейся вдруг в столь ужасном положении? Он от всей души молил Бога, чтобы она осталась жива и ее можно было бы спасти из плена.

Карета резко остановилась, и, вернувшись мыслями к действительности, Майкл обнаружил, что они уже в Париже и ждут, когда привратник откроет им ворота. Снег теперь валил тяжелыми хлопьями, и епископ едва мог различить фигуру привратника. Кучер, в своем нетерпении побыстрее завершить долгое путешествие и, без сомнения, мечтавший о теплом огне и пинте доброго вина, чуть не сшиб привратника с ног, подстегнув лошадей и галопом влетев во двор. Карета остановилась перед широкими двойными дверями, которые тут же, как по волшебству, распахнулись. Два ливрейных лакея сбежали со ступеней и, открыв дверь и откинув ступеньку, помогли Майклу О'Малли вылезти из кареты.

— Мерси, мерси! — проговорил епископ, осеняя их крестом в знак признательности, и поторопился войти в дом.

Навстречу ему поспешно выступил худой длиннолицый человек.

— Добро пожаловать, монсеньор епископ. Меня зовут Алард, я местный мажордом. — Он подтолкнул вперед низенькую, толстенькую женщину:

— Моя жена Жаннин, домоправительница и кухарка. Нас прислала мадам графиня, чтобы прислуживать вам. Мы постараемся сделать ваше пребывание здесь приятным. Можно ли узнать, сколь долго вы предполагаете пробыть в Париже?

— Не больше недели, в крайнем случае две, — ответил Майкл.

— Благодарю вас, милорд епископ. Позвольте проводить вас в ваши апартаменты, и хотелось бы узнать, что мы можем сделать для вас еще?

— Мне нужно отослать весточку моему другу, отцу О'Дауду, иезуиту.

Алард поклонился.

— Конечно, милорд епископ. Как только вы устроитесь, я пришлю вам лакея.

Посыльный умчался и вернулся меньше чем через час. Он разыскал отца О'Дауда, который велел сообщить, что он будет рад повидать своего старого друга, и просил узнать, не сможет ли он прибыть сегодня к ужину. Когда Майкл задал этот же вопрос пухленькой Жаннин, та озорно улыбнулась и, присев в реверансе, пообещала роскошный стол.

Когда Бирач О'Дауд появился вечером, Майкл О'Малли не мог не отметить, что его друг внешне почти не изменился. Среднего роста и толстенький, Бирач О'Дауд был обладателем круглого, невинного лица мальчика из церковного хора, белого, с пухлыми розовыми ирландскими щечками и обманчиво ласковыми голубыми глазами, затененными длинными желтоватыми ресницами, по цвету совпадавшими с его коротко остриженными волосами. Одет он был, как обыкновенный иезуит, но Майкл отметил, что его сутана сшита из прекрасного материала и хорошо скроена.

— Ты прихватил с собой бутылочку своего виски, Мишель? — спросил Бирач вместо приветствия. — Я не мог думать ни о чем другом, с тех пор как получил весточку, что ты здесь, в Париже.

Епископ рассмеялся:

— Конечно. Иначе как бы два старых приятеля могли приветствовать друг друга, Бирач? — Подойдя к стоявшему в библиотеке столу, он налил им обоим по глотку дымчатого напитка и, передав своему другу бокал, поднял свой. — За Ирландию! — сказал он.

— За Ирландию, да поможет ей Бог! — ответил иезуит. Когда виски было выпито, Майкл пригласил его в маленькую столовую. Они уселись за накрытый стол. Верная своему слову, Жаннин приготовила для двух церковников прекрасный ужин. Начался он с горшочков с миндалем, вымоченным в белом вине с чесноком, и отдельно поданных горшочков дижонского соуса из горчицы. Стол был накрыт по-семейному, на двоих. Бульон, в котором плавали мидии, был так же изыскан на вкус, как и сами прекрасно приготовленные дары моря.

Когда горшочки с тщательно выскребленными ракушками были убраны, Алард дал знак слугам подавать следующую перемену блюд: аппетитные жирные утки, зажаренные до хрустящей корочки, с мясом, легко отделяющимся от костей, нашпигованные абрикосами и черносливом, с соусом из терна; необычно привлекательное на вид мясное рагу, благоухающее красным вином и травами, поданное с пышными маленькими клецками; горшочек с мелким картофелем, другой с луком и еще один с морковью и сельдереем. Последним блюдом, поданным в этой перемене, оказался небольшой окорок, запеченный в слоеном тесте.

И Майкл О'Малли, и Бирач О'Дауд никогда не страдали отсутствием аппетита. Они быстро прикончили все наготовленное Жаннин так же, как и каравай свежего хлеба с хрустящей корочкой и горшочек сливочного масла из Нормандии, стоявшие тут же на столе, заодно опустошив и большой графин бургундского с виноградников Аршамбо.

Жаннин, улыбаясь во весь рот при виде явного признания двумя священниками ее кулинарных талантов, подала десерт сама: огромное блюдо нарезанных груш, запеченных в маленьких, похожих на пирожные, хрустящих корзиночках, заполненных кремом. Кубки вновь наполнили легким белым вином. Оба священника подняли их в честь Жаннин, которая, и так раскрасневшись от кухонного жара, тут уже стала совсем пунцовой от удовольствия.

Покончив с едой, Майкл и Бирач вернулись в библиотеку. Наполнив кубки, они уселись в креслах у камина. За окном бушевала вьюга, швыряя в окна пригоршни снега.

— Что привело ирландского епископа в Париж, монсеньор? — наконец-то позволил проявить любопытство иезуит.

— Одно семейное дельце, — спокойно ответил Майкл. — А так как мы вспомнили, что твоя тетушка происходит из рода О'Малли и ты, таким образом, вроде как тоже член нашего семейства, то подумали, что ты сможешь нам помочь.

— Если это в моих силах, — осторожно ответил Бирач.

— В твоих, в твоих, не беспокойся.

— Тогда начнем, приятель! Или ты собираешься продержать меня здесь всю ночь?

— Ты, конечно, помнишь мою сестру Скай, — начал Майкл.

— Как же можно забыть такое прелестное существо? — ответил Бирач. — Она что, уже похоронила своего очередного мужа, Мишель? Или все еще замужем за этим огромным человеком, как его — де Мариско?