Пещера Черного Льда - Джулия Джонс

Ангус говорил тихо и грозно, но Райф, распалившись, сделал шаг вперед.

— Не держи меня за дурака, Ангус. Ты совсем не прочь подвергнуть меня опасности, когда это тебе выгодно. Все последние три дня меня преследуют, травят собаками и пытаются убить — что еще должно случиться, чтобы ты заговорил?

— Чем меньше ты знаешь, тем для тебя лучше.

— Почему? От кого ты хочешь меня защитить? Семерка Пентеро Исса перерезала бы мне глотку независимо от того, знаю я что-то или нет. Никто из них мне вопросов не задавал.

— Не думай, что ты единственный, кого я оберегаю. Некоторые из этих тайн мне не принадлежат.

— Расскажи тогда то, что можешь. Почему тебе так нужно было заехать в Венис? Что будет, когда мы приедем в Иль-Глэйв? Откуда ты знаешь Саргу Вейса? И почему ты забрал у меня лук, как только его увидел? У меня был полный колчан стрел, и я мог бы перестрелять шесть остальных.

— И еще гнедой, — тихо вмешалась Аш. — Кто научил его танцевать на льду?

Райф с Ангусом, забывшие про нее в пылу спора, обернулись к ней, приемной дочери правителя, трясущейся от холода.

— Гнедого мне подарили, — сразу смягчившись, сказал Ангус. — Когда-то я спас жизнь одному человеку, сулльскому воину по имени Морс Буревестник, и он пообещал в благодарность вырастить для меня коня. Суллы к таким вещам подходят серьезно, и коня я получил далеко не сразу. Для Морса было делом чести подарить мне лучшее, что у него есть, и понадобилось одиннадцать лет и два поколения жеребят, прежде чем он решил, что может наконец уплатить свой долг. Еще три года он воспитывал коня на сулльский лад, уча его стойко держаться под прицелом, выживать в пургу, ходить по глубокому снегу, не сбрасывать седока даже под ударами стрел и камней, сражаться в строю с другими конями, вынюхивать след, читать отпечатки на снегу и танцевать на льду. Закончив обучение, Морс прислал коня мне.

— Четырнадцать лет — довольно долгий срок для уплаты долга, — заметила Аш.

— Морс был связан словом, но не временем. Годы, прошедшие между моей услугой и его благодарностью, ничего не значили для него. Он сулл и смотрит на вещи не так, как мы с вами.

— А как гнедого зовут?

Конь словно знал, что говорят о нем, тихо заржал и затопал копытами. Он уже успел обнюхать и пожевать кое-как устроенную повязку у себя на крупе.

— Это сулльское имя, и его не так-то просто перевести на общий язык, — улыбнулся Ангус. — Эль Райас Эрра-да Мото. Это значит: «Тот, кто рожден для уплаты долга, но с возрастом исполнит высшее предназначение».

— Да уж, проще звать его гнедым, — сонно улыбнулась Аш. Зевнув, она натянула на себя попону и улеглась прямо на снег. — Эль Райас Эррада Мото, — повторила она и добавила: — Ох как холодно.

Райф с Ангусом переглянулись, и Райф стал развязывать свой тулуп. Он уже больше не сердился на Ангуса. Они поговорят позже, когда Аш уснет, — Райф прочел это обещание во взгляде Ангуса. А пока надо позаботиться о девушке. Обойдя вокруг костра, он приготовил себя к испытанию холодом и снял тулуп. Замерзшие листья и прочий лесной мусор хрустели под ногами, как стекло. Став на колени, чтобы закутать Аш в тулуп, Райф задел ее щеку — холодную, как лед.

Он приподнял ее, прижал к себе и завернулся в тулуп вместе с ней. Так он держал Аш, тихую и дрожащую, пока она не уснула.

Ледяная тишина ночи вбирала в себя его мысли. Ангус караулил, прохаживаясь между лошадьми и крутым обрывом, сходящим к озеру. Волокна тумана с Лохани ползли по снегу, как змеи. Сквозь редкие облака светил месяц. Райфу вспомнился случай, когда Дрей провалился под лед на Холодном озере и он отогревал его, как теперь Аш. Тем тогда пришел в бешенство от того, что Дрей бегал по тонкому льду. Прошел всего месяц со смерти матери — в ту пору все Севрансы вытворяли что-то дикое и необузданное.

— Райф...

Он с удивлением увидел, что Ангус нагнулся к нему, и хотел встать.

— Нет-нет, сиди. Я и за тебя покараулю. Что наша девочка, спит?

— Да.

— И разум ее спокоен?

Райф кивнул. Он не мог припомнить, когда именно в эти четыре последних дня Ангус догадался о таинственной связи между ним, Райфом, и Аш — но Ангус догадался. На это указывал вопрос, который он задал. Райф помолчал, не зная, как отнестись к этому, и сказал:

— По поводу того, что я говорил раньше...

— Не надо, парень. Я это вполне заслужил. Ты и Аш верно сказали: вы имеете право знать, из-за чего подвергаете себя опасности. — Ангус достал из-за пазухи кроличью фляжку: ее он сохранил. — Пуста, проклятая, — сказал он, тряхнув ее. — А я и забыл. — Глядя на фляжку, как на верного старого пса, который вдруг взял и укусил хозяина, он продолжил: — Прежде всего есть вещи, которые я обязался не разглашать. Я не могу рассказать, где и как познакомился с Саргой Вейсом, — с этим тебе придется смириться. Возможно, со временем ты это узнаешь, а пока скажу тебе одно: Сарга Вейс — крепкий орешек. Он опасен и непредсказуем, и если бы ты сегодня взял на прицел кого-то из семерки, он мог бы убить тебя.

— Не понимаю как.

— Ясное дело, не понимаешь, — вздохнул Ангус. — Кланник скорее сам себя насадит на вертел и будет мокнуть неделю в уксусе, чем станет говорить о колдовских делах. Благодари за это Хогги Дхуна и весь длинный ряд клановых королей, почитавших Каменных Богов. Не хмурься так по-севрановски, парень, — дело обстоит именно так. Ты должен усвоить, что каждый раз, когда ты берешь лук и целишься в чье-то сердце, ты прибегаешь к древней науке. Я знаю, что ты не это хотел бы услышать, и мы могли бы долго ходить вокруг да около, но ты уж потерпи и послушай, что скажет твой старый дядька. — Медные глаза Ангуса блестели, как только что отчеканенные монеты, — как видно, он уже оправился от удара, нанесенного ему пустой фляжкой. — Вот главное, что ты должен знать насчет колдовства: нет для чародея дела опаснее, чем проникать в чье-то тело с целью причинить ему вред. Наше естество защищает нас на тысячу разных ладов. Дитя, коснувшись горячих углей, отдергивает руку; страх побуждает человека двигаться быстрее и драться ожесточеннее, а холод вызывает у него дрожь, разгоняющую кровь. Если мы заболеваем легочной горячкой, что-то внутри нас борется с ней; если мы съедаем отравленную пищу, наша печень старается вывести из нас яд. Для нас естественно бороться со всяким вмешательством, угрожающим нашей жизни. И колдовство, проникая в наши тела, встречает такой же отпор.

Ангус, нагнувшись к Аш, укутал ее потеплее.

— Колдовство — самое худшее из вторжений. Оно противоречит всякому естеству, и наша натура сопротивляется ему зубами и ногтями. Чародей не может знать, сколь сильна будет воля его жертвы. Эта воля способна разом разорвать колдовскую нить и отшвырнуть ее огненный бич назад. Я видел, как чародей, мнивший себя умнее многих, сжег себе лицо. Мы шли с ним по Шлюзу, старому кварталу Транс-Вора, и с глупым высокомерием полагали себя в безопасности, несмотря на все слухи, ходившие об этом месте, но тут один проворный малый стянул у меня кошелек. Я хотел броситься за ним в погоню, но Бренн опередил меня и стал колдовать. Не знаю уж, чего он хотел: убить того парня, замедлить его бег или просто заставить его бросить кошелек. Как бы там ни было, он действовал недостаточно быстро. Воля воришки пресекла колдовство и вернула его Бренну усиленным десятикратно. — Ангус прикрыл глаза. — Та ночь была долгой. Грудь и лицо Бренна обгорели дочерна. Я не давал ему выйти из беспамятства — только так я мог заглушить его боль. — Ангус с тихим вздохом открыл глаза и посмотрел на Райфа. — Это одна из причин, по которым я не позволил тебе стрелять в гвардейцев.