Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий - Юрий Владимирович Кривошеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
33
В отечественной историографии ряд исследователей полагали, что Кострома в начале XIII в. относилась к Ростову, видя ее среди пяти городов, «данных» Всеволодом Константину [Корсаков 1872: 137 и др.; Козловский 1840: 9; Кизилов 1982: 46]. Однако более распространенным является мнение, что Кострома находилась в это время под эгидой Владимира [Миловидов 1886: 24–26 и др.; Экземплярский 1891: 66; Пресняков 1918: 43; Кучкин 1984: 100; Рябинин 1986: 99]. К Владимирской волости относилась и Соль Великая, а к Переяславской – Нерехта [Кучкин 1984: 100; Рябинин 1986: 99).
34
Представляется, что несколько преувеличивает значение Костромы Ю. А. Кизилов. Отмечая расположение города «в гуще земледельческих поселений», прохождение через него «важнейших дорог» в Новгород и на север, он считает возможным сделать следующий вывод: «Все это рано выдвинуло Кострому в число важнейших центров Руси, и за влияние над ней сыновья Всеволода III вели не одну кровопролитную войну» [Кизилов 1982: 36–37].
35
«Сколь ни значительна была военная роль князя в Киевской Руси, все же не он, а вече распоряжалось в конечном итоге народным ополчением, – напоминает И. Я. Фроянов. – Князю как военному специалисту высокого класса поручалось главным образом командование войском, строительство и организация вооруженных сил» [Фроянов 1980: 208].
36
Средневековые писатели не учитывали этой попытки Москвы. «Ее судьба представлялась неожиданной и дальнейшим поколениям севернорусского общества, – замечал В. О. Ключевский. – Задавая себе вопрос, каким образом Москва так быстро поднялась и стала политическим центром Северо-Восточной Руси, древнерусское общество затруднялось найти ответ: быстрый политический подъем Москвы и ему казался исторической загадкой… Причина загадочности первых успехов города Москвы заключается в том, что древние памятники нашей истории отметили далеко не первые моменты его роста, а уже крупные внешние приобретения, каких добилась Москва после долгих и незаметных подготовительных усилий» [Ключевский 1988: 7]. Представляется, что рассмотренные события и были одним из проявлений «подготовительных усилий», кстати, не замеченных и самим историком.
37
О попытке Москвы к обособлению пишет и Ю. А. Кизилов. Однако в его глазах оно связано с усилением московского боярства. «К началу XIII в. это местное московское боярство представляло уже значительную силу и проявило определенную тенденцию к обособлению. В феодальную войну начала XIII в. отсюда уже “свели” силой пытавшегося здесь закрепиться князя Владимира Всеволодовича. Но в домонгольскую пору московское боярство еще не успело объединиться в такой мере, чтобы “налезть” собственного князя». Также «определенную тенденцию к обособлению» проявляли Тверь и Дмитров [Кизилов 1970: 22, 72–73].
38
Следует отметить и то, что в последние десятилетия появились работы, пересматривающие прежние подходы (см., напр.: [Горский 1995; 2000; Мазуров 1995]).
39
См. в этой связи интересное предположение П. О. Рыкина о попытке создания на Руси «традиционной монгольской системы соправительства» [Рыкин 1996].
40
Подробно о динамике княжеско-ханских отношений 40-х – начала 60-х годов см.: [Егоров 1997].
41
См. также [ПСРЛ, т. XVIII: 75]. Это сообщение Симеоновской летописи В. А. Кучкин считает «древнейшим», составленным «скорее всего, по рассказам вернувшихся домой русских участников похода» [Кучкин 1966: 170]. Кроме дополнительных сведений (перечисление поименно русских князей – участников похода), по нашему мнению, принципиально нового текст Симеоновской летописи не дает.
42
Подробно об этой экспедиции см.: [Егоров 1985: 194–198].
43
См.: [Полубояринова 1978: 12–13, 16].
44
Впрочем, русско-половецкие отношения не сводились только к конфликтным ситуациям или союзнической помощи. В литературе высказывалось мнение, что «взаимоотношения между народами, русским и половецким, были и более тесны, и более дружественны, они вросли в повседневный быт», также «шло духовное взаимодействие» [Гордлевский 1947: 322]. Об «интенсивном товарообмене» между ними писал А. Ю. Якубовский [Якубовский 1932: 24].
45
Теорией дара занимались также Э. Б. Тайлор и К. Леви-Стросс [Тайлор 1989: 465–466; Леви-Стросс 1985: 301]. О влиянии теории М. Мосса на социальную антропологию см.: [Гофман 1976: 338–358; Крюков 1997: 1–15].
46
Н. И. Веселовский, обративший на это внимание, верно отмечает, что «обмен подарками при посредстве послов установился в очень отдаленное время и не составлял исключительного явления у татар», но в то же время ошибается, говоря, что «последние довели систему вымогательства подарков до виртуозности» [Веселовский 1911: 7]. Не вымогательство, а архаические нормы и обычаи являлись основой этих отношений.
47
Об одномерном восприятии монголов европейцами на примере описания Гильома Рубрука хорошо сказала Н. Л. Жуковская. «Да, мы знаем из “Путешествия…” Рубрука, как жили монголы, чем они питались, как обращались друг с другом и с приезжими, какие события произошли в ставке монгольского хана за те месяцы, что провел в ней Рубрук (азы визуальной этнографии), и многое другое. И в то же время мы не знаем о них ничего такого, из чего мы могли бы заключить, что перед нами уникальный культурный мир не только в его необычном для европейца материальном воплощении (это как раз Рубрук прекрасно отразил), но и в определенной мировоззренческой целостности, где каждая вещь, обряд, явление, поступок сопряжены множеством нитей друг с другом, образуя некую сбалансированную завершенность, гармонию личности и окружающего мира, которой порою так недостает нам сегодня.
Ничего этого не заметил Рубрук, да и не мог заметить, так как, считая, что только христианам открыт свет истины, он не был готов к восприятию чужой культуры» [Жуковская 1988: 5]. Все сказанное можно приложить и к сообщениям других европейцев, посещавших монголов, в частности Плано Карпини.
48
Избирая великим ханом Гуюка, монголы ждали от него «щедрых даров, наслаждения справедливостью и почета для каждого князя и вождя сообразно с его рангом» (цит. по: [Вернадский 1997а: 127]).
49
Об источниках сочинения Джувейни «История завоевателя мира» см.: [Тизенгаузен 1941: 20].
50
Возможно, в этой плоскости лежит и объяснение отмеченной Плано Карпини «скупости» монголов. За приношениями-подношениями разнообразных даров он не рассмотрел сути «отдарка» – получения властных полномочий.
51
Говоря о «визите» Ярослава Всеволодовича в 1243 г., Л. Н. Гумилев подытожил его так:
