Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий - Юрий Владимирович Кривошеев

63

Во второй половине XIII в., отмечает, в частности, И. У. Будовниц, «князья владимирские куда более преуспевали у ханов» [Будовниц 1960: 318].

64

Деятельность Федора приходится на правление в Орде четырех ханов: Менгу-Тимура (1267–1280), Туда-Менгу (1281–1287), Тулабуги (1287–1291) и Тохты (1291–1312).

65

Наши суждения о «чести» в отношении русских князей в Орде в определенной степени подкрепляются другого рода источником – информацией на житийной иконе «Алексей-митрополит» (написанной Дионисием на основе ранней (около 1486 г.) редакции Жития митрополита Алексея): на ней есть клейма, отображающие его приходы в Орду. Обратившая на них внимание М. Д. Полубояринова описывает их так: «В трех клеймах, повествующих о пребывании митрополита в Орде, рисуется “честь”, которой хан его удостоил: хан встречает Алексея, направляющегося в Орду, и, сняв шапку, преклоняет перед ним колени; хан, сидя на троне, приглашает стоящего перед ним митрополита занять рядом сидение, покрытое драгоценными тканями; наконец, Алексей исцеляет ханшу Тайдулу, причем он изображен в саккосе (парадное облачение. – Ю. К.), подаренном ему ханшей» [Полубояринова 1978: 32].

66

Об этом см. с. 91–96 настоящей работы.

67

В летописях отмечается последовательность дарений русскими князьями ордынцам. Так, «прииде въ Орду благоверныи князь Михаилъ… и по обычаю одари князи и царици, последи самого царя» [ПСРЛ, т. X V, вып. 1: стб. 38]; «И пришедъ въ Орду князь великии Александръ царя тешешавъ по обычаю своему и рядец… И пребысть единъ месяць въ Орде, много льсти приатъ отъ безаконныхъ Татаръ, и инии глаголахоу: княжение ти великое даетъ царь, а инии глаголахоу: оубиту ти быти» [ПСРЛ, т. XV, вып. 1: стб. 49]. В последнем случае для нас важен тот факт, что ожидание «отдарка» могло продолжаться относительно длительное время.

68

Ср.: «Бату очень милостив к своим людям, а все же внушает им сильный страх» [Путешествия 1957: 71].

69

Церемония сохранилась и в начале XV в. Никоновская летопись сообщает, что в результате «при» Василия Васильевича и Юрия Дмитриевича в Орде в 1432 г. хан «даде великое княжение князю Василью Васильевичю и повеле князю Юрью Дмитриевичю, дяде его, и конь повести подъ ним». Василий «не возхоте» «дядю своего обезчестити» [ПСРЛ, т. XII: 16], возможно, по причине того, что в XV в. этот монгольский ритуал стал уже неприемлем в отношених между соотечественниками.

70

Алгоритм возведения на трон монгольского «каана» см.: [Трепавлов 1993: 69–70].

71

На Западе «значительно преувеличивали… степень зависимости великого князя от хана», – писал К. В. Базилевич [Базилевич 1952: 120].

72

См. также: [Герберштейн 1988: 68]. Такого же рода «информацию» мы встречаем в одном из поздних летописных сводов – Густинской летописи. Под 1505 г. пространно сообщается о том, «в каковой неволе и беде бяху прежде у Татаръ Заволжскихъ князи Московские. Во-первыхъ внегда Татарский поселъ до Москвы приеха, тогда самъ князь со всеми своими бояры долженъ бяше противу ему изыйти пешо, на милю, безъ шаты, носящи чаши комизу, си естъ млека кобылего, и нимъ посла чествовати, отъ сего млека аще ли бы нечто укануло на одежду или на коня, егда поселъ княже, долженъ бяше самъ князь излизати; а четцу, иже чтяше грамоту отъ царя Татарского, постылаше на земле одежду коштовную соболюю, а самъ князь со своими бояры преклоншеся на колена слушаху чтения грамоты, и ни въ чесомъ пререковати или отмовляти можаше, ниже смеяше, аще бы и на христианъ, или на братию, или на сихъ имъ же миръ поприсяже, повелел ратию пойти» [ПСРЛ, т. II: 364]. Заимствование этого сообщения отмечали уже публикаторы Густинской летописи. «Эта сказка выдумана Польскими писателями из недоброжелательства к Русским. О порядке приема Татарских послов, до XVI века, нет сведений в домашних наших источниках; но этот обряд не мог происходить в Москве, – среди преданного своим государям народонаселения, ни даже в Орде, куда князья наши ездили для получения великокняжеского сана, так как он описан выше. О нем нигде не упоминают и восточные историки» [ПСРЛ, т. II: 364]. Следует указать и на то, что и на рассказ Герберштейна также повлияла польская Хроника Длугоша [Базилевич 1952: 120].

73

«Когда хан отправлял посла в Москву, тогда великий князь встречал его за городскими воротами, как самого царя, и подносил ему чашу кобыльего молока. Князь наблюдал пред ним величайшее почтение, безотчетную покорность и не смел пред ним садиться. Когда посол садился на коня, тогда князь наклонял пред ним свою спину, а тот, став на нее ногами, взлезал на лошадь» (Терещенко 1848: 19). Как нам представляется, все элементы «общения» могут быть объяснены. О встрече посла будет сказано ниже, о ритуальной роли напитков уже говорилось; здесь же остановимся на, безусловно, сказочно-карикатурном изображении посажения посла на коня.

Рассказ А. В. Терещенко имеет своим источником средневековое западноевропейское сочинение «Краткий трактат о Великом Князе Московии, его родословная», напечатанном в популярном собрании Гаклюйта, изданном в Англии в 1819 г. Существует вероятность того, что изначально эта информация восходит (с искажениями) к сочинению известного английского хрониста середины XIII в. Матфея Парижского – «Великая хроника». В нем несколько странно (но гораздо менее фантастично) представлено оседлание татарами коней. «У них большие и сильные кони, которые питаются листьями и даже [ветками и корой] деревьев. На них [татары] взбираются по трем ступенькам, словно по трем уступам [вместо стремян], так как у них [татар] короткие ноги» [Матузова 1979: 137]. Также возможно, что версия Гаклюйта – Терещенко основывается на кратком жизнеописании Тимура генуэзца Батисто Фрегозо, получившем широкое распространение в Европе XVI в. В нем, в частности, говорится о побежденном Тимуром (Тамерланом) грозном османском султане Баязиде, который, находясь в плену (1492–1493 гг.), среди прочих унижений подвергался и такому: «всегда, когда полководец садился на своего коня, побежденный должен был становиться на четвереньки, чтобы быть для победителя опорой» [Нагель 1997: 4–5]. Другое сообщение дополняет первое: «Ордынские послы имели обыкновение привозить с собой басму, т. е. болвана, деревянное изображение хана. Князья московские выходили пешком за город, навстречу послам; кланялись им, подносили кубок кобыльего молока, подстилали мех соболий под ноги ханского чтеца и слушали чтение грамоты с коленопреклонением. На месте, где происходила эта встреча, София выстроила церковь во имя Спаса, именуемого доселе Спас на болвановке» [Терещенко 1848: