Камень Грёз - Кэролайн Дж. Черри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Страх был написан слишком явно на его лице – он породил сожаление во взгляде Барка, не привыкшего к подобной слабости.
– Брат… – промолвил он и закусил губу, решив не говорить того, что собирался. – Позаботься обо всем здесь. А мы вернемся, как только сможем.
И руки Барка последний раз сжали плечи Донала. Он застыл, а его двоюродный брат, вскочив в седло, галопом опередил колонну, изогнувшуюся по направлению к северу. Сердце Донала помертвело, ибо отважные цвета знамен Кер Велла и черные стяги сыновей Дру, грохот копыт и бряцанье оружия удалялись на север, где громоздились новые бастионы туч. На стенах стояли люди, облепив их со всех сторон, но мало кто издавал приветственные кличи – стояла тишина, несвойственная Кер Веллу.
– Сын.
К Доналу подошла мать. Он повернулся к ней, и выражение ее лица изменилось, став тише и спокойней. Его мать была высокой женщиной с подернутыми сединой волосами и полными жизни глазами.
– Пойдем, – с житейской мудростью сказала она, желая утешить сына, как в юные годы, когда он разбивал коленки, падал или проигрывал состязания, пока он не решил, что вырос, и не сбежал в Кер Велл. – Пойдем, я свободна сегодня утром. Позавтракай со мной.
Но он нуждался не в трапезе. В зале его ждала госпожа; у него были свои обязанности, и Донал не мог попусту тратить время – взгляд Барка все еще жег его нутро, и если Бранвин и Мурна занимались детьми, он мог посвятить себя делам во дворе. Люди должны были видеть его, одно его присутствие могло пресечь сплетни.
И он оставался на виду – народ глазел на него и шептался. За завтраком он выпил лишь чашу сидра и съел кусочек хлеба, пока мать его болтала обо всем на свете за исключением войны. Донал сидел на мешке с провизией у кухонной двери, а мимо пробегали туда и сюда дети, женщины носили воду и припасы, даже забредали непослушные козы. Большинство населения Кер Велла теперь составляли женщины – юные, в расцвете лет и старухи. И он слушал рассказы матери о соседях и кухонные сплетни, а на солнце играли дети в салки (хоть за стенами и нависла тень), так пронзительно визжа, что эти звуки сводили Донала с ума и злили, но уже в следующее мгновение он понимал, что нет для него ничего дороже. Мать не спрашивала о том, что делается в замке, – нет, у нее не было никакого желания идти туда. У нее были свои подруги и соседи, и она рассказывала сыну о них, о простых мелочах, и он почувствовал, что она, как и Мурна, мудра в своей невинности. И проходившие мимо задерживались рядом с ними, делая вид, что замешкались по какой-то причине или зашли по делу. И Донал видел внимательные глаза женщин, думающих о своих сыновьях, мужьях, братьях; тогда как он – калека, переломанный и никчемный, был брошен, чтобы командовать горсткой тех, кто оставался в Кер Велле.
И он поднял глаза и увидел, как прекрасна его мать и с каким почтением к ней относятся остальные. Она всегда была такой – полной здравого смысла. Отец полюбил ее за это, а сам Донал лишь этим утром в Кер Велле разглядел, какой была его мать.
И тогда внутри его, прогоняя страх, зародился несказанный покой, он словно понял о мире больше, чем знал до сих пор. Он понял, что должен делать и как выполнить свою клятву в верности господину.
– Мне надо вернуться в замок, – невольно вырвалось у Донала. – Меня ждут дела… – Он услышал, как затаили дыхание присутствующие. – Мой господин оставил распоряжения – их надо выполнить. – Мать сидела спокойно, не сводя с него своих ясных глаз, – она знала, что он делает. – Если спросят, скажи им так. – Он сжал ее руку, лежащую на коленях, и заглянул в глаза. – Наш господин не погиб. Я был там, где он сейчас. И я оттуда вернулся. Он ушел, чтобы вылечиться. Как я. Это им тоже скажи.
Донал поднялся. И мать его встала за ним. Он стал лжецом и не стыдился этого. Склонившись, он поцеловал ее в лоб, а потом подставил ей для поцелуя свою щеку. Он пошел прочь, не хромая, хоть кости у него и болели.
Он пересек двор и начал подниматься по лестнице, провожаемый сотней безмолвных взглядов. Донал чувствовал их спиной. И стоило ему подняться, как двор затопил гомон женских голосов. Он не стал оглядываться, но повернул на внутреннюю лестницу и еще выше через библиотеку в зал.
– Ну? – спросила Бранвин, оторвавшись от расчесывания волос Мев.
– Все в порядке, госпожа. Они отправились, вот и все. Не так давно. Я был во дворе. Завтракал.
Бранвин поджала губы, а Мев горестно обхватила себя руками, опустив голову. Ее рыжие волосы поблескивали и рассыпались искрами под гребешком.
– А где может быть Леннон? – спросила Бранвин.
– Где-то здесь. Я не видел его после похорон.
– Так. Хорошо. – Еще несколько взмахов гребнем. – А теперь слушай мои утренние распоряжения. Доставь в замок всех имеющихся у нас лошадей – кобыл и жеребят. Собери все повозки, оставленные нам Барком, и все оружие. Завтра мы отправимся на юг. Все живые души прочь из Кер Велла.
– Госпожа… – Вся уверенность покинула Донала, отступив перед доводами рассудка. – Тогда пошли гонца за Барком. Пусть заставит вернуться его и Ризи.
Но Бранвин продолжала расчесывать волосы Мев, а Келли – молоть травы Бранвин. Талисман на его шее яростно раскачивался от резких движений его руки. Во всем этом было безумие – в этих привычных вещах, в том, что Бранвин настойчиво продолжала заниматься ими. Воздух благоухал розмарином и горем.
– Если бы они послушались, они бы не уехали, – сказала Бранвин. – Верен ли ты мне, Донал?
– Госпожа, эти люди тоже верны тебе. Просто они видят опасность…
– Я тоже вижу.
– Я поеду за ними, уговорю… если бы я поддержал тебя, возможно, они остались бы, чтобы укрепить Кер Велл.
Рука Бранвин застыла в воздухе. Она похлопала Мев по плечу и отпустила ее. Но Мев с широко раскрытыми глазами не стронулась с места. Бранвин смотрела на Донала, не отводя глаз.
– Ты, верно, не расслышал меня. А Барк тебя оставил, чтобы удержать меня, – промолвила она, – ибо он понимал опасность. Нет. Никого не посылать за ними. Собрать последних хуторян – разослать гонцов.
– Люд во дворе испугается.
– Говори, что хочешь. Пошли мальчиков Шона – они умеют держать язык
