Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях - Инесса Яжборовская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из жителей Смоленска, Гнездово и окружающих Катынский лес деревень, которые не давали немцам показаний и не сотрудничали с ними, что не позволяло их открыто шантажировать уголовными преследованиями в целях получения прямых показаний для обоснования сфальсифицированной версии катынского преступления, сотрудники НКВД и НКГБ подготовили лжесвидетелей, которые давали стереотипные косвенные показания. Так, А.А. Бондарева показала, что в годы оккупации работала уборщицей в немецкой воинской части. В июне 1943 г. ее вместе с другими гражданами отвезли на экскурсию в Катынский лес, где производились раскопки захоронений. Она осмотрела трупы и их одежду, убедилась, что все это хорошо сохранилось, и сочла, что поляков расстреляли немцы. Аналогичные показания дали более десятка свидетелей — Е.А. Яковлева, Е.А. Андреева, А.Т. Базекина, Н.П. Евтушенко и другие{21}.
Если представлявшие для НКВД СССР интерес и ранее немцами не допрошенные, но работавших у них в период оккупации местные жители, которые не шли на сотрудничество с органами НКВД и НКГБ и не желали давать ложные показания о виновности немцев в расстреле поляков, то органы безопасности тем не менее использовали их как свидетелей в своих целях. А для сохранения втайне своих методов работы они содержали этих лиц в местах лишения свободы максимальные сроки и в условиях строгой изоляции.
Особенно наглядно это прослеживается на примере судьбы бывшего бургомистра г. Смоленска Б.Г. Меньшагина, который — также как Б.В. Базилевский и И.Е. Ефимов — был арестован за сотрудничество с немецкими оккупантами. В связи с тем, что он не выразил желания сотрудничать с НКГБ и не дал ожидаемых показаний о причастности немцев к расстрелам поляков, его из заключения не освободили.
В 1943 г. Меньшагин был на месте катынских захоронений и осмотрел их. В мае 1945 г. он был арестован и на 1 июля 1946 г., т.е. на день слушания Базилевского на Нюрнбергском процессе с использованием фальсифицированных вещественных доказательств и ложных показаний, находился под стражей в тюрьме НКГБ в Москве. На заседания Международного военного трибунала его не вызывали и сам факт нахождения в Москве скрыли. Имя Базилевского было использовано без его ведома и без подлинных доказательств существования его записей в блокноте для подтверждения вины немцев.
С 1951 г. он отбывал по решению особого совещания 25-летний срок лишения свободы во Владимирской тюрьме № 2. Там его содержали в одиночной камере 19 лет без свиданий, посылок, писем или переводов. Контактов с другими заключенными не допускалось. Неоднократные обращения в высшие органы власти СССР с просьбой об амнистировании встречали отказ. Когда в 1969— 1970 гг. один из заключенных Владимирской тюрьмы С.И. Караванский в своих произведениях затронул катынскую тему, Меньшагина в рамках уголовного дела на Караванского допросили об этом. Меньшагин, зная, что его содержат в полной изоляции в тюрьме с целью сокрытия правды о Катыни, и понимая, что его могут держать в тюрьме бесконечно, так как официально он числился «сбежавшим на Запад», заявил, что с Караванским не знаком и об обстоятельствах расстрела поляков в Катыни не знает.
Действительная же позиция Меньшагина, которой он придерживался все это время, зафиксирована в его «Воспоминаниях», изданных в Париже в 1988 г., уже после его смерти. Меньшагин писал, что после посещения 11 апреля 1943 г. Катыни у него возникли сомнения: «...По признакам убийства и смерти не похоже было, что их <поляков> убили немцы, потому что те стреляли обычно так, без разбора. А здесь методически, точно в затылок, и связанные руки. А немцы так расстреливали, не связывали, а просто поводили автоматами. Вот и все, что я знаю».
Кратко изложив основные факты из биографии Меньшагина{22}, сообщим: прокурорское расследование добавило к этому делу допросы свидетелей. Работавший с 1964 по 1976 гг. начальником Владимирской тюрьмы В.Ф. Завьялкин подтвердил, что Меньшагин отбывал наказание — 25 лет лишения свободы — по решению особого совещания за сотрудничество с немцами и работу бургомистром г. Смоленска. Завьялкин знал, что Меньшагина допрашивали о позиции по Катыни. Меньшагин утверждал, что ему о расстреле польских военнопленных в Катынском лесу ничего не известно{23}. То же самое подтвердил свидетель И.М. Водин, бывший заместитель начальника Владимирской тюрьмы: «Меньшагина часто допрашивали по обстоятельствам расстрела польских военнопленных в Катыни и других местах приезжие представители правоохранительных органов, но на всех этих допросах Меньшагин заявлял, что ему ничего не известно о том, кто расстрелял польских военнопленных. Он верит в эти показания Меньшагина, потому что считает, что Меньшагин не тот человек, который может на допросах уступить какому-либо давлению»{24}. Видимо, Б.Г. Меньшагин был тверд в своем решении не давать никакой информации.
