Распутин наш. 1917 - Сергей Александрович Васильев

– Чью же душу я спас? – язвительно спросил Григорий. – Этого прыщавого студента, террориста-самоучку?

– Свою, курсант! Только свою! Ничью другую душу ты спасти не в состоянии.

– Не понял…

– А что тут непонятного? Убийц на Руси издревле называли душегубами. Злодей мог умертвить тело жертвы, но душа ведь бессмертна… Ты не задумывался, почему наши воцерковленные и богобоязненные предки так именовали преступников?

– Отнимая чужую жизнь, человек губит свою собственную бессмертную душу?

– Молодец, курсант! Давай зачетку – ставлю пять! Умышленное убийство, совершенное вне пределов необходимой обороны, а равно неоказание помощи – самый распространенный способ продажи души рогатому. Удовольствие лишить жизни других компенсируется отказом от собственного вечного бытия, с передачей его под полный контроль Лукавого. С этого момента человек сам себе не принадлежит, всеми поступками его управляет преисподняя.

Распутин встал на ноги, повёл плечами, прислушиваясь к собственным чувствам. Перед глазами появился последний стоп-кадр дома, скрывающегося в дыму, где находилась его Аня…

– Артём Аркадьевич, могу ли я поменять зачётку на право вернуться сейчас туда, к ней…

Миронов положил свою тяжелую руку на плечо Распутина.

– Ты не в магазине модной одежды, Гриша. Примерить, поносить, сдать обратно, поменять на более удачное… Так это не работает… Никто из живущих никогда не получал желаемое в таком виде, в каком себе нафантазировал. Всё будет, как ты захочешь, но совсем не так, как себе представляешь. Это не удачная фигура речи, не модный афоризм, а незыблемый строгий закон бытия.

– Зачем мне вечная жизнь с её горечью потерь и терзаниями от пережитого.

– К сожалению, именно страдания, неудовлетворенность собой и окружающей действительностью – необходимое условие эволюции. Только чем-то очень недовольный человек способен на решительные и даже отчаянные поступки по преобразованию окружающего мира…

– А счастливый человек на это не способен?

– Именно так. Ты разве сам не замечал, что счастье никогда не являлось движущей силой прогресса? Только в качестве цели, чаще всего недоступной, оно способно быть стимулом.

– Как же мне надоела эта гонка по вертикали. Как я хочу, чтобы меня просто оставили в покое.

– Ты точно этого желаешь? Вечный покой – твоя мечта? Можешь не отвечать, слова ничего не стоят. Зачем сотрясать воздух, когда есть возможность доказать желание делом. Ты просил шанс сделать бывшее не бывшим – ты его получишь. Дальше решай сам. Твоя воля – закон для всех, даже для Него…

Послесловие

Полковник Распутин только что прилетел в столицу, и торопился к семье. Спеша навстречу пешеходам, среди которых мелькала курточка дочки и коляска внука, он с содроганием сердца, как в замедленном кино, наблюдал смертельный танец летящего на всей скорости спорткара. Не доезжая метров двадцати до “зебры”, Lamborghini вильнул тюнингованным задом, двинул “плечом” стальную змею, разодрал правый бок, гася “первую космическую” скорость, встретился с колесом впереди стоящего “КАМАЗа” и, отрикошетив от него, перелетел через всю встречную полосу, приземлившись возле полковника. Затормозив каким-то неимоверным усилием, Григорий всё же крепко приложился к металлическому кузову, едва не перекатившись через низкий силуэт.

В разбитом спорткаре что-то шипело и потрескивало. Над капотом вился сизый дымок, а к запаху перегретого двигателя добавился резкий бензиновый. Повернувшись, полковник рывком дернул водительскую дверь. Послушно подавшись, она на удивление легко открылась и поползла вверх, обнажая салон, заснеженный содержимым разорванных подушек безопасности. На водительском сиденье, разметав длинные волосы, полулежала совсем молодая девчонка не старше двадцати пяти лет с безумными глазами. Она подняла голову, взглянула на полковника расширенными зрачками и глупо улыбнулась, нечаянно икнув. Пытаясь освободиться от мешающей подушки безопасности, владелица автомашины нараспев изрекла:

– Позвоните моему папе – генералу Бамбуровскому. Он всё чики-пуки уладит, а вас, – ее улыбка стала ещё шире, – обязательно наградят, если поторопитесь…

Ощутив труднопреодолимый рвотный позыв, Григорий нагнулся над великосветской наркоманкой, пытаясь отстегнуть ремень безопасности, и яростно прошипел на ухо, не сдерживая эмоций:

– Заткнись, визжалка стоеросовая, а то придушу и скажу, что так и было!..

Отпрянув от Распутина, насколько было возможно, будучи зафиксированной в кресле, Бамбуровская уставилась немигающим взглядом на полковника и, возможно, нашла в его глазах нечто такое, что заставило съёжиться и замереть…

– Кто Вы? – выдохнула виновница ДТП.

– Смерть твоя, – в тон ей ответил Григорий, борясь с заевшим механизмом.

Девушка коротко охнула, и тело бриллиантового отпрыска личного врага Распутина бессильно обмякло, повиснув на ремне безопасности.

– Да чтоб тебя!.. Ласты склеишь со страха, – выругался полковник.

Наконец, замок смилостивился, звонко щёлкнул, освобождая от своих пут хозяйку, и Распутин смог вытащить из машины потерявшую сознание, ватную тушку Бамбуровской. Окинул взглядом покорёженный спорткар и напрягся – что-то не понравилось Григорию в этой убитой в хлам машине. Непонятная угроза исходила от тонких струек дыма, сочившихся из-под рваного капота. Он точно знал, что испытывал такие же чувства, видя кабриолет, протаранивший забор и стену усадьбы на Елагином острове.

“Гриша! У тебя паранойя!” – смеялся внутренний голос. Но руки-ноги его не слушали и, подхватив под мышки наркоманку, волокли в сторону от помятого кузова.

БДАМС! – резкий металлический звук ударил по ушам, а вспышка яркого света – по глазам. Последнее, что запомнил Распутин – летящее, как из пращи, колесо и собственную судорожную попытку уклониться от встречи с ним…

Сознание возвращалось медленно, словно нехотя. Сначала проступили очертания огромного, пластикового окна, приоткрытого на проветривание, потом приглушенный свет настольной лампы у прикроватной тумбочки и лицо, склонившееся над книгой, такое знакомое и родное…

– Душенка? – прошептал Григорий, задыхаясь от волнения, – это ты?

Навстречу его взгляду взлетели брови-стрелочки, распахнулись огромные глазищи, тонкие пальчики прикрыли по-детски пухлые губы.

– Папка! Очнулся!

– Любушка, девочка моя! Вылитая мать!

Взвизгнув, дочка бросилась на грудь Григорию, отчего у полковника перехватило дыхание, пошли красные круги перед глазами, и вырвался сдавленный стон.

– Ой, прости-прости! – Любица отпрянула. Опять прикрыла ладошкой рот, глаза расширились на этот раз от испуга. – Я от радости совсем с ума сошла! У тебя же ребра сломаны, контузия и всякое-другое по-мелочи…

– Ничего, нормально, – Распутин восстановил дыхание, красная пелена разъехалась, как театральный