Человеческий рой. Естественная история общества - Марк Моффетт

Часть IX

От пленника до соседа… до гражданина мира?

24

Появление этнических групп

Выйдя из здания в Бруклине, где находится моя квартира, я по пути встречаю молодых мужчин и женщин, выгуливающих своих собак или бегущих на метро до Манхэттена. Я заворачиваю за угол на Атлантик-авеню, чтобы заглянуть в Sahadi’s, столетний продуктовый магазин, в котором пахнет свежемолотыми специями и средиземноморской кухней. Вокруг расположены рестораны с ближневосточной кухней и рынки, где американцы арабского происхождения с легкостью переходят с языков своих предков на американский английский. Я удобно устраиваюсь в своем любимом кафе, присоединяясь к паре афроамериканцев, американской семье арабского происхождения и мексиканцу, который разговаривает с одним из нескольких белых людей, сидящих за маленькими круглыми столиками рядом со мной.

Для ньюйоркца это обычный, повседневный опыт. Однако с точки зрения охотника-собирателя 10 000 лет назад мой прекрасный весенний день оказался бы за пределами понимания. Объединение большого числа разных народов – это единственное наиболее радикальное новшество в истории человеческих обществ. Оно дало обществам возможность расти за счет поглощения прежде самостоятельных, зачастую соперничающих групп с созданием этнических групп, то есть таких, которые когда-то составляли свои собственные общества, но стали жить в одном обществе (и которые, по прошествии времени, обычно рассматривают себя, часто совершенно искренне, как часть этого общества). Хотя не всякий живет среди столь резко отличающихся этносов, как в моем районе, все современные общества, даже те, что, по-видимому, состоят из гомогенного населения, от малых государств, таких как Лихтенштейн и Монако, до таких больших, как Япония и Китай, представляют собой «смесь» из людей, и различия между их гражданами потускнели по прошествии веков. Другие радикальные изменения, происходившие в течение тысячелетий, от новшеств в политике до новых религиозных течений и научных открытий, требовали гораздо меньшего приспособления по сравнению с таким признанием и смешением разных людей.

В вождествах и первых малых государствах смешанное население не было тем, что мы сегодня считаем этническими группами и расами. Различия в идентичности между завоевателями и покоренными были минимальными или отсутствовали совсем. Более чем вероятно, это были расположенные рядом деревни того же племени, когда-то автономные, но теперь объединившиеся политически. Однако при достаточном расширении вождество или государство стало включать не только население разных обществ, но и группы, характерными чертами которых были непохожие языки и традиции. Заметные различия представляли собой проблему с точки зрения общения и контроля, но имели и свои преимущества: покоренные были со всей определенностью другими, и к ним можно было относиться соответственно. Беспокойство о благосостоянии новичков в обществе было менее важным нравственным императивом. Согласно некоторым определениям, империя – это государство, простирающееся достаточно далеко, чтобы контролировать народы весьма отличающихся культур. Такая стратегия превратилась в колониализм, когда перешли к завоеваниям далеко за границей[980].

Поскольку в состав государства включалось все больше народов, встречи с незнакомыми другими внутри собственного общества стали в порядке вещей. Общества заполонила масса людей, большинство которых были незнакомцами. Еще более странно, что таких незнакомцев, не важно, насколько непохожих, могли признавать в качестве членов общества и относиться к ним как к соотечественникам. Каким образом общества примирили все это разнообразие и превратили «их» в «нас»?

Контроль

«Когда народы завоевывали, объединяли в провинции и со временем они становились частью единой империи, – рассказывается в одном научном труде о появлении расизма в Римской империи, – это влекло за собой процесс этнической дезинтеграции и разложения»[981]. Во время поглощения чужаков популяции могли превращаться в этнические группы, которые хорошо взаимодействовали. Однако так происходило не во всех обществах. Посмотрите на этот фрагмент из исследования империи инков:

Одной из причин успеха инков было использование существующих политических и социальных структур завоеванных народов для управления ими. Вместо попыток изменить жизнь людей, они пытались поддерживать целостность, чтобы не нарушать жизнь подданных, настолько, насколько это было возможно… Они назначали покоренных лидеров на должности в правительстве, дарили им подарки, соответствующие их высокому положению, и уважали их религиозные верования и обряды. В ответ инки ожидали, что покоренные люди будут усердно работать на них и производить продовольствие, возводить здания, изготавливать одежду, керамику и другие большие и маленькие предметы и будут послушными и верными подданными[982].

Народы, покоренные инками, по существу, сохраняли идентичность, которую имели, будучи независимым обществом. Исходя из этого можно было бы прийти к заключению, что инки были менее деспотичными по отношению к побежденным, чем римляне. Однако я считаю такой вывод неправильным истолкованием того, что в действительности представляло собой жесткую форму непрямого правления. Несмотря на то что завоеванные народы получали какое-то количество продовольствия и некоторые товары от инков, жители большинства провинций не имели настоящего социального статуса в рамках империи. Они почти не вступали в контакт с обычным населением инков, и им запрещалось подражать своим властителям. Сохраняющаяся чужеродность этих людей была причиной исключения их из общества, и эти несчастные навсегда оставались совершенно бесспорно другими.

Если бы инки позволили покоренным ими народам влиться в более крупное общество, как в конце концов поступили Рим и династии Китая с населением множества завоеванных провинций, эти люди, возможно, стали бы не только отождествлять себя с государством, но и с самими инками и гордились бы империей, даже если бы по-прежнему занимали положение менее равных. В действительности же население далеких провинций силой заставляли подчиняться, бунты подавляли, а непокорные деревни переселяли с насиженных мест, чтобы обеспечить повиновение. Среди этого насилия, возможно, единственным положительным моментом была защита, поскольку инки отбрасывали чужие племена за пределы своих территорий. Можно предположить, что жители приграничных территорий предпочитали покориться врагу, который уже был им известен. Ничто не объединяет людей больше, чем общий враг, и это справедливо в любом случае, будь то отдельные общества, зависимые друг от друга в вопросах безопасности, полностью признанные группы внутри одного общества или, как это было в большей части империи инков, жители районов, запуганные своими властителями.

Вне сомнения, система работала. Когда в XVI в. испанцы добрались до Перу, они обнаружили империю с численностью населения, возможно, около 14 миллионов человек. Это было поразительно, учитывая, что менее чем за столетие до того инки были пастушеским племенем (пусть и таким, которое имело преимущество: они могли опираться на фундамент, заложенный более ранними царствами этого региона). Тем не менее изолировать маленькие группы внутри страны, как позднее поступят Соединенные Штаты с племенами индейцев, – это одно и совсем другое – править цивилизацией, большая часть населения которой настроена