Междуречье - Гарри Тертлдав

Тупшарру рассмеялся и ткнул Шарура локтем под ребра. Шарур степенно сказал:

— Ты можешь на меня положиться, отец моей суженой, — а сам при этом подумал, что Димгалабзу уже далеко не молод, и вот у него-то как раз после такого обеда могут возникнуть проблемы с женой. Ну что же, Шарур мог его только пожалеть. В своих способностях он не сомневался, а шанс проверить это скоро представится.

Нингаль ничего не сказала, скромно глядя в пол. Шарур знал ее с детства и был уверен, что у нее на все случаи жизни есть собственное мнение, и она никогда не стеснялась его высказывать. Но сейчас явно был не тот случай. Сам Шарур не чувствовал ни малейшего смущения.

Димгалабзу налегал на пиво, но и вино не обходил вниманием. Улыбаясь, он сказал Шаруру:

— Наверное, утром голова будет отваливаться. Но то утром, а сейчас не могу отказать себе в удовольствии.

Судя по всему, он и впрямь пока чувствовал себя весьма прилично. Во всяком случае, так можно было заключить по его взгляду, которым он проводил рабыню, отправившуюся на кухню за новой порцией хлеба. И Гуляль, конечно, заметила этот взгляд. О чем и сообщила мужу шепотом, но довольно раздраженно. Кузнец отмахнулся, но за рабыней наблюдать не перестал. Через некоторое время Тупшарру подошел к нему и что-то сказал на ухо.

— Ах, даже так? — сказал Димгалабзу с таким видом, будто надкусил гнилую сливу. — Жаль, жаль…

Нанадират тут же потянула Шарура за рукав.

— Что сказал ему Тупшарру? Почему наш гость выглядит таким разочарованным?

Шарур посмотрел на младшую сестру и только сейчас обратил внимание на то, что сестренка-то выросла. Скоро чей-то отец будет торговаться с Эрешгуном насчет выкупа за невесту. Шарур сам удивился. Он-то считал Нанадират мелкой надоедливой девчонкой, и новый взгляд на вещи слегка обескуражил его. Так что ответил он без тени шутки:

— А ты не знаешь, чем занимаются мужчины и женщины, когда остаются вдвоем?

— Еще как знаю! — Нанадират задрала нос. — Не было бы у нас никакого свадебного пира, если бы мужчины и женщины не занимались наедине своими делами.

— Правильно, не было бы, — согласился Шарур. — Вот Тупшарру и сказал Димгалабзу, что толку от рабыни из Имхурсага никакого, так что зря он рассчитывает получить удовольствие.

— Да ну тебя! — махнула на брата рукой Нанадират. Шарур ждал, что она спросит, откуда Тупшарру знает то, что сказал кузнецу, но сестра только отвернулась. «Ага, — сообразил Шарур, — сестра-то она сестра, но ведь тоже женщина, так что прекрасно знает все, что положено знать женщине».

Замечательный пшеничный хлеб исчезал быстро, и рабыня снова отправилась на кухню. Однако на этот раз она вернулась с миской, наполненной дольками засахаренных яблок, сваренных в меду. Бецилим церемонно оделила всех присутствующих со словами:

— Пусть союз между нашими домами окажется таким же сладким, как эти яблоки.

— Да будет так, — повторили все, а Гуляль добавила: — Пусть Энгибил благословит этот союз. Дай бог, чтобы так оно и было.

Никто ее не поправил. И никто не возразил. Ей вообще редко возражали. Шарур тоже надеялся, что боги благословят его женитьбу. Однако, если боги промолчат, он тоже расстраиваться не будет. Как-нибудь и без их благословения проживет.

Все начали оглядываться, словно искали, что бы еще такое сказать молодым до того, как завершится церемония бракосочетания. Однако никто так ничего и не сказал. Шарур предположил, что это хороший повод закончить пир. Эрешгун взглянул на него и слегка кивнул.

Шарур встал. Нингаль тоже встала. Они стояли бок о бок перед своими семьями. Шаруру стоило немалых трудов говорить ровным и твердым голосом, как будто он расписывал достоинства бронзового топора перед алашкуррским ванаком. И все-таки первые слова прозвучали слишком тихо и тоном выше, чем он хотел:

— Я, Шарур, сын Эрешгуна, стою здесь с Нингаль, дочерью Димгалабзу, в присутствии свидетелей, которые увидят и запомнят, что мы тут стояли.

— Теперь это ваше дело. Теперь вы вместе. — Все гости и хозяева хором произносили ритуальные слова.

Шарур взялся за свисающие концы фаты и соединил их перед лицом Нингаль.

— Она моя жена, — сказал он, а затем заставил себя повторить это снова, потому что никто, включая Нингаль, возможно, не услышал его с первого раза, настолько голос не повиновался ему.

— Она твоя жена, — согласились члены обеих семей так же официально, как и прежде.

— Он мой муж, — промолвила Нингаль. А вот это уже не входило в обычный ритуал, и Нингаль никто не поддержал. Но Шарура ее слова обрадовали.

Из-за стола встал Эрешгун и произнес с улыбкой:

— А теперь, мой сын, и моя невестка, идите за мной, чтобы достойно завершить свадьбу, которую праздновали. Однако кроме Шарура с Нингаль за ним потянулись все собравшиеся и даже рабы дома Эрешгуна, и все наперебой давали такие скабрезные советы, что у Шарура уши горели.

Из комнаты, обычно служившей кладовой, убрали кувшины, горшки и корзины, все то, что здесь обычно хранилось. Во углах комнаты поставили скамеечки, и на каждой горела лампа. В центре на полу лежал широкий спальный коврик. На циновке лежал большой лоскут тонкого льна. Ему предстояло служить доказательством девственности Нингаль. Все показывали пальцами на лоскут и выкрикивали непристойные советы.

Шарур закрыл дверь. Но крики снаружи стали лишь громче. Он поискал глазами и заметил тяжелую перекладину и скобы для нее. Не обращая внимания на шум в коридоре, он закрыл дверь на этот импровизированный засов. Нингаль ждала, прикрывшись фатой.

Он повернулся к ней и откинул вуаль с лица девушки.

— Ты моя жена, — сказал он. — Ты моя женщина.

Ее ответная улыбка была нервной и нетерпеливой одновременно.

— Еще нет. Надо кое-что сделать, чтобы твои слова стали истиной, — пробормотала она.

— Ну и не будем откладывать, — согласился Шарур. Он осторожно отколол фату с головы Нингаль и позволил ей упасть на землю. Взялся за тунику и потянул ее верх, снимая через голову. Лампы давали достаточно света, чтобы Шарур вдоволь налюбовался фигурой невесты, прежде чем взяться за свою тунику.

Он шагнул вперед и поднял ее на руки. Она удобно повернулась и ее губы оказались прямо перед