Свидетель Е.Н. Бутова, работавшая с 1946 по 1978 гг. во Владимирской тюрьме начальником медико-санитарной части, во время допроса показала, что в тюрьме действительно содержались Меньшагин, Караванский и Абанькин. Как правило Меньшагина содержали в одиночной камере или в больничном корпусе в связи с тем, что он болел тяжелым склерозом. В разговоре с ней Меньшагин говорил, что его напрасно держат в тюрьме. Несмотря на то что он был бургомистром Смоленска, он оказывал помощь советским подпольщикам и спас несколько человек. В действительности его держат в тюрьме из-за «Катынского леса»{25}.
Имеющимися в уголовном деле ГВП копиями архивных учетных карточек Владимирской тюрьмы подтверждается содержание Меньшагина, 1902 г. рождения, с 1945 по 1951 гг. в одиночных камерах внутренней тюрьмы МГБ СССР в Москве, а затем по 1970 г. во Владимирской тюрьме. После освобождения Меньшагин был направлен в интернат для престарелых. В таком интернате он и умер{26}.
В процессе поиска свидетелей по делу Меньшагина удалось получить еще одну важную информацию. Свидетель В.А. Абанькин показал, что, когда он в 1974—1977 гг. отбывал наказание во Владимирской тюрьме, из многочисленных разговоров со служащими тюрьмы и заключенными ему стало известно, что в той же тюрьме 25 лет содержался заключенный без указания фамилии и других анкетных данных, а только под тюремным номером. О нем говорили, что это бывший катынский лесник — очевидец расстрела польских офицеров в 1940 г.{27}
Охраняя тайну Катыни от огласки, сотрудники НКВД/НКГБ/КГБ применяли жестокие репрессии к тем лицам, которые пытались узнать правду о катынском преступлении и рассказать о нем другим людям, что означало утечку совершенно секретной информации.
Заключенный Владимирской тюрьмы С.И. Караванский отбывал 25-летний срок наказания за совершение преступлений, предусмотренных статьями 54-1 «б» и 54-2 УК УССР — за борьбу против существующего строя. 23 апреля 1970 г. судебной коллегией по уголовным делам Владимирского областного суда Караванский повторно был осужден по статье 70, ч. 2 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда), с признанием особо опасным рецидивистом, к восьми годам лишения свободы, с частичным присоединением неотбытого срока и окончательным наказанием в виде 10 лет лишения свободы. «Антисоветская агитация и пропаганда» Караванского заключалась в написании тайнописью стихотворений, которые он пытался передать на волю. Это были: «Прошение от имени Меньшагина Б.Ф.», «Завещание от имени Меньшагина Б.Ф.», «Прошение в Международный Красный Крест», «Возмущенный», «Владимирские ритмы», «Ритмы Владимира», «Бог есть», «Подмосковные ритмы», «Жене», «Ты и я». В них Караванский от имени Меньшагина убедительно доказывал, что катынское преступление совершено органами НКВД. В этих стихотворениях упоминались Андреев и его жена, которые давали показания немцам о виновности НКВД в расстреле поляков, за что потом Андреева длительный срок содержали во Владимирской тюрьме. Об этом мог знать только Меньшагин, так как Караванский начал отбывать срок во Владимирской тюрьме с 1970 г., когда Андреева там уже не было. Караванский называл в своих стихотворениях и бывших военнослужащих конвойной части, которые были свидетелями расстрела в Катынском лесу, — Отрощенко, Магишева, Меджидова. По его словам, во Владимирской тюрьме их морили голодом.
При расследовании этих обстоятельств дела удалось установить, что заключенный П.Г. Отрощенко реально существовал и умер в заключении в 1947 г. от алиментарной дистрофии, но находился ли он во Владимирской тюрьме, проходил ли ранее службу в конвойных частях и был ли свидетелем катынского расстрела, не установлено. Несмотря на предпринятые усилия, не удалось обнаружить никаких сведений о Магишеве и Меджидове{28}.
Очень важным, но нелегким делом для прокурорского расследования было обнаружение свидетелей из числа сотрудников НКВД/НКГБ/КГБ СССР, причастных к катынскому преступлению, и их допросы. Если их и освобождали от подписки, они с трудом могли психологически перестроиться и сбросить с себя бремя страха — ведь особенно жестокие наказания применялись к тем из них, кто пытался раскрыть эту тайну.
