Возвращение в грядущее (Фантастические романы с иллюстрациями) - Александр Казанцев

При ее религиозности посещение монастыря «Неутоленных желаний» в безутешном горе из-за потери духовника было вполне естественным.

Желание гостьи тайной аудиенции у настоятельницы монастыря тоже не вызвало у святой матери игуменьи недоумения.

Очевидно, Магдия Бредлянская нуждалась в словах утешения, потеряв такого наставника, как ксент Безликий. «Поистине враг человеческий вручил злоумышленнику палаш!» — со вздохом подумала настоятельница, стараясь сделать морщинистое лицо свое приветливым и участливым.

Настоятельница монастыря, в прошлом такая же видная аристократка, как и графиня Бредлянская, пришла в монастырь из-за злой молвы, приписавшей ей рождение младенца в отсутствие так и не вернувшегося из рыцарского похода супруга. Келья ее была обставлена с доступной для монастыря роскошью, говорящей о вкусах покинувшей высший свет дамы.

— Душевно разделяю горе ваше, графиня, — проникновенным голосом начала настоятельница.

Бредлянская опустилась в ласковую мякоть кресла и махнула рукой.

— Зовите меня отныне не графиней, а сестрой Магдией.

Игуменья насторожилась.

— Ужели горе ваше столь велико? Или вы нуждаетесь в исповеди? Может быть, послать за университетским священником, поскольку не снизошла на меня, как на женщину, благодать всевышнего?

— Нет, не надо! — отрезала Бредлянская. — Разговор у нас будет не для господа единого, а чисто деловой.

— Вот как? — теперь уже искренне изумилась настоятельница.

— Я решила постричься в монахини.

— Что вы, голубка, сестра Магдия! Возможно ли в вашем положении, с вашей несравненной красотой так предаваться безысходному горю? Ведь даже после горестной потери светлого гетмания вы стойко перенесли ниспосланное вам всевышним испытание.

— Я никогда не любила светлого гетмания, мать моя. Он выиграл меня как вещь на рыцарском турнире. Да и несчастная гибель ксента Безликого не столь уж удручила меня, как…

— Как что? — живо спросила, не переставая удивляться, игуменья.

— Неважно что, мать моя, — властно отмахнулась Бредлянская.

— Почему же не важно? — готова была обидеться настоятельница.

— Потому что речь пойдет об условиях моего пострижения,

— Разумеется, — воспрянула старая монахиня. — Монастырь наш так беден, что ваше вступление в него…

— Все мое состояние, которое почитают в Великопольдии за самое значительное…

— Еще бы! — благоговейно закатив глаза, прошептала игуменья.

— Все это состояние будет предназначено для успеха и святости нового женского ордена, который я намерена у вас учредить и возглавить.

— Если вы передаете ордену свои богатства, то стать во главе святого ордена будет вашей обязанностью перед всевышним. И надеюсь, в нашем монастыре.

— Да, начну с вашего монастыря.

— Какому же святому посвящен будет этот орден?

— Это будет «орден необнажения мечей».

— Необнажения мечей? — удивленно повторила старая монахиня,

— Да, целью его будет добиться, чтобы нигде в мире не обнажались мечи для пролития крови людской.

— Как же достигнуть такого покорения рыцарей слабыми женскими силами, будущая сестра наша Магдия?

— Все монашенки вашего монастыря должны будут войти в такой орден, хватит им ныть по своим кельям! Пусть каждая из них вместо пустых надоевших всевышнему молений убедит не менее двух женщин святой нашей, крепкой, как скала, веры, что не должны они выполнять законных требований своих супругов или возлюбленных, пока не поклянутся те, что не вынут мечей из ножен. И обязать тех женщин при вступлении в наш орден (отнюдь не постригаясь в монашенки) привлечь в него каждой еще двух жен. И горе тем, чьи мужья не послушаются их.

— Да разве возможно такое? Как же можно без мечей? Всевышний, да спаси нас!

— Наша папийская религия крепкой, как скала, веры начала забывать основы учения божественного Добрия, который учил прощать врагов своих и заклинал не наносить никому вреда.

Настоятельница монастыря, сделав умильное лицо, осенила себя добрянским знамением и робко спросила:

— А благословение святой нашей папийской церкви рыцарям, идущим на ратный подвиг?

— Истинный, угодный всевышнему подвиг — в отказе от насилия и всего того, что творится мечом, от убийств и грабежей!

— Да простит вас всевышний! — воскликнула мать игуменья.

— За что простит? За следование заветам божественного Добрия?

— А что скажет Великопастырь всех времен и народов, сам наместник всевышнего на Землии И Скалий?

— Поблагодарит нас с вами, мать моя, ибо заботы ордена нашего вложат в ножны мечи непримиримых врагов его, лютеров, войне с которыми не видно конца.

— Ой, страшно мне, дочь моя, — колебалась игуменья.

— Как хотите. Речь идет о том, чтобы сделать ваш монастырь с таким могучим орденом самым богатым не только в Великопольдии, но и во всем папийском мире. Впрочем, есть и другие монастыри.

— Ну что вы! — почти испуганно воскликнула игуменья. И робко спросила: — А как же сделать все это?

— А вот так…

И графиня Бредлянская, нагнувшись к бывшей светской львице, углубилась в детали своего дерзкого плана. И выражение любопытства на лице первой монахини монастыря сменялось то смущением, то восхищением, то неприкрытой жадностью.

Не мог подозревать звездонавт с далекой планеты-двойника, что не сотни рыцарских сыновей, прослушавших его курс, станут его сторонниками, помогая выполнить Звездную Миссию Мира, а пробудит он Любовь и Преданность Женщины, задумавшей привлечь к своему «Ордену необнажения мечей» тысячи и тысячи рыцарских жен, слив воедино их неодолимую женскую силу.

Крылов, изувеченный нечеловеческими пытками, ждал своей отправки, как ему было объявлено, в Ромул для сожжения там на площади Цветения.

Смертник лежал на соломе в углу сырого каземата, куда не проникал солнечный свет из зарешеченного окна под потолком, закрытого снаружи деревянной ставней.

Но в день, когда на похороны своего духовника графиня Бредлянская явилась в спешно сшитом ей черном монашеском одеянии, Крылов, приложив к лицу браслет личной связи, участвовал в сеансе общения всех звездонавтов, раскинутых по Землии (кроме Нади и Никиты, на сигналы не отзывавшихся).

Крылов шепотом предупреждал по-русски Бережного, чтобы тот не допустил в своих лекциях в университете Карбонны хотя бы малейшего противоречия с Гиблией и не дал повода слугам увещевания рассчитаться с ним так, как они сделали это с Крыловым.

— Я приберегу обращение к студентам по поводу основ учения их божественного Добрия под самый конец своего курса, брошу семена в молодые умы, где они неизбежно дадут всходы. А там готов разделить твою участь, Алеша, — донесся в каземат еле слышный голос Бережного с края материка.