Братья Стругацкие - Дмитрий Володихин

В Санкт-Петербурге каждый год вручаются две премии, связанные с именем и творчеством братьев Стругацких.

Это, прежде всего, «Бронзовая улитка»[57], название которой четко ассоциируется с «Улиткой на склоне». Вручается эта премия с 1992 года. Ее присуждает Борис Натанович — единственный член жюри — по единолично определяемым принципам и критериям. Лауреатов объявляют на конвенте «Интерпресскон».

Кроме того, с 1999 года вручается «АБС-премия»[58]. Лауреаты награждаются 21 июня, то есть в день, равноотстоящий от дат рождения каждого из братьев Стругацких. Премия присуждается по двум номинациям: за лучшее художественное произведение, а также за лучшее критико-публицистическое произведение о фантастике или на фантастическую тему. Состав жюри, решающего судьбу премии, ежегодно определяет Борис Натанович (как и состав финалистов конкурса). Символом этой премии стала семигранная гайка — образ, взятый из раннего творчества братьев Стругацких. Такая гайка не может быть ни продуктом природы, ни продуктом технологического прогресса. Это продукт воображения в чистом виде, и в этом смысле — символ самого искусства. Цель премии, как она задумывалась учредителями, — возрождение серьезной, вдумчивой фантастики, продолжающей лучшие традиции «золотой поры НФ».

9

Двадцать лет прошло с тех пор, как ушел из жизни Аркадий Натанович. Лучшие вещи, написанные им в сотворчестве с младшим братом, не умерли. Повести и романы Стругацких медленно дрейфуют в будущее. Они по-прежнему востребованы. Их переиздают, по ним ставят фильмы.

За истекшие два десятилетия в России экранизированы «Гадкие лебеди», «Обитаемый остров» и «Трудно быть богом», за рубежом — «Малыш» и «За миллиард лет до конца света».

Особенно хороши «Гадкие лебеди» в постановке Константина Лопушанского, создавшего серьезную артхаусную реинтерпретацию повести[59]. Главной фразой фильма стало: «Как жаль, что мы не успели поговорить». Лопушанский показал, как жизнь заостряет некоторые конфликты, не давая их участникам достаточно информации о намерениях друг друга. Вот мокрецы — чего они хотят? Страшная критика существующего мироустройства, которую они вложили в детские умы, по большей части, справедлива. Идея о том, что человечество стоит на грани какого-то рывка, выхода в иное цивилизационное пространство, пронизывает творчество Стругацких да и в мировой общественной мысли широко распространена. Но… вообще рывок — фикция. Оценивать то, что должно произойти, можно только в том случае, если знаешь в подробностях намерения групп и сил, затевающих большую перемену. Чего хотят мокрецы? Сменить одну глобальную систему миропорядка на другую. На какую? На более добрую? На ту, где во всем преобладает интеллект? Один из мокрецов мимоходом говорит, что их воспитанники «выбрали небо». Хорошо бы! Только откуда известно, что эти слова правдивы? Как узнать, небо они выбрали или бес лукавый их соблазняет? Уж очень напоминают манипуляции с детьми работу каких-то гуру из современной секты, в которой основа — сущая темень. А начинают-то все с разговоров о добре, свете, счастье и гармонии… Ясно, что детей убивать нельзя, а им угрожает прямая и страшная опасность от внешнего мира. И совершенно не ясно, есть ли доброе зерно в том, чем их напичкали наставники.

Разбираться надо, но чаще всего для вынесения адекватного вердикта катастрофически не хватает информации, времени, средств. Куда ни сунься, везде на тебя гавкает выбор при отсутствии достаточной информации…

Сюжеты и миры, созданные когда-то звездным дуэтом, дорисовываются ныне их продолжателями и подражателями[60].

А значит, братья Стругацкие смогли уловить и высказать смыслы человеческого бытия, выходящие далеко за пределы их собственной эпохи.

10

Участник московского семинара Аркадия Натановича, превосходный писатель-фантаст Владимир Покровский, однажды написал о братьях Стругацких: «Стоящие громадным пиком посреди довольно серенького моря советской фантастики, Стругацкие пришли из эры 50–60-х годов и, при слабой поддержке немногих коллег-писателей из той же когорты, уверенно определили лицо отечественной научной фантастики. За ними тянулись, им пытались подражать…»

Громадный пик… что ж, тут преувеличения нет.

В литературе нет равенства.

Не все, кто пишет художественную прозу, — писатели. Не все, у кого есть дар Божий, поднимаются выше уровня «прилично сделано». И даже среди тех, чей талант очевиден, кто вошел в «высшую лигу», лишь немногие счастливцы удостаиваются по-настоящему искренней, сильной и долгой любви читателей. Ну а фигур, чьим творчеством дышат эпохи, чье перо способно создать времени имя и повести за собой нравы, — считаные единицы. Это — невенчанные монархи литературы. Вне зависимости от того, есть ли у них официальные регалии — чины, ордена, почетные звания…

Как бы ни было обидно прочей пишущей братии, но литература — не республика, и место государя в ней всего одно на целое поколение.

Такими вот некоронованными королями для двух поколений нашей интеллигенции являлись братья Стругацкие. Слова, выходившие из их уст, овладевали воображением миллионов. Образованный класс на протяжении нескольких десятилетий видел будущее их глазами. Интеллигенция разве только не молилась на них. А впрочем, немножко молилась…

Конечно, по-разному можно относиться к идеям, которые населяли ум единого писателя «братья Стругацкие»: восторгаться ими, отвергать их, загораться ими, оставаться равнодушным… Но в любом случае нельзя не признать: несколько десятилетий наша страна была буквально очарована Стругацкими — в самом прямом, «магическом» значении этого слова.

Ничего больше Стругацких, выше Стругацких до сих пор не выросло. Может быть, оно и хорошо: наша культура перестала ставить в центр мироздания слово и человека, осознав вдруг, что это всего лишь производные от смыслов более высоких и всеобъемлющих. Но русская литература и прежде всего русская фантастика томительно ждут появления нового монарха. Явится ли новый «право имеющий»? Сильнее Стругацких… Или хотя бы сравнимый с ними…

Ах, трепещут сердца: надоело равенство нищих духом.

Становится холоднее. Ожидание затянулось…

Утро одного персонажа

(Вместо эпилога)

«Персонаж Ваш, — написал авторам в апреле 2011 года Борис Натанович, — как правило, просыпается в пять утра и довольно долго лежит, с опаской прислушиваясь к утренним ощущениям. Вот уже много лет он стар и обременен болезнями. О болезнях он старается не думать (во избежание), он к ним привык и рассматривает их как бытовую неизбежность, вроде неприятной погоды или, скажем, уже осточертевшего вечно подтекающего крана в ванной. Говорить о болезнях он терпеть не может, но его часто о них спрашивают, в том числе люди уважаемые, и он придумал некоторое количество ответов, которые нравятся интересующимся. Например: „У меня три смертельные неизлечимые болезни, но самая неизлечимая и самая смертельная из них называется старость“. Или: „Жить можно. Пока котелок варит, а ноги доводят до нужника, жить можно, и неплохо“. Или такой ответ: „Болезни — паршивая штука, но зато как прекрасны внезапные приступы здоровья!“