Бомбы и бумеранги (сборник) - Александр Золотько

Я помню, как здесь гуляло эхо далеких выстрелов, когда Майор объявил о том, что хочет уничтожить аборигенов. Тогда прибывшие вместе с нами драгуны еще были людьми. Аборигены почти не сражались. Только загнанные в угол жители земли порой безрассудно кидались в бой, и пули эфирных ружей пробивали их толстую кожу. Дети воздуха погибали легко, как мотыльки. Аборигены просто перестали приходить в город. Зона отчуждения ширилась, но изменения не прекращались.

Прежде чем изменение коснулось Майора, он отправил запрос в Метрополию с просьбой прислать армию для полной зачистки территории. Но Дракон проснулся, и помощь оказалась невозможной.

Шлем с разбитым монокуляром полностью скрывал лицо Майора. Майор никогда его не снимал, и все уже забыли, как он выглядит. Как и забыли его имя. Погнутые пластины на груди Майора носили следы былых сражений, перчатки были прикручены к металлическим нарукавникам проволокой, один сапог изорван и лишен подошвы, поэтому при ходьбе Майор издавал цокот когтей. Из-под доспехов на землю спускался толстый крысиный хвост – то отличие, которое стразу бросается в глаза при взгляде на жителей земли.

Обычно измененные мало что помнят из своей старой жизни, но некоторые из них упрямо цепляются за прошлое и противятся зову, оставаясь в городе.

– Счастья и славы, и долгого царствования над нами, Боже, храни Королеву, – сказал Майор.

– Ты когда-нибудь кого-нибудь пристрелишь, – покачал я головой.

Майор посмотрел на меня сквозь разбитый монокуляр так, будто впервые увидел.

– Слава королеве, – сказал он и поковылял следом за Безликим, царапая по мостовой когтями и волоча за собой хвост.

Я хмыкнул и отправился к маяку. Сегодня дул северный ветер, со стороны холмов, поэтому я мог надеяться, что вновь увижу свою Жюли.

Океан бушевал. Волны бились о скалистый берег, поднимая тучи брызг. Над водой кричали чайки. Здесь почти не бывает тихо – отголоски Дракона дают о себе знать, влияя на погоду. На берегу одиноким стражником возвышался мой маяк. Его открытая дверь скрипела под порывами ветра. Я постоял, прислушиваясь к шепоту холодного бриза, затем повернулся к Безликому, который, словно призрак, вновь появился за моей спиной.

– Ты в гости?

Автоматон замер, будто обдумывая мое предложение.

– Не сто́ит, – сказал я, – он не позволит тебе выбирать, навяжет новую личину. Впрочем, как хочешь.

Конечно, автоматон не может ничего хотеть – это всего лишь машина, управляемая механическим программатором. Хотя от творений Оливера можно ожидать чего угодно. Изображение сквозь систему линз попадает на светочувствительные пластины, звук через слуховые трубки – на мембраны, далее внешние раздражители изменяют положения тысяч металлических триггеров. Настройка программаторов – сложная задача. Я как-то спускался во владения Оливера и видел, как он мастерит своих автоматонов.

Бывший военный механик, Оливер, как и Майор, упорно цеплялся за свою человеческую оболочку.

Я вошел в маяк, и Безликий направился следом за мной. Уже возле винтовой лестницы в полу открылся люк, и высунувшиеся оттуда руки, одна из которых была механическим протезом, схватили взвизгнувшего Безликого.

– Попался! – прокричал Оливер из-под земли. – Бегун! Или беглец? Роберт, как правильно, бегун или беглец?

– Беглец, – сказал я.

Безликий исчез под землей, люк захлопнулся. Ступени лестницы, ведущей наверх, к комнате и фонарю, заскрипели под моими ногами. Все мы бежим от чего-то. Кто-то – от своего создателя, кто-то от воспоминаний, а кто-то – от своей новой сущности.

В комнате наверху на подоконнике у открытого окна сидела Жюли. Она почти не изменилась, только воздух дрожал у нее за спиной, будто от быстрых взмахов прозрачных крыльев.

– Ты пришел, – улыбнулась она и вспомнила мое имя, – Роберт.

Затем засмеялась и защелкала, защебетала, словно канарейка.

– Я ждал тебя, – сказал я, осторожно садясь на стул рядом с ней. – Ведь сегодня ветер дует с холмов.

Обними, прижми к себе – и ее тонкая кожа порвется, а кости хрустнут под моими руками.

– Да, – звонко рассмеялась Жюли. – Я вспомнила тебя сегодня утром. Странно, да? Почему меня тянет сюда, ведь я почти тебя не помню? Роберт, – произнесла она по складам.

– Потому что ты моя жена.

– Роберт. Это мой портрет? – указала она на фотографию в рамке на столе.

Она повторяет этот вопрос каждый раз, когда его видит. Фотография была цветной и стоила кучу денег – чудо новой техники, когда фотограф снимал трижды, накладывая на камеру цветные стекла, а затем соединил получившиеся снимки в один портрет.

– Странно, – продолжила Жюли. – Во мне будто живет множество воспоминаний, они переплетаются, и трудно выбрать нужную нить. Да и какая из них нужная?

Она спрыгнула с подоконника в комнату и прошлась вокруг меня, дотрагиваясь кончиками пальцев. Прикосновения почти не чувствовались, будто щеки касался теплый ветер. Я затаил дыхание, боясь вспугнуть момент. Наконец Жюли остановилась и посмотрела в окно.

– Я помню черное пространство, наполненное звездами, – сказала она. – Вспоминаю, как мы летели сквозь него. Нет, всё было совсем не так. Я жила в городе, где по улицам ездили паровые коляски и где мой муж со странным именем Роберт проиграл много каких-то бумажек и предложил уехать в Новый Свет. Что из воспоминаний правда и кто я?

– Ты моя жена.

– Тогда почему ты не со мной?

Я не смог ей ответить. В возникшей тишине было слышно, как работают шестеренки механизма, вращающего фонарь маяка.

– Я помню, как мы с тобой стояли на берегу океана и слушали шепот ветра! – неожиданно сказала Жюли. – Это была наша с тобой сказка. Но сейчас я действительно слышу ветер! Он рассказывает мне истории, который были когда-то, которые только могут случиться и которые не произойдут никогда. Разве ты его не слышишь? – повернула она ко мне голову.

– Нет, – сказал я. – Расскажи мне.

Жюли подошла к окну и села на подоконник, свесив ноги вниз. У меня всегда замирало сердце, когда я видел ее на краю пропасти.

– Сквозь ветер сюда летит большой корабль, он шумит, клокочет, и ветер разбивается о его бока. Ветер сердится, хочет развернуть корабль, но тот упрямо летит вперед. Его ведет металлическая ласточка и человек, которого бросает вперед его безумие.

– Я просил меня слушаться! – сказал Джервис. – Ведь просил же!

Леонтина не могла оторвать взгляд от лежащего на полу механика, на груди которого расплывались пятна крови.

– Не надо… – прошептала она.