Алхимия желания - Тарун Дж. Теджпал

Придя к Сиеду, Бойкотт даже не поприветствовал Катерину: она была белым мусором, который замужем за темным мусором.

Он говорил с ним, как хозяин с рабом. Сиед ничего не ответил, просто смотрел ему в глаза.

Но принц-ученый был совершенно раздавлен.

Он укрылся в кабинете. Сиед сидел там весь день, глядя в окно на франжипани с большими листьями, с трудом читая. Писал принц только изредка. Некоторые из его старых любовников все еще могли приходить к нему, но его тело оставалось холодным, и он больше не желал сближения. Казалось, принц погрузился в себя, как будто сжавшись. Величайшее удовольствие их жизни — разговоры — умерли. Он больше почти не разговаривал. Сиед вместе с Катериной сидел в кабинете в окружении книг целый день, пока не зажигали лампы, все это время царило молчание.

В это время Катерина обнаружила целительное действие дневника. Она видела, как Сиед годами регулярно что-то записывал в больших книгах в кожаных переплетах, но она никогда не интересовалась, чем он занимался. Теперь — сидя здесь, когда много лет разделяли ее с детством, проведенным в Чикаго, когда она оказалась выброшенной на краю земли без всяких перспектив в настоящем и будущем, — она чувствовала необходимость придать смысл своей жизни. Она попросила у Сиеда книги и совета. Сиед сказал: «Пиши без страха и обмана. Ничего не скрывай. И не беспокойся о том, как пишешь. Пиши, но помни, что твои записи это не литература, а сырой материал для литературы. Из него кто-нибудь может сделать произведение в один прекрасный день».

Катерина вытащила дневник в кожаном переплете из шкафа, заняла стол в передней кабинета и начала припоминать всю свою жизнь с самого начала. Погрузившись в чудесные воспоминания, она могла ничего не выдумывать, процесс захватил ее. Весь день она сидела прикованной к столу; и рассказы ее жизни выливались из нее со странным спокойствием, слова придали ее жизни надежность, которой внезапно начало недоставать.

Но это не могло продолжаться вечно. Слова не могут постоянно заменять жизнь. В нужный момент ведение дневника стало выполнять свою истинную роль — временной терапии, и огромная часть ее жизни освободилась и потребовала наполнения.

Примерно тогда в их коттедж пришел человек и попросил о встрече. Человек, который должен был изменить их жизнь. В последний раз.

Бойкотт запретил торжественные приемы Сиеда, которые проводились четыре раза в неделю на веранде, но его посетителей пускали, после того как их осматривала стража наваба. Было семь часов вечера, но жара, стоящая в июне, все еще давила густыми волнами, и индийские равнины — люди, скот, растения — задыхались. Несколько недель туман пыли висел над Джагдевпуром, и даже птиц — воробьев, майн, ворон, длиннохвостых попугаев — можно было услышать только на самом рассвете и в последние минуты заката. Если отважиться пройти по пыльным тропам округи, то можно было увидеть туши скота, лежащие на потрескавшейся от жары земле полей, а мрачные хищники закусывали их останками

Крестьяне — и любой, кто работал под открытым небом, — просыпались в четыре часа утра и возвращались в свои хижины к восьми. Те, кому приходилось путешествовать, передвигались ночью и прятались в тени днем. Словно один гигантский глаз, миллионы людей смотрели на горизонт в ожидании темноты.

Каждый день метеорологи наваба строили догадки относительно начала сезона дождей и ошибались. Но благодаря Бойкотту сам наваб был спокоен. Оба его сына больше не тревожили его; деревянные клетки с новыми щенками начали прибывать в собачий дворец; поступали сообщения из лаборатории по поднятию тонуса — аптекари создали голубой порошок, который делал орган сильнее, чем решительность императора. Он, вероятно, вызывал головную боль, закладывал нос и затуманивал зрение, но это было только вопросом времени, и знахари должны справиться с этими побочными действиями. Поэтому наваб лежал в бассейне с водой и лепестками розы — дребезжащий гиппопотам опустошал бесконечные зеленые стаканы с шербетом кхус, обдумывая свой новый афоризм и мечтая о голубом порошке, который возведет его на истинную высоту.

Зафар лежал голым в другом ароматизированном бассейне, в своем гареме в старом хавели, испытывая постоянный оргазм благодаря своим прекрасным наложницам. Но он больше не получал от них удовольствия. Это было просто возбуждение и пустое облегчение. Без ощущения силы невозможно было получать удовольствие. Он был рожден править, приказывать, возглавлять. Зафар был рожден держать жизни тысячи людей на своей ладони. Наследник наваба был рожден видеть страх в глазах подданных, и сила, дарованная ему, пробуждала в нем вкус к жизни. Теперь ему оставались только пустые радости дворцовых женщин — одежда, украшения, слуги, мелкая роскошь и безвкусный оргазм.

Зафар жаждал свободы. Он жевал опиум днем и впадал ярость, избивая каждого, кто встречался ему. Принцу хотелось свернуть шею Сиеду и его белой шлюхе. Глупый педик — который не умеет контролировать свою голову и идеи — уничтожил обоих, себя и Зафара. Сделал их пленниками в собственнол королевстве. Каждую минуту днем он строил планы, как освободиться от брата. Только если Сиед умрет, равновесие нарушится, и это позволит Зафару вернуться к рычагам власти.

Но его шпионы сообщили, что в самом худшем случае Сиед был глубоко опечален. И можно было ждать очень долго, пока его убьет печаль; а Зафар даже в самые хорошие времена был очень нетерпеливым человеком.

Катерина и Сиед сидели на оцепленной веранде, когда костлявый Рам Аасре, который женился на Банно и стал частью свиты дворцовых слуг, объявил о приходе просителя. Он двигался медленно, рассекая волны горячего воздуха над влажной кожей. Квисквалис, который Катерина посадила семь лет назад, теперь закрывал все проволочное оцепление, скрывая его от любопытных глаз. Сейчас он покрылся маленькими розовыми цветами. В саду внизу гулхомары быстро теряли свои потрясающие цветы алого цвета. Откинувшись и глубоком ротанговом кресле с непрочитанной книгой «Мадам Бовари» на коленях, Сиед хотел дать знак Раму Ласре отослать просителя, но внезапно почувствован привычный приступ сознательности и кивнул.

Человек, который вошел, был высоким и хорошо сложенным с широким, красивым лицом. Он носил усы, пушистые и изогнутые кверху, его губы были необычно полными и толстыми. Когда он низко поклонился Сиеду, то держал свою голову высоко и спокойно. Его звали Гадж Сингх. Он спросил разрешения говорить без страха и честно.

Гадж Сингх много лет проработал в королевской кухне. В его обязанности входило делать специальное блюдо «пудина-корма»: хорошо отбитую баранину готовили с традиционными специями, а в конце поливали ментоловым соком. Наваб ненавидел это блюдо, и, по словам Гадж Сингха, ел его только один раз за четыре года, в течение которых он ежедневно его готовил. Но оказалось, что оно нравилось доберманам, и когда он был в отпуске, они чуть не устроили голодную забастовку